Сколько всего не случилось... Дети не выросли, юные и готовые подарить друг другу целый мир так и не встретились, родители не состарились - оборвались все ниточки... Холокост, блокадный Ленинград, разрушенные войнами - всеми войнами мира - города и судьбы... Самое страшное, что бывает с людьми, - будущее, вымаранное черной краской, обрыв и пустота. Словно ты не рождался вовсе...
В Освенциме я была осенью 2010-го. Был такой красивый, солнечный день. И эти высоченные деревья по периметру концлагеря, с протянутыми к солнцу ветвями, умиротворенно нашептывали свои истории... И камни под ногами - те самые, по которым несколько десятилетий назад шли обреченные люди... Всё это так не совпадало с почти прозрачным теплым небом, с долетающими откуда-то издалека звуками обычной жизни... Я думала: а тогда, в 40-х, здесь было всё также? И дети - вот эти, с фотографии - какое-то время ступали ножками по этой траве, щурились на солнце, если было лето; жались к родителям, когда было холодно, чтобы согреться? И почему кто-то оказался настолько безумным, чтобы решить, что эти дети, эти люди - не нужны; что они - пыль, тлен, пустое...
Вглядываешься в лица на старых фотографиях и мысленно продолжаешь эти оборвавшиеся до срока ниточки. Вот эта девочка в платьице в горошек, наверное, была рождена, чтобы стать музыкантом или врачом. И она бы, безусловно, выросла в красивую девушку - вы только посмотрите, какие у нее глаза! - чье появление на залитой солнцем улице заставляло бы учащенно биться сердца всех встречных молодых мужчин, а летний ветер путался бы в ее волнистых волосах... И каблучки бы весело стучали по тротуарам, отсчитывая счастливые долгие дни...
А кем бы стал мальчик, которого на снимке держит за руку папа (наверное, папа)? Ученым? Талантливым архитектором? Может быть, открыл бы антикварную лавку? А вечерами, закончив работу, он спешил бы домой, в уютную, наполненную теплым светом и детскими голосами (конечно, у него были бы дети - мальчик и девочка) квартиру, и был бы счастлив...
Всем этим людям, маленьким и большим - умерщвленным в газовых камерах, расстрелянным просто так, замученным пытками, умершим от голода, казненным и забитым до смерти - хотелось просто быть счастливыми. Просто просыпаться по утрам, заваривать ароматный чай и собирать за завтраком всю семью. Просто читать книги, танцевать, пока не закружится голова, влюбляться и плакать под дождем, когда сердце будет разбито. Просто жить - как каждый из нас живет сегодня, особенно и не задумываясь о ценности момента...
...Так странно: самые страшные места на Земле могли бы быть самыми прекрасными, не будь здесь такой гнетущей тишины - здесь вечная минута молчания. И приезжать сюда до сих пор страшно: время словно сжимается в пружину, стирая десятилетия между нами и теми, кто стал здесь солнечными пылинками в воздухе, травой, ветром, и кажется, что их полупрозрачные тени плывут между живыми - так близко, что становится холодно...
...Эту историю невозможно завершить. Точка никогда не будет поставлена. И мне кажется, так и должно быть - неслучившееся с этими людьми будет откликаться в нас, в наших детях и внуках, потому что ниточки, хоть и оборвались до срока, связали поколения навсегда...
Маршрут в так называемой "бане" в Освенциме заканчивается этой комнатой. В ней много огромных двусторонних стендов, они сплошь в фотографиях тех, кто погиб. И первое желание, когда выходишь - слово выныриваешь с самого дна - на улицу - залпом выпить стакан водки и закурить. Ни того, ни другого нельзя. Остается заново учиться дышать...