Глава четвертая. Старые знакомые
Часть шестая
Цыган изобразил на лице оторопелость и, не долго думая, заехал цыганёнку крепчайший подзатыльник и, чуть ли ни подняв того за шиворот, стал яростно трясти:
— А хто теби разрешав зъисть его, сучий сын? Може я?!
— Не, диду, не ты! — завопил на весь мир цыганёнок. — Я сам себи разрешив!
— Эй, Надька! — ещё больше, казалось, взъярился старик, крикнув в тамбур. Твой Ромка билет зъив!! Проводник ось ругаеця!..
Того и поджидая, из вагона выпорхнула Надя Янтарная, заставила Ромку открыть рот, заглянула туда, заглянула и глубже, справилась у Ромки, жевал ли он или целком глотнул, и только после этого деловито и скандально накинулась на бородатого деда и опешившего проводника:
— Чего хлопца мордуешь, старый?! Ну, съел... Ну, так чё ж теперь?!.. Тут хлопца кинуть?! Съел — не выкинул же!.. Как съел, так и выйдеть... с булкой! Ромка и булку на вокзале ел... А как выйдет задом — покажешь проводнику! Я сама тот билет в уборной сторожить стану!..
— Уймись, Надька! — рыкнул на неё старик, пальцем указывая на ошарашенного проводника. — Порядков не знаешь! Человек на службе казённой! Ему добрый билет нужен, а ты у гавне обещаешь!
— А хочь и в гавне — он тоже билет! — вскинула Надя в жест запала руки пред их рожи. — Весь мир, вон, в гавне, а люди в нём жить не перестали! Сами ж слышали — не жевал билет Ромка, а токо слюнявил... Целком глотнул — целком и выйдет! А ну пусти, глобус из мяса! — двинулась она на обалдевшего в конец проводника, волоча за руку, чертёнком всем подмигивающего, Ромку. — Растопырился тут... в дверях советского поезда! Сказано же — есть билет у Ромки в пузе!
Поезд дёрнуло, старый цыган бессильно развёл перед обалдевшим, оболваненным проводником руками да и... сам юркнул в вагон. Дело сделано — поехали...
За окном мелькнуло небритое лицо Клеща. Только-только с горькой ухмылкой наблюдавший за «игрой» цыган, теперь он был угрюм, глядел исподлобья, желваки перекатывались на его скулах, потухшая папироса забытой вещью вросла в край губ. Он виновато махнул ей рукой и тут же нервно сунул её в карман куртки. Но поднял к плечу руку другую, правую, сжатую в кулак — детдомовский их знак единства...
... Поезд медленно набирал скорость, минуя пригороды столицы. Узлы и стыки вагонов, застоявшиеся, остывшие без ритма движения, слегка постанывали, словно живые, но долго живущие, уставшие от дальних дорог.
Покачивало. Мало-помалу, ромалы угомонились, разместились и теперь поглядывали на неё с любопытством, по-доброму. Ромка подмигнул ей и белозубо улыбнулся той улыбкой, с которой и в непогоду путь ясен.
— Больно было? — спросила его, чувствуя свою вину перед ним и догадываясь, что едет по его билету.
— Не-а! — тряхнул тот головой. — Дед как бьёть, так пальцы не выгибаеть, не натягиваеть... Хочь и звонко, а не больно...
На это дед его, напустив на влажные угольки глаз тучки бровей своих, свирепо тряхнул косматой бородой и погрозил узловатым перстом:
— Ух!.. Ты шо ж секрет выказываешь, Ромка?! Другый раз, гляды, натягну пальци!..
Все засмеялись. А Ромка — звонче всех. И была в его смехе беззаботная доля, в которой всё предначертано устоями его племени, разбросанного, рассыпанного по всем частям света, но не распылённого, а потому и не растоптанного каблуком цивилизации.
И вот уже закопошились ромалы в своей поклаже, доставая на общий стол нехитрую, но сытную снедь, и вот уже протягивали лучшее, звали брать всё, что хочет для сытости и утехи дороги, — и вино загуляло по кругу в большущей, расписной, чайной чашке; и пригубила из неё, выпила со всеми, и сказала спасибо за всё, и улыбнулась всем благодарно, и стало легко и безмятежно.
— А шо, ничего... — показал в неё пальцем старый цыган, снимая шляпу. Хмыкнул в бороду и игриво задёргал тучками бровей. — Похожа... За нашу сойдёть: и за добром краденым не тужить, и свару, раздрай со знакомцем своим под власть да закон не заклала! Токо не хитрая, як мы, хочь и умная...
— Ох! Надо ж!.. — всплеснула руками Надя Янтарная, ударив ладонями по вольно расставленным под юбкой коленям. — Совсем забыла! Это ж успел батька, братец твой, конягу продать! Как пить дать — продал!! — И заметив, как вопросительно уставились на неё, пояснила, кивнув головой в её сторону: — Так у неё ж, у Дарьи нашей, дар от Бога! Она ж гадает покруче наших! И сквозь дали видит! Ещё на вокзале мне поведала, что батька мой конягу со двора повёл продавать! Жалко! Ромка его любил!
Надя вздохнула, поглядела в окно. Поглядели и все остальные. Там оставалась за скорым поездом непознанная столица их огромной земли, мрачнело над ней от близкой грозы и близких сумерек небо, — и жалко стало её, эту необычную Надю Янтарную и её Ромку, и хотелось порадовать их.
Постаралась сосредоточиться и перенестись туда, где жил её «батька», задумавший продать любимого коня Ромки...
— Нет, вернулся с полдороги ваш батька! — сообщила радостно. — Шёл, шёл... Споткнулся сильно, долго затылок чесал, махнул рукой и... вернулся! О Ромке подумал и — вернулся!
— Вот видишь, — радостно тряхнула Надя Ромку за кудри, — твой дед тебя любить! А ты ему жабу в сапог кинул...