Перечел недавно известную когда-то книгу американского прогрессивного журналиста Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» об Октябрьской революции 1917 года, прямым свидетелем которой, и в некоторой степени, ее участником, был автор. Книга замечательная и, как оказалась, весьма злободневная. Рид пишет, как уже буквально в первый день революции ее врагами начали сочиняться страшные сказки о «зверствах» большевиков, «пьяной солдатни и матросни», столь популярные сейчас в российских СМИ и у авторов бесконечных антисоветских сериалов.
Джон Рид пишет, что наутро после взятия Зимнего дворца по Петрограду поползли слухи (у которых, естественно, были авторы): все женщины из ударного Батальона смерти изнасилованы, юнкера зверски убиты, дворец полностью разграблен. Рид вместе с одной группой солдат и рабочих ворвался вечером 25 октября в Зимний. Он свидетельствует: защитники Временного правительства практически сразу разбежались. Первые попытки грабежа были пресечены сразу же. «Это теперь народное достояние!»- звучало среди вооруженного народа. Ударницы были целыми и невредимыми отпущены на свободу. Часть юнкеров последовала вслед за ними, с них просто брали слово не воевать больше против Советской власти. Остальные юнкера, вместе с арестованными министрами Временного правительства были отправлены в Петропавловскую крепость.
И до большевистского восстания и некоторое время после него в Петрограде функционировала Городская дума, ставшая фактически оплотом контрреволюции после 25 октября.
Джон Рид в качестве журналиста присутствовал на ее заседаниях. Он описывает, что происходило в думе 26 октября. Предоставим слов ему самому.
«Тут взошел на трибуну престарелый городской голова: "Товарищи и граждане! Я только что узнал, что все заключенные в Петропавловской крепости находятся в величайшей опасности. Большевистская стража раздела донага и подвергла пыткам четырнадцать юнкеров Павловского училища. Один из них сошел с ума. Стража угрожает расправиться с министрами самосудом". Раздался рев ужаса и возмущения, еще больше усилившийся, когда слово попросила невысокая коренастая женщина в сером. То была Вера Слуцкая, старая революционерка и член думы от большевиков.
"Это ложь и провокация! – сказала она своим резким металлическим голосом, не обращая внимания на поток оскорблений.– Рабоче-крестьянское правительство, отменившее смертную казнь, не может допустить подобных действий. Мы требуем немедленного расследования этого сообщения; если в нем есть хоть малейшая доля истины, правительство примет самые энергичные меры!"
Тут же была назначена особая комиссия из представителей всех партий во главе с городским головой. Она отправилась в Петропавловскую крепость». Рид и еще несколько иностранных корреспондентов присоединились к комиссии.
«Была уже полночь, когда мы кое-как проскочили мимо стражи, охранявшей ворота Петропавловской крепости, и пошли по огромному двору, еле освещенному редкими электрическими фонарями. …Слева маячил низкий темный силуэт Трубецкого бастиона, той самой могилы для живых людей, в которой при царском режиме умерло или сошло с ума так много самоотверженных борцов революции. В мартовские дни Временное правительство посадило сюда царских министров. А теперь большевики посадили сюда министров Временного правительства.
Какой-то моряк с готовностью проводил нас в комендантскую, находившуюся в маленьком домике около монетного двора. В теплой и прокуренной комнате вокруг весело кипящего самовара сидело человек двенадцать красногвардейцев, матросов и солдат. Они очень сердечно встретили нас, предложили чаю. Коменданта не было. Он сопровождал комиссию думских саботажников, утверждавших, что юнкера перебиты».
Вскоре появился сам голова и другие члены комиссии. "Господин городской голова,– сказал я.– Мы американские корреспонденты. Не будете ли вы любезны официально сообщить нам результаты вашего расследования?.."
Он повернул ко мне свое исполненное глубокого достоинства лицо.
"Во всех этих сообщениях нет ни малейшей доли истины,– медленно сказал он.– За исключением тех инцидентов, которые имели место во время доставки министров сюда, с ними все время обращаются как нельзя лучше. Что до юнкеров, то ни одному из них не нанесено ни малейшего ранения..."
Советская власть в те дни устанавливалась и в Москве.
"Они (большевики) бомбардируют Кремль!" Эта новость почти с ужасом передавалась на петроградских улицах из уст в уста. Приезжие из "матушки Москвы белокаменной" рассказывали страшные вещи. Тысячи людей убиты. Тверская и Кузнецкий в пламени, храм Василия Блаженного превращен в дымящиеся развалины, Успенский собор рассыпается в прах, Спасские ворота Кремля вот-вот обрушатся, дума сожжена дотла. Ничто из того, что было совершено большевиками, не могло сравниться с этим ужасным святотатством в самом сердце святой Руси. Набожным людям слышался гром пушек, палящих прямо в лицо святой православной церкви и разбивающих вдребезги святая святых русской нации».
Рид едет в Москву. Он и его спутники, выйдя из поезда, спешат увидеть «развалины» московских святынь.
«Поздней ночью мы прошли по опустевшим улицам и через Иверские ворота вышли на огромную Красную площадь, к Кремлю. В темноте были смутно видны фантастические очертания ярко расписанных, витых и резных куполов Василия Блаженного, не было заметно никаких признаков каких-либо повреждений. На одной стороне площади вздымались ввысь темные башни и стены Кремля».
Рид как-то спросил одного из членов партии эсеров: «Зачем вы пишете о большевиках в своих газетах такую откровенную ложь?» Тот ответил: «Сами понимаете, мы должны создать у населения определенное настроение…» Как говорится, без комментариев.
Книге честного американца Рида уже сто лет, но приемы антисоветчиков все те же, только к газетам прибавился телевизор.