Или просто забавные факты о попытках возвращения имени Николая Гумилёва в советскую прессу.
Начнем не по порядку, но следуя логике.
В своей книге "На берегах Сены" Ирина Одоевцева вспоминает:
При Гумилёве у нас в Цехе полагалось «говорить с придаточными предложениями», исчерпывать тему до конца и формулировать мысли с акмеистической точностью. Но они говорили не только без «придаточных предложений», но даже без главных предложений, одними отрывками, лоскутками фраз, собственными, ими придуманными словами — как бы на собственном языке. И это восхищало меня. Мне часто казалось, что я присутствую при каких-то таинственных переговорах, что они владеют какими-то эзотерическими знаниями.
Они между собой никого почти никогда не называли по имени или фамилии. У всех были прозвища и клички — или, как мне тогда казалось, «тайные имена». Так, Ахматову они называли Амхой, Гумилёва — Великим Мугом или просто Мугом, и я не могла понять, почему и откуда они знают эти «тайные имена», и только уже в Париже Георгий Иванов открыл мне, что это просто наоборот читающиеся фамилии — Ахматова — А вот Амха, Гумилёв — Велимуг — никакой тайны и магии. Но тогда все казалось мне полным чудес. Они казались мне воплощением поэзии.
Собственно забавный, практически бытовой, момент, если бы не одно НО.
Реабилитация имени Николая Гумилёва в советской печати началась с публикации статьи и подборки стихов в журнале "Огонёк" №17, 1986 года. (подробнее об этом можно прочитать в статье Владимира Енишерлова "Возвращение Николая Гумилёва. 1986 год").
НО
Попытки вернуть или хотя бы упомянуть имя Николая Гумилёва в советской прессе происходили и до публикации в "Огоньке".
В 1985 году в издательстве "Мысль" вышла повесть Веры Лукницкой "Пусть будет земля", о русском путешественнике Александре Васильевиче Елисееве.
Сегодня вечером пришла к Елисееву и Анна Ивановна Велимуг. Ее младшенький, Коленька, жил временно у доктора. Он уже окреп после тяжелой болезни и в свои пять лет, как и другие дети, проявлял активный интерес к домашнему зверинцу.
Анна Ивановна появилась в Лесном совсем недавно. Глава семьи служил военным врачом в Кронштадте, а жена приехала с ребенком ненадолго в гости к друзьям. И тут ее Коленька заболел. Приезжал профессор из Петербурга, много расспрашивал, давал советы, но не помог. Мальчику становилось хуже.
Уже и две старушки предрекли: "Ребенку не жить", уже и садовник, поливая цветы под окном, за которым маялся удушьем мальчик, снял шапку, а Анна Ивановна, узнав, что из поездки только что вернулся доктор Елисеев, побежала к нему "за чудом". И чудо совершилось: доктор ртом отсасывал дифтерийные пленки из горла мальчика, пока Коленька не задышал свободно...
Больной выздоравливал, а Елисеев тем временем сам заинтересовался им: разного цвета глаза и слишком продолговатый череп делали его ребенком необычным. И доктор предложил матери перевезти его на время болезни в свой дом для постоянного наблюдения.
И каждый вечер теперь у постели Коленьки воскресали разнообразные картины в увлекательных рассказах доктора-путешественника. Мальчик поправился от крупа и "заболел", заразившись от доктора... Африкой.
- Вернул мне ребенка, - не уставала всем повторять миловидная женщина, улыбаясь, и глядела на Елисеева широко открытыми немигающими глазами.
Позже они очень подружились и, несмотря на то, что и в Петербурге, и в Лесном не могли часто видеться, не теряли друг друга из виду. И в каждый свой приезд Елисеев продолжал навещать маленького друга Коленьку, все больше и больше увлекая его своими путешествиями. И когда Николай Велимуг в 1913 году будет возвращаться в Россию с бесценными экспонатами для Петербургской Академии наук и Кунсткамеры из своего третьего африканского путешествия, а розовые чайки южных морей сменятся северными птицами Балтики, он еще раз вспомнит человека, спасшего его в детстве от смерти и указавшего ему путь в Африку.
НО
Еще раньше, в 1961 году, советский астрофизик Иосиф Шкловский вернул имя Николая Гумилёва в газету "Известия".
Позвонила Женя Манучарова: «Мне срочно нужно Вас видеть. Не могли бы вы меня принять?» Манучарова — жена известного журналиста Болховитинова — работала в отделе науки «Известий». Только что по радио передали о запуске первой советской ракеты на Венеру — дело было в январе 1961 года. Совершенно очевидно, что Манучаровой немедленно был нужен материал о Венере — ведь «Известия» выходят вечером, а «Правда» — утром, и органу Верховного Совета СССР представилась довольно редкая возможность опередить центральный орган...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Еще с военных времен я полюбил замечательного поэта, так страшно погибшего в застенках Петроградского Большого Дома, главу российского акмеизма Николая Степановича Гумилёва. Как только мне позвонила Манучарова, я сразу сообразил, что совершенно неожиданно открылась уникальная возможность через посредство Космоса почтить память поэта, да еще в юбилейном для него году (75-летие со дня рождения и 40-летие трагической гибели).
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я стал быстро писать, и через 15 минут, не отрывая пера, закончил первую страницу, передал ее Жене и с любопытством стал ожидать ее реакции. А написал я буквально следующее: «Много лет тому назад замечательный русский поэт Николай Гумилёв писал: «На далекой звезде Венере солнце пламенней и золотистей; на Венере, ах на Венере у деревьев синие листья...» Дальше я уже писал на привычной основе аналогичных трескучих статей такого рода. Правда, вначале пришлось перебросить мостик от Гумилёва к современной космической эре. В качестве такового я использовал Гавриила Андриановича Тихова с его дурацкой «астроботаникой».
А через несколько дней разразился грандиозный скандал. Известнейший американский журналист, аккредитованный в Москве, пресловутый Гарри Шапиро (частенько, подобно слепню, досаждавший Никите Сергеичу), опубликовал в «Нью-Йорк таймс» статью под хлестким заголовком «Аджубей реабилитирует Гумилёва». В Москве поднялась буча. Аджубей, как мне потом рассказывали очевидцы, рвал и метал. Манучарову спасло высокое положение ее супруга. Все же каких-то «стрелочников» они там нашли. А меня в течение многих месяцев журналисты всех рангов обходили за километр.
НО
В 1981 году, в "Бурятском книжном издательстве" вышел сборник стихов Баира Дугарова "Городские облака", где имени Гумилёва не упомянуто, но в целом понятно кому посвящено стихотворение "Случай в агентстве":
Скольким людям в стране не сидится на месте:
позовут ли дела, или кличет родня, или муза дорог.
Потому-то в агенстве
никогда не бывает спокойного дня.
И однажды перед седовласой кассиршей
встал глазастый мальчишка тринадцати лет.
Почему-то волнуясь, стараясь потише,
что-то он произнес и спросил про билет.
Поднялись у кассирши глаза удивленно.
— Повтори-ка погромче. Не слышно: шумят.
Мальчик, сжав свои губы, почти вступление
прошептал, но отчетливо: «Озеро Чад».
— Это что же? Такого нет пункта на карте.
«Есть,— мальчишка ответил.— Но это не тут.
Там бананы растут и в июле, и в марте,
и стада антилоп по саванне бегут.
Там в заливах священного гиппопотама
вороная пирога хозяина ждет.
Пляшут бабочки в джунглях под звуки тамтама,
словно снег разноцветно-лохматый идет.
Я читал это в книжках хороших. Мне надо...»
Тут толпа зароптала: ведь люди спешат.
— Не задерживай. Ишь, размечталося чадо.
Как-нибудь обойдется без озера Чад.
И огромная очередь вся всколыхнулась,
чудака оттеснила, как щепочку, прочь.
А кассирша печально вослед улыбнулась.
Впрочем, чем можно было мальчишке помочь.
Он поплелся домой. Завернул в переулок —
мимо старых киосков и мерзлых оград.
И катились слезинки и стыли на скулах,
словно капли горячего озера Чад.
Вот как-то так. Есть что-то еще? Спасибо, что дочитали :)