Современную поэзию, ровно как и современное искусство, можно воспринимать лишь имея основательную теоретическую подготовку...и совершив прыжок веры.
Увы, манипуляции образами Великой Отечественной войны выдвинули к потенциальному читателю военной литературы схожие требования. Сделав Великую Отечественную войну осевой темой культуры, мы получили гиперреакцию.
Дополнительные праздники, околовоенные флеш-мобы, горы кинематографической продукции...Серьезно, хронометраж всего снятого о войне только в России давно перевалил за те 1418 дней, которые война продолжалась.
Даже от самой здоровой пищи поплохеет, если забыть про меру. Съешьте ведро клубники, посмотрим, когда вас потянет к ней снова, особенно если половина ягод будут гнилыми.
Стихи Бориса Слуцкого - это не идеологически правильный транспарант, не эпическое военное полотно, не истеричная мазня струсившего, это пожелтевшая фотокарточка в семейном альбоме, тяжелом от миллионов, подобных ей.
Признание широких масс обошло Слуцкого стороной, где его читать непонятно. Завсегдатаи пабликов со стихами эту фамилию не слышали, полки книжных магазинов редко ощущали вес его сборников. Отдельные книжки легко найти, более-менее полное собрание - целый квест. Бродский говорил, что писать он начал именно из-за Слуцкого, в ранних работах подражание очевидно.
Если вы никогда не любили стихов о войне, если все, что вы слышали ранее казалось вам бравурным, истеричным, безвкусным, скорее всего вы не читали Слуцкого.
Борис Слуцкий прошел через всю войну, служил военным следователем, был тяжело ранен на фронте, после окончания войны перенес две трепанации черепа.
Вернулся домой, жил тихой жизнью, редко выходя из своей комнаты в коммуналке. Писал стихи, переводил стихи, жениться особо не собирался - женили. А, когда после продолжительной болезни он умерла, написал порядка двухсот стихов за три месяца, повредился рассудком и замолчал как поэт уже навсегда.
Когда вы читаете произведения Слуцкого, вы не читаете стих. По правде говоря, вы вообще ничего не читаете, просто в момент контакта первой буквы с сетчаткой появляется автор и вкрадчиво рассказывает как все было.
За кажущейся простотой и, иногда, даже неумелостью слога, скрывается работа мастера. Например рифмы бомбили - убили, носил - износил. Железобетонная логическая связь, результат является закономерным итогом действия и созвучен с ним. Что еще может быть после бомбежки, что еще может быть после долгой носки одежды?
Подборка эгоистична, включено самое любимое. Наиболее популярные стихотворения Слуцкого: «Лошади в океане» и «Кельнская яма» не включены - не охота лишний раз на них смотреть.
Память
Я носил ордена.
После — планки носил.
После — просто следы этих планок носил,
А потом гимнастерку до дыр износил.
И надел заурядный пиджак.
А вдова Ковалева все помнит о нем,
И дорожки от слез — это память о нем,
Сколько лет не забудет никак!
И не надо ходить. И нельзя не пойти.
Я иду. Покупаю букет по пути.
Ковалева Мария Петровна, вдова,
Говорит мне у входа слова.
Ковалевой Марии Петровне в ответ
Говорю на пороге: — Привет! —
Я сажусь, постаравшись к портрету — спиной,
Но бессменно висит надо мной
Муж Марии Петровны,
Мой друг Ковалев,
Не убитый еще, жив — здоров.
В глянцевитый стакан наливается чай,
А потом выпивается чай. Невзначай.
Я сижу за столом,
Я в глаза ей смотрю,
Я пристойно шучу и острю.
Я советы толково и веско даю —
У двух глаз,
У двух бездн на краю.
И, утешив Марию Петровну как мог,
Ухожу за порог.
***
Расстреливали Ваньку-взводного
за то, что рубежа он водного
не удержал, не устерег.
Не выдержал. Не смог. Убег.
Бомбардировщики бомбили
и всех до одного убили.
Убили всех до одного,
его не тронув одного.
Он доказать не смог суду,
что взвода общую беду
он избежал совсем случайно.
Унес в могилу эту тайну.
Удар в сосок, удар в висок,
и вот зарыт Иван в песок,
и даже холмик не насыпан
над ямой, где Иван засыпан.
До речки не дойдя Днепра,
он тихо канул в речку Лету.
Все это сделано с утра,
Зане жара была в то лето.
Памяти товарища
Перед войной я написал подвал
про книжицу поэта-ленинградца
и доказал, что, если разобраться,
певец довольно скучно напевал.
Я сдал статью и позабыл об этом,
за новую статью был взяться рад.
Но через день бомбили Ленинград
и автор книжки сделался поэтом.
Все то, что он в балладах обещал,
чему в стихах своих трескучих клялся,
он «выполнил - боролся, и сражался,
и смертью храбрых,
как предвидел, пал.
Как хорошо, что был редактор зол
и мой подвал крестами переметил
и что товарищ,
павший,
перед смертью
его,
скрипя зубами,
не прочел.
* * *
О. Ф. Берггольц
Все слабели, бабы - не слабели,-
В глад и мор, войну и суховей
Молча колыхали колыбели,
Сберегая наших сыновей.
Бабы были лучше, были чище
И не предали девичьих снов
Ради хлеба, ради этой пищи,
Ради орденов или обнов,-
С женотделов и до ранней старости
Через все страдания земли
На плечах, согбенных от усталости,
Красные косынки пронесли.
***
Годы приоткрытия вселенной.
Годы ухудшения погоды.
Годы переездов и вселений.
Вот какие были эти годы.
Примесь кукурузы в хлебе.
И еще чего-то. И — гороха.
В то же время — космонавты в небе.
Странная была эпоха.
Смешанная. Емкая. В трамвае
Тоже сорок мест по нормировке.
А вместит, боков не разрывая,
Зло, добро, достоинства, пороки
Ста, ста десяти и больше граждан.
Мы — в трамвае. Празднуем и страждем.
Но дома — росли. И в каждом доме —
Ванная с клозетом. Все удобства.
Книг на полках тоже было вдосталь:
Том на томе.
Было много книг и много зрелищ.
Много было деятелей зрелых.
Много — перезрелых и зеленых.
Много было шуточек соленых.
Пафос — был. Инерция — имелась.
Было все, что нужно для эпохи,
И в особенности — смелость
Не услышать охи или вздохи.
Госпиталь
Еще скребут по сердцу «мессера»,
еще
вот здесь
безумствуют стрелки,
еще в ушах работает «ура»,
русское «ура-рарара-рарара!» -
на двадцать
слогов
строки.
Здесь
ставший клубом
бывший сельский храм,
лежим
под диаграммами труда,
но прелым богом пахнет по углам –
попа бы деревенского сюда!
Крепка анафема, хоть вера не тверда.
Попишку бы лядащего сюда!
Какие фрески светятся в углу!
Здесь рай поет!
Здесь
ад
ревмя
ревет!
На глиняном нетопленом полу
лежит диавол,
раненный в живот.
Под фресками в нетопленом углу
Лежит подбитый унтер на полу.
Напротив,
на приземистом топчане,
кончается молоденький комбат.
На гимнастерке ордена горят.
Он. Нарушает. Молчанье.
Кричит!
(Шепотом – как мертвые кричат. )
Он требует как офицер, как русский,
как человек, чтоб в этот крайний час
зеленый,
рыжий,
ржавый
унтер прусский
не помирал меж нас!
Он гладит, гладит, гладит ордена,
оглаживает,
гладит гимнастерку
и плачет,
плачет,
плачет
горько,
что эта просьба не соблюдена.
А в двух шагах, в нетопленом углу,
лежит подбитый унтер на полу.
И санитар его, покорного,
уносит прочь, в какой-то дальний зал,
чтобы он
своею смертью черной
нашей светлой смерти
не смущал.
И снова ниспадает тишина.
И новобранца
наставляют
воины:
– Так вот оно,
какая
здесь
война!
Тебе, видать,
не нравится
она –
попробуй
перевоевать
по-своему!
***
— До чего же они наладили быт!
Как им только не надоест!
Те, кто много пьет,
те, кто мягко спит,
те, кто сладко ест.
Присмотрюсь,
обдумаю
и пойму,
что в обмен пришлось принести
право выбирать самому
направления
и пути.
Право выбора —
право на ответ
собственный
на вопрос любой:
если можешь, «да»,
если хочешь, «нет»,—
право встать над своей судьбой.
Это самое правильное из всех
право — на непочтительный смех
и на то, что если все смирно стоят,
вольно стать,
а также на то,
чтобы вслух сказать,
то, что все таят,
кутаясь от дрожи в пальто.
Я не знаю, прав я
или не прав,
но пока на плечах голова,
выбираю это право из прав
всех!
Меняю на все права.
***
Я судил людей и знаю точно,
что судить людей совсем не сложно –
только погодя бывает тошно,
если вспомнишь как-нибудь оплошно.
Кто они, мои четыре пуда
мяса, чтоб судить чужое мясо?
Больше никого судить не буду.
Хорошо быть не вождём, а массой.
Хорошо быть педагогом школьным,
иль сидельцем в книжном магазине,
иль судьёй... Каким судьей? Футбольным:
быть на матчах пристальным разиней.
Если сны приснятся этим судьям,
то они во сне кричать не станут.
Ну, а мы? Мы закричим, мы будем
вспоминать былое неустанно.
Опыт мой особенный и скверный –
как забыть его себя заставить?
Этот стих – ошибочный, неверный.
Я не прав. Пускай меня поправят.
***
Всем лозунгам я верил до конца
И молчаливо следовал за ними,
Как шли в огонь во Сына, во Отца,
Во голубя Святого Духа имя.
И если в прах рассыпалась скала,
И бездна разверзается, немая,
И ежели ошибочка была -
Вину и на себя я принимаю.