Мне пришлось поездить по миру, но так получилось, что нигде я не задерживался более чем на месяц-другой. И всякий раз, оказавшись дома, я замечал изменения вокруг. Для того и уезжаешь, чтобы вернуться. Но второй раз, как в присловутую реку, или во время ступить не получается...
Одним словом, в славном городе Париже лежит себе незакопанный в землю Наполеон и никому не мешает. В тамошнем городе бесчисленное количество улиц, площадей, мостов названных в честь королей, их министров, врагов королей социалистов, врагов тех и других - анархистов, и т.д., и т.п. Париж впитывает имена и времена, как губка, и тем замечателен. На бульваре Монпарнас работают по сю пору кафе с памятными для истории искусств названиями "Клозери де Лилл", "Ротонда", "Ля Куполь", на бульваре Сен-Жермен напротив одноименной церквухи трудится кафе "Флор", где в шестидесятые годы прошлого века кипела и бурлила богемная жизнь... Сейчас в перечисленных заведениях (перечислять можно до бесконечности) сидят богатые туристы из-за океана и чувствуют себя кто Модильяни, кто Хэмингуеем, кто Сартром, а кто и (не дай бог!) Гертрудой Стайн.
Но речь пойдет не о французском городе. Париж в данном случае только стилистический прием. Хочется вспомнить ленинградскую родину, о том, какой она была еще совсем недавно.
Первые одиннадцать лет своей уже не короткой жизни мне посчастливилось просуществовать неподалеку от Невского на Кирочной улице в квартире, где в семнадцатом году Ленин провел собрание с разъяснением Апрельских тезисов. Мемориальная доска появилась относительно недавно, и поэтому мое детство прошло счастливо. Многие сверстники собирали марки, и первые вылазки на Невский мы совершали с утилитарной целью - не доходя до кинотеатра "Октябрь" находился "марочный" магазин. Там продавали чудесные китайские блоки, изображавшие гимнастические упражнения. Ходили слухи, будто вместо клея китайцу использовали рисовую кашу. Что-то про коммунизм я уже слышал, обсуждал с приятелями перспективы, а у мамы спрашивал:
- Когда коммунизм объявят? Чтобы поехать и марок набрать за так.
- Скоро, сынок, - отвечала мама.
Но коммунизма так и не объявили, а "марочный" магазин на Невском закрылся. Теперь там что-то вроде "Адидаса"...
Классе в восьмом я уже знал про специальные брюки под названием "джинсы" и про рубашки с необычными пуговками. По выходным мы с соседом Игорем Залмановым отправлялись на Невский поглазеть на тех, кто носит необычную одежду. Была середина шестидесятых годом, мы ничего не слышали про "оттепель" и прочие фокусы. Я принадлежу к тому поколению города Ленинграда, которую в силу малолетства пропустило свободолюбивые шестидесятые, а к новым временам с новыми возможностями нового русского капитализма добралась побитыми и полуживыми. Все поколения потерянные, а семидесятники потеряны больше всех. Зато нас согрела битломания и мы строили мир мало общаясь с государством..
Тем временем Невский в жизни наступал неукротимо. Увлеченно занимаясь спортом, я ездил на Зимний стадион смотреть как соревнуются взрослые чемпионы, в пятнадцать лет и сам выиграл у всех в стране среди однолеток по прыжкам в высоту, стал мастером спорта, и пр. Выходя из метро на Невский , проходишь мимо "Катькиного" садика, в котором гомики собираются, переходишь проспект. Оттуда до Зимнего рукой подать. Про "катькиных" гомиков знает каждый, выросший в Питере. Что-то смутное, непонятное и ужасное знал и я, обходя садик стороной. Однажды спешу на стадион, вышагиваю мимо ограды садика к пешеходному переходу через Невский. Вдруг со стороны садика ко мне кто-то движется и говорит сбоку:
- Здравствуй, здравствуй.
- Пошел ты на ...! - инстинктивно отвечаю и тут же узнаю в говорящем тренера молодежной сборной Советского Союза. Смысл моей реплики доходит до него не сразу и он продолжает, спрашивает:
- Как дела?
- Хорошо, - отвечаю я, краснею и убегаю.
Но настоящее освоение Невского, вообще центра началось с поступления в университет. Мир вдруг распустился, стал разноцветным и огромным, появились новые талантливые друзья и новые формы быта. Сразу за Кунсткамерой в те великие годы работала столовая Академии наук, "Академичка", с залом, где установили кофейный заварочный агрегат венгерского производства, где за простой маленький кофе брали четыре копейки, где кипели интеллектуальные страсти и еще не было развито бражничество, хотя пиво поглощали дюжинами. И белые ночи тогда были белее и толпы с гитарами возле парапетов собирались добрее и нынешние бандиты еще не родились.
Что-то такое пересдавали на истфаке и поэтому стали отмечать окончание сессии только четвертого июля. Человек пять всего. Пили коктейли в плавучих барах, глазели на девиц. Савинов кажется и вспомнил о том, что сегодня, мол, День независимости США и американские студенты, приехавшие в гости, собираются на праздник в помещении столовой за главным корпусом. Волосатые и джинсовые мы паобежали брататься с американцами и нас, приняв за иностранцев, в столовую пустили. В ней под прогрессивную рок-музыку с ихними девицами танцевало с дюжину моложавых чекистов, одетых в аккуратные костюмы и белые рубашки с галстуками.
Лето 68-го. В августе в Прагу ломанутся наши войска и начнется другая эпоха. Эпоха Вудстока, эпоха мировой рок-революции, революции любви, в которой мое поколение, мой Ленинград-Петербург побарахтался будь здоров!
Продолжение тут
- Предыдущая глава
- Спасибо, что дочитали до конца! Если тебе, читатель, нравится, жми палец вверх, делись с друзьями и подписывайся на мой канал!