[1]
Вкрячился в пробку, возвращаясь с пятилетия дочери.
Бывшая жена предпочла банкет на недавно отстроенной даче детскому празднику в кафе. В пятничном трафике мыслей для раздумий вагон и вовсе не о том, как объехать затор.
Жизнь круто поменялась после развода. Резко исчезли темы для разговоров с теми, кого считал семьёй. Причём с тремя поколениями сразу: экс, её родителями и стариками. Вот дом, который построил собственными руками.
Вот любимая кружка, в ней кофе не для меня. Вот тапочки, из них торчат чужие ноги.
Трудно соблюдать приличия. Сильно не хватает безразличного отношения к разрыву. С дочкой обниматься и шептаться тоже не получается — ей со мной неинтересно, рвётся к ватаге ровесников, в отряд на самокатах.
Умчалась, и стало совсем неуютно. Уйти бы, а не могу. Чёртова вежливость!
Вдруг звонок от Денисыча. До него не дозвониться, а тут — словно почувствовал, что надо спасать. У Денисыча пунктик — трубку не брать, на просьбы или предложения отвечать отказом. Единственный способ получить желаемое — дождаться, когда предложит сам. Как же вовремя он позвонил!
Извините, срочные дела. Да, неотложные. Да, в пятницу. Нет, на чай не останусь.
Я спешно откланялся и с облегчением прыгнул за руль.
Но тут не разгонишься. Скрепя сердце и скрипя тормозными колодками, еле крадусь в вязком заторе, еду к другу в Суздаль.
[2]
Игорь Денисыч позвонил, чтобы позвать в баню. А баня — не существительное. Баня — предлог!
Дело в том, что Денисыч, кроме мушкетёрского владения веником, обладает секретным оружием. Он мастер авторской хреновухи. Статус хрена в Суздале с давних времён на одном уровне с огурцом. Хреновуху делают всеместные, но, как водится, не у всех получается.
Игорь — маэстро, маг, чародей и хренов шаман. Двадцатилитровые старинные бутыли с бирками стоят по периметру гостиной фамильного деревянного дома. На стенах — фотографии предков. Рецепт дистилляции, порядок ритуалов и регламентов передан Игорю прадедами.
Вспоминаю нашу первую встречу. Алхимик любит своё дело и охотно комментирует происходящее. Самогон для хреновухи на старте — чистейший напиток, где хрен станет ведущим, но не единственным членом ансамбля.
Настойки Денисыча разноцветные, от тёмно-пурпурного до светло-жёлтого, из-за свёклы, моркови, имбиря, укропа, перца, горчицы, чеснока или мёда. Никаких красителей или сахара, — это не только заветами предков запрещено, но и ГОСТом.
— Хрен, имбирь и прочие корни ни в коем случае не тереть! — учит Игорь. — Резать вдоль или поперёк, соломкой или кубиками. Настаивать от трёх до семи дней!
Хреновуха горяча во всех смыслах, стратегически важный продукт, афродизиак. Хочешь, от простуды вылечит. Хочешь, от душевных ран. Недаром Пётр Первый издал указ, согласно которому в каждом подворье должно быть по пять четвертей неснижаемого остатка хреновой водки. И не меньше!
Правильная хреновуха желания закусить не вызывает. Наоборот, бережёшь послевкусие. Проверенный векам аперитив. Обед-ужин под рюмочку-другую — милое дело. Впрочем, она отлично заходит и с закусками: холодцом, языком, огурчиком, копчёностями!
От рассказов Денисыча не успеваю сглатывать.
Тем временем маэстро сервирует тарелки, стаканы, авторские чашки-плошки дымовской керамики. Непривычные руке тяжелые вилки. Старинные рюмки в 15 грамм, называются мухи. Не терпится уже под муху, да с лепестком сала, да с ложкой лукового супа! Но рано!
Ждём команды фельдмаршала. Мухи из морозилки выстроили редут и оцепенели в инее.
В авангарде закуски. Горячие гренки бородинского с чесноком. Бородинский только из печи. Созрел без дрожжей, на домашней закваске, с кориандром, патокой да солодом. Четвертованные квашеные огурцы в низких керамических стаканах — чисто брутальные букеты.
К огурцам — розетки с мёдом. Во главе стола — монблан из гречневых чипсов. К чипсам соус тонких трав, а в нём что? Правильно — хрен.
При выносе штофа хочется почтительно встать. Игорь церемонно водружает на стол четырёхгранный сосуд с золотистой хреновухой и пиалу с самогоном. К пиале тянется горящая каминная спичка, вспыхивает северное сияние пламени — знак качества продукта. Синее пламя — сигнальная ракета к атаке. По традиции молча обмениваемся кивками и взглядами, благодарностью дому, предкам и земле. Хреновуха отправляется по адресу. Не пьём, а лечимся. Огурец в меду завершает первую вкусовую мизансцену и рождает новую волну предвкушения. Рецепторы аплодируют стоя, кричат браво и вызывают на бис.
Наслаждаться крылатыми гастрономическими качелями можно до бесконечности. В конце трапезы нас ждёт иван-чай.
Игорь выбрал место и открывает ресторана «Хрен вам!». Там все бутыли и ингредиенты станут частью интерьера. Хрен планируется в каждом блюде меню. И в закусках, и в горячем, и в десертах. А пока старинный дом забит бутылями под завязку, негде развернуться.
— Выпьем за процветание твоего дела, маэстро?
— Хрен вам!
[3]
На выезде из Владимира в Суздаль встал намертво. Над ухом кольнуло иглой. Поморщился. Выключил двигатель, открыл окна. Массирую виски.
Слева многоэтажки. Справа деревянные дома. Город контрастов.
Вижу, как распахнулись ворота участка. Вывалилась группа молодёжи. В хлам. Одеты как выпускники: пиджаки, рубашки, платья, но всё такое... несвежее... серо-чёрное... словно с пожарища. Давно празднуют, похоже.
Рыжая лохматая голова нарисовалась в пассажирском окне, дохнула перегаром:
— Шеф, в Суздаль едешь?
— Да.
— Возьмёшь попутчицу?
— Пусть садится, — отворачиваюсь за глотком свежего воздуха.
— Ага! Пасиб! — голова исчезает.
Задняя дверь открывается, на сиденье укладывают тело. На тело набрасывают свитер. На свитер — рюкзак. Ё-моё!
— Одна едет? А сама выйти сможет?
— Не бэ, шеф. Всё будет ништяк.
Дверь захлопывается, хлопают ворота. Праздник в преисподней продолжается.
Пробка ожила, поехали. Но недалеко. Метров через 200 опять встали. Тело освоилось и стало подавать признаки жизни. Уже сидит.
— Молодой чееек, сигаретки не найдется?
— Не курю.
— А можно быстренько выйду, в киоске куплю?
— Сидите. Быстро у вас не получится. Какие курите?
— Парламент. Вы тааакой любезный. А ещё пивка прихватите?
Щелчок, шипение, алюминиевая банка открыта. В заднем зеркале наблюдаю, как делает пару глотков, щёлкает зажигалкой, глубоко затягивается. Появляется румянец, лицо преображается на глазах. Надо бы запомнить этот киоск с живой водой.
Рассказывает, что с мамой приехали из Магнитогорска четыре года назад зимой. Мама счастлива! Как ребенок, удивляется идеально белому снегу после уральской палитры от промышленных труб.
Убеждена, что повезло с работой. Устроилась в администрацию. Карьерно подросла, зарплату прибавили, служебную квартиру дали, вот, на машину копит.
— И как вам среди чиновников? Комфортно?
— Вполне. У меня хороший руководитель. И, вроде, всё есть.
— Вроде?
— Да. Чего-то не хватает.
— Может, счастья не хватает?
— Счастье есть. Но оно мне не нравится!
[4]
Въехали в Суздаль.
— Вам куда именно?
— Да я, собственно, уже дома... А вы торопитесь? — у тела появляются признаки ко мне интереса.
Над левым ухом в череп вошёл гвоздь. Как больно! Лицо исказилось гримасой.
— Да я... — внезапно охрип, — тороплюсь. Еду к другу, с обеда ждёт.
Ещё один гвоздь. Блин!
— Что с вами?
— Мигрень. Пройдёт! — энергично натираю висок.
— Часто это у вас?
— Всё чаще.
— Как спасаетесь?
— Никак. Терплю.
— А что врачи?
— Был на МРТ — ничего не нашли. Говорят, спазм сосудов. Обходись, говорят, домашними средствами. Кофейку там, коньячку...
— Ароматерапию пробовали?
— Типа, масло в плошке над свечкой?
— Нет. Кальян.
— Сказал, не курю.
— Это не курение. Я говорю про камни, не табак. Ни никотина, ни смол.
— Вы предлагаете камни курить?
— Да. Есть мята, грейпфрут, вишня.
— Да ладно вам, мятные камни?
— Рассказывать долго. Выйдем на воздух, я покажу.
А вы уж сами решите, пробовать или нет.
— Интригуете.
— Сворачивайте к реке. Выбирайте место.
С берега Каменки абрис суздальских колоколен особенно выразителен на закате. Прихватил плащ из багажника. Расстелил. Лёг, закрыл глаза. Острота боли ушла, остался фон.
Смотрю на колокольни, а на самом деле — на неё.
— Меня Артём зовут, а вас?
— Алёна, — произнесла сосредоточенно, не поднимая глаз.
И тут начались цирковые чудеса. Зря Алёна притворялась работником администрации. Понятно же, что иллюзионист. Я видел кальяны. Крошечный рюкзачок совершенно точно не для него. Но на свет всё же появляется серебристый сундук. Алёна отщёлкивает замок, крышка сокровищницы подпрыгивает. Внутри вижу собранный без зазоров паззл. Жду продолжения фокусов, приготовился к появлению зайца, утки и так далее.
— Итак, вишня? Грейпфрут? Мята? — наслаждается моей растерянностью Алёна.
— А может купаж? — мямлю я. Вид разноцветных камней смущает. А то, что их надо ещё и курить...
— Купаж — отличная идея! — смеётся.
Разноцветная галька летит в чашу. Сверху двойной слой фольги. Булавка в умелых руках со скоростью швейной машинки превращает фольгу в дуршлаг.
— Камни хороши тем, что их невозможно перегреть, идеальная ингаляция — комментирует процесс моя попутчица.
Я молчу. Я собираюсь курить камни с незнакомой женщиной, которую несколько часов назад положили в мой автомобиль на заднее сиденье. Хорошо, что не в багажник.
— Центр фольги никогда не прокалывают, — продолжает она. — Камни, в отличие от табака, не прилипают к фольге и не горчат. От них не першит в горле. Вам понравится.
Я молчу. Меня ждёт друг, а я созерцаю купола на фоне заката. Собираюсь курить. Надеюсь на продолжение банкета, или что со мной?
Плоская прокопчённая проволока из-под шампанского расправляется в купол и помещается поверх таблетированной свечи. Щелчок зажигалки — и вот в горячие объятия импровизированной горелки отправляется несколько кусочков угля.
В колбе вода из Каменки, в горловину вставлен ствол.
В ствол — гибкий шланг с мундштуком. Чаша-дуршлаг венчает сооружение. Беби-кальян — настоящий, но настолько миниатюрный, что возникает ассоциация игры в домик Барби.
Вот и угли поспели. Алёна щипчиками водружает их на чашку. Угли в местах соприкосновения с фольгой совпадают с цветом закатного солнца.
Набираю дым. Ощущается и вишня, и мята, и грейпфрут, но невкусно. Впрочем, неважно. Мне хорошо и неловко одновременно. Спазм отпустил. Говорить не о чем. Пора к Игорю. Расстаться — не знаю как. Играю с дымом. Упражняюсь пускать струйки и колечки. Рассматриваю Алёну, отправляющую пышные облака в закат.
Лицо малоподвижное, гладкое, мимики почти нет. Черты тонкие, словно нарисованные карандашом. В некоторых ракурсах против заката лицо выглядит плоским, двумерным. Потом поворот, и вновь возникает объём. Движения плавные, словно видит слабо и пробует пространство наощупь. Вероятно, последствия владимирской гулянки.
— А давайте сфотографируемся! — выпаливаю вдруг.
— А давайте!
Как ни пристраивался, кальянный натюрморт не получается. В кадре помещаются только наши головы.
[5]
— Предъявите документы! — три хмурых полицейских при оружии, за ними патрульная машина.
— Здравствуйте, что случилось?
— Документы!
— Водительские права подойдут?
— Да. Пройдёмте.
— Так что случилось?
— Нарушение правил парковки. Курение в общественном месте.
— Это не табак — камни. Попробуйте, — протягиваю мундштук. Сержант принюхивается.
— Разберемся в отделении. Пройдёмте. Чёрт вас дернул расположиться в туристической зоне.
Два каторжанина понуро следуют в отделение. По дороге звонок от Игоря.
— Ты где?
— В Суздале.
— Когда ждать?
— Не знаю, пока конвоируют в участок.
— В участок? За что?
— Ммм... За курение камней в общественном месте.
— Ты охренел? — в голосе Денисыча сомнение.
— Недоразумение. Разберёмся. Приду — расскажу.
[6]
В отделении Алёна показала удостоверение, поздоровалась со старшим, тот козырнул. А у меня забрали ремень и телефон, поместили на лавку за решетку! Одного!
Вспомнился плакат в поликлинике: «Связи случайные — результаты печальные». Вот, вместо бани и хреновухи исследую обезьянник. Алёна, прежде чем выйти, подошла ко мне и шепнула:
— Им надо выполнить формальности. Скоро отпустят. Береги себя, — подала руку через решётку для рукопожатия. В ладони осталась крохотная льняная куколка.
Протокол — дело неспешное, оглядываюсь. С чувством юмора в участке всё в порядке. «Лечим клептоманию клаустрофобией», — гласит надпись на стене.
— Какие перспективы? — интересуюсь, подписывая протокол.
— Готовы отпустить, если в Суздале есть кто-то, готовый за вас поручиться.
— Разрешите позвонить?
— Держите, — мобильник возвращается ко мне.
Набираю Игоря, он, как обычно, не берёт. Принцип всего дороже. Пишу в мессенджер.
— Игорь, нужен поручитель с паспортом и местной пропиской.
— Хрен тебе.
— Иначе заночую тут.
— Значит и вместо бани — хрен тебе.
— А знаешь, ты прав! Не приходи! От меня жена ушла. Сегодня день рождения у дочери. А мне лучше побыть одному. В клетке.
— Манипулятор... Щас буду. Жди.
— Спасибо, дорогой!
Оформление документов заняло несколько минут. Открыли решётку. Пали оковы. Вернули удостоверение. Денисыч закончил выводить подпись. Раздался громкий хлопок, звон стёкол, и здание отделения вздрогнуло.
[7]
В местных новостях случившееся назовут взрывом бытового газа. Жертв нет — новость скучная. Деревянные дома сгорают дотла менее чем за час. Домам с запасом самогона хватает полчаса. Бутыли лопались, прибавляя жару. Подойти невозможно. На расстоянии зрелище завораживало. Огонь ритмично лизал тёмное небо, звёзды и искры сливались в сальсе.
Задача пожарных — не допустить переход огня на ближайшие строения. Соседей поливали усерднее, чем тушили пожар. Бравый пожарный подмигнул:
— Не бэ! Всё будет ништяк!
Из-под шлема выбились рыжие вихры.
Расчёт завершил миссию и убыл в расположение. Расположение же Денисыча, стоявшего на пепелище родового гнезда, было противоречивым — и улыбался, и утирал слёзы. Когда смотрел на бушующий пламень, стоял, молитвенно сложив руки. Жаль погибшего дома с историй, хреновуху, самогон, документы. Сколько предстоит суеты!
Порыв ветра бросил пепел в лицо, а к ногам — обгоревшую фотографию. Старинный снимок, словно не фото, а карандашный портрет.
— О! Это же Алёна!
— Откуда знаешь?
— А я её сегодня подвозил из Владимира.
— Хрен тебе! Это моя прабабка. Умерла в этом доме лет сто назад.
— Быть не может! Мы же с ней сегодня... Смотри... — в галерее фоток на смартфоне красовались мои одиночные селфи.
Лихорадочно сунул руку в карман. В ладонь легла льняная куколка.