Хорошего писателя отмечает умение разбираться в особенностях эпохи о которой он пишет, если речь идёт об историческом романе и умение глубоко вникнуть в специфику того или иного вопроса о котором он упоминает в своём произведении. Иными словами, даже если писатель не силён в каком-либо вопросе, он обязательно должен постигнуть хотя бы азы того о чём он пишет.
Недавно я наконец закончил читать последний на сегодняшний день роман Харуки Мураками "Убийство командора". Поскольку роман вышел на русском уже достаточно давно, то о специфике произведения и его сюжете в целом говорить уже не имеет смысла. В сети уже и так полно обзоров и отзывов, как хвалебных, так и не очень. Впрочем, о творчестве Мураками и о его последней книге, я ещё поговорю в несколько ином ключе в одной из следующих статей, а сейчас, хотелось бы поговорить о японской живописи нихонга. Тем более, что данное направление японского изобразительного искусства конца XIX начала XX века играет важную роль в романе "Убийство командора" Х. Мураками.
Абстрагируясь непосредственно от сюжета данного произведения, нельзя не отметить так же, что в нём присутствуют интересные культурологические сведения о традиционной японской живописи и о живописи, как таковой, вообще. Мураками проделал огромную работу, как писатель. Я не случайно упомянул в начале, что умение изучить и подать читателю сведения о том или ином явлении - это одно из качеств, которым должен обладать хороший писатель.
Я бы мог, вдохновившись книгой Мураками, самостоятельно рассказать о нихонга, но всё же считаю наиболее уместным просто привести отрывок из произведения, как есть. Надеюсь, это подтолкнёт тех, кто ещё ни разу не читал книги Харуки Мураками к тому, чтобы начать знакомство с его творчеством. Я думаю, книга особенно понравится людям, которые ценят и любят изобразительное искусство.
Итак, о живописи нихонга из книги "Убийство командора":
– Кстати, вы разбираетесь в нихонга? – поинтересовался Мэнсики.
– Нет, в японском стиле я не силен. В институте прослушал курс по истории искусства. Вот и все мои знания.
– Один элементарный вопрос: как с профессиональной точки зрения сформулировать понятие нихонга?
– Сформулировать понятие нихонга не так-то и просто. В целом считается, что это картина, нарисованная, как правило, при помощи желатина, пигментных красок и фольги. И рисуют не обычными кистями, а кисточками для каллиграфии и щетками. Иными словами, японские картины определяются в основном материалами, использованными для их создания. Зачастую применяют традиционную технику, унаследованную с древних времен, хотя есть и немало работ, созданных с применением авангардных методов. Также, насколько мне известно, активно внедряют новые материалы для получения свежих оттенков. Ну, то есть границы определения стиля нихонга постепенно размываются. Однако что касается картин Томохико Амады, то это классическое японское искусство. Можно даже сказать – типичное. Стиль, вне сомнения, его собственный, но достаточно взглянуть на технику.
– Выходит, если определение размывается в зависимости от техники и материала, остается духовное начало?
– Выходит, так. Но, думаю, вряд ли кто так просто определит духовное начало нихонга. Само возникновение этого жанра изначально компромиссно.
– Что значит компромиссно?
Я покопался в уголках памяти, вспоминая содержание лекций по искусствознанию.
– Во второй половине XIX века в Японии прошла реставрация Мэйдзи, в результате чего в страну вместе с прочими элементами зарубежной культуры стремительно проникла и живопись западного стиля. До тех пор стиля нихонга как такового не существовало. Даже не так – не было самого́ названия «японская живопись». Примерно так же, как почти не использовалось и название страны – Япония. Так вот, с появлением заграничной «западной живописи» в качестве непременного противовеса ей впервые возникло понятие «японская живопись». Разные имевшие до тех пор место стили для удобства были намеренно объединены под новым названием нихонга. Хотя некоторые под такой зонтик не попали и начали приходить в упадок. Например, суйбогуга*.
*То же что и суми-э живопись чёрной тушью, первоначально возникла в Китае в VII веке, расцвет суйбогуга в Японии приходится на XIV век.
И правительство Мэйдзи утвердило то, что мы теперь знаем как нихонга, видом национального искусства и в дальнейшем культивировало его как часть японской культурной самобытности, которая могла бы стоять плечом к плечу с западной культурой. По существу, чтобы соответствовать «японскому духу» в популярной в те времена фразе «японский дух – европейские знания». И вот все, что до сих пор считалось бытовым дизайном и прикладным искусством: картины со створчатых ширм, с раздвижных перегородок и даже расписную посуду, – теперь «вставляли в рамку» и экспонировали на художественных выставках. Иными словами, предметы, созданные для повседневного быта, теперь подогнали под лекала западной системы и повысили до статуса «произведений искусства».
Тут я прервался и посмотрел на Мэнсики. Он, похоже, слушал меня очень серьезно. Тогда я продолжил:
– В то время в эпицентре подобной активности оказались Тэнсин Окакура и Эрнест Феноллоза**.
**Японский художественный критик и американский этнограф и философ - популяризаторы жанра нихонга. Именно благодаря им нихонга окончательно оформился, как обособленный жанр чисто японского искусства.
То, что произошло с искусством, можно считать примером замечательного успеха в тот период, когда аспекты японской культуры претерпевали стремительные изменения. Примерно то же самое происходило в других сферах – в музыке, литературе, философии. Полагаю, в те годы японцам пришлось нелегко: перед ними в одночасье скопилось немало важных вопросов, на которые предстояло ответить как можно скорее. И нужно признаться, что справились мы очень искусно и умело: слияние и разделение прозападных и антизападных элементов прошло в целом гладко. Возможно, у японцев от природы есть предрасположенность к подобной работе. Определения «японской живописи», собственно говоря, как такового не существовало, и можно сказать, что это и сейчас лишь концепция, основанная на смутном консенсусе. Изначально критерии никто не определял. И в результате само это понятие зародилось на грани, можно сказать, давления изнутри и давления снаружи.
Мэнсики некоторое время серьезно подумал над моими словами, а затем произнес:
– Консенсусе хоть и смутном, но по-своему насущном и неизбежном. Так ведь?
– Так и есть. Взаимном консенсусе, порожденном необходимостью.
– Отсутствие жестких изначальных рамок – это сильная, и в то же время слабая сторона нихонга. Можно ведь истолковать и так, верно?
– Да, пожалуй, что так.
– Но когда мы смотрим на картину, в большинстве случаев мы понимаем, японская она или нет, я прав?
– Да, в ней очевидны исконные техники. Ей присущи направленность и тон. И нечто вроде общего осознания условностей. Однако подобрать этому словесное определение порой бывает очень трудно.
Мэнсики какое-то время помолчал, а затем сказал:
– Если картина не западная, то имеет ли она форму нихонга?
– Не обязательно, – ответил я. – В принципе, должны существовать и западные картины, которые имеют незападную форму.
– Вот как? – сказал он и еле заметно склонил голову набок. – Однако если то будет нихонга, то в какой-то степени она будет иметь незападную форму. Так можно сказать?
Я задумался.
– Если разобраться, можно сказать и так. Об этом я прежде как-то не задумывался.
– Это очевидно, но выразить такую очевидность словами непросто.
Я кивнул, как бы соглашаясь.
Он только перевел дыхание и продолжил:
– Если задуматься, это вроде как дать определение себе в сравнении с другим человеком. Разница очевидна, но ее трудно выразить словами. Как вы и говорили, вероятно, остается лишь воспринимать как некую касательную, возникающую, когда внешнее и внутреннее давление объединяются и создают его.
"Убийство командора" кн. 1, глава 9.