Ознакомиться с Частью 1 Вы можете ТУТ!
Сталину ничего не оставалось, как принять его неслыханное условие. Как же можно было его выполнить? Вариантов было два.
Нельзя не отметить, что у Молотова были основания для опасений. 10 августа 1939 года (за две недели до прилета Риббентропа) Политбюро приняло решение о его жене “О тов. Жемчужной”, в котором говорилось о “враждебных шпионских элементах в ее окружении” и необходимости “провести тщательную проверку всех материалов” и “предрешить” ее освобождение “от поста наркома рыбной промышленности”. 21 октября она была снята с поста наркома, это нельзя понимать иначе, чем серьезное предупреждение Молотову (скорее всего, в связи с его колебаниями по вопросу “горячей дружбы” с Германией) — А.О.).
- Вариант первый — текст направили в Сочи спецтелеграммой на которой вождь поставил свою подпись, заодно внес правки и отправил Молотову назад самолетом. Это маловероятно, так как анализ посетителей кабинета вождя в этот день показывает, что разговор Молотова со Сталиным по ВЧ-связи не мог состояться ранее, чем в 9.00. Полчаса на подготовку и отправку телеграммы, затем 4,5–5,5 часа на полет, даже без учета времени поездки автомашины до аэродрома. Получается, что Молотов получил бы свою телеграмму с текстом, подписанным Сталиным, лишь в 14.00–15.00. А он начал свое выступление в 12.15 и в 12.25 уже вернулся в кабинет Сталина.
- Вариант второй — текст обращения из Москвы в Сочи был передан телеграфом, а обратно… фототелеграфом (ведь в руках у Молотова до его выступления по радио должен был оказаться текст, заверенный подписью Сталина). Оказалось, что фототелеграф действовал в СССР с 30-х годов, а “к концу 1940 г. Московский центральный телеграф имел уже 22 фототелеграфные линии” (БСЭ), которые связывали его с крупнейшими городами страны. Можно не сомневаться, что вторым из них был Сочи, практически единственное место, куда регулярно приезжал в отпуск Сталин. Тогда особый смысл приобретает и то, что Молотов 22 июня 1941 г. выступал из радиостудии именно Центрального телеграфа. Значит, подписанный Сталиным текст был передан в Москву фототелеграфом и вождь при подписании его внес в него еще несколько вышеуказанных изменений, которые Молотов зачитал прямо с фототелеграммы. А ее он получил как раз на Центральном телеграфе. В воспоминаниях зам. зав. военным отделом газеты “Правды” Л. Бронтмана приводится косвенно подтверждающий мое предположение о фототелеграмме рассказ корреспондента “Последних известий” Радиокомитета СССР Н. Стора о выступлении Молотова 22 июня в студии: “…Приехали чекисты и заняли все выходы и коридоры. За три минуты до назначенного срока (т. е. в 12.12. — А. О. ) приехал Молотов. Он сел за стол, раскрыл папку и начал читать приготовленную речь (т. е. знакомиться с текстом, т. к. видел этот вариант впервые. — А. О. ). За полминуты до срока он встал и прошел в студию к микрофону. Левитан объявил его выступление. Молотов говорил очень волнуясь, нервно. Но записали все хорошо”. Чтобы высказанное в этой публикации предположение о причине неожиданного появления 22 июня 1941 г. у Молотова другого текста стало фактом или было отвергнуто, надо совсем немного — найти факсимиле этого широко известного текста, с которым Молотов выступил по радио 22 июня 1941 года. В настоящее время при всех упоминаниях этого документа ссылаются на публикацию в газете “Правда” за 24 июня 1941 г. Давайте же наконец найдем настоящий архивный документ — первоисточник. Это позволит окончательно ответить на целый ряд вопросов, связанных с этим черным днем нашей истории, в том числе — был ли в этот день Сталин в Москве.
Надо признать, однако, что есть и другой вариант, объясняющий появление нового текста выступления Молотова. Предположить его позволяет такой загадочный факт: выступление Молотова записывалось на магнитную пленку, однако 22 июня 1941 года его ни разу не повторили по радио, зато в тот день его девять раз зачитал диктор Левитан. Это могло быть только в одном случае — если, прослушав выступление Молотова по радио, Сталин по телефону или спецтелеграфу внес в его текст новые изменения и дополнения, с учетом которых Левитан и зачитывал его. Именно этот текст выступления и был опубликован в газете “Правда” 24 июня 1941 года.
Возможно, именно поэтому его и не опубликовали в “Правде”, как это делалось обычно, на следующий день после выступления Молотова — т. е. 23 июня. Поскольку 22 июня 1941 г. речь Молотова в записи не передавали, можно предположить, что получившая в наше время широкую известность фонограмма “Запись выступления В. М. Молотова 22 июня 1941 года. Российский государственный архив фонодокументов. Архивный номер Н-253” была сделана позже, при этом он не повторил текст, произнесенный им по радио 22 июня, а зачитал текст по публикации в “Правде” за 24 июня 1941 г. Не исключено, что в архивах Радиокомитета сохранилась также и первая запись Молотова, сделанная в 12.15 22 июня 1941 года, а может быть, даже печатный текст с коррективами, по которому он читал…
Сокрытия в тексте? Для чего?
Теперь об указанных в речи Молотова первых советских городах, подвергнутых бомбежке 22 июня 1941 года. Каунас — единственный из них, бомбежку которого подтверждает оперативная сводка Генштаба Красной Армии № 01 за 22 июня 1941 г. (подписана в 10.00 начальником Генштаба генералом армии Жуковым), причем бомбили не сам Каунас, а аэродром (скорее всего, Алексотас, находящийся в нескольких километрах от города). Бомбежка двух других упомянутых Молотовым городов, согласно оперсводкам ГШ, впервые произошла не 22-го, а 24 июня 1941 г.: Севастополь указан в утренней оперсводке ГШ № 05 за 24 июня 1941 г. (“В течение ночи на 24.6 подвергался бомбежке Севастополь”); а Киев — в утренней оперсводке ГШ № 07 за 25 июня 1941 г. (“Во второй половине 24.6 39 самолетов противника бомбардировали Киев…”). Бомбежка Житомира в оперсводках ГШ не упоминается, хотя, по утверждению его жителей, на рассвете 22 июня в нем были слышны разрывы бомб на расположенных вблизи города аэродромах, а в 9.15–9.20 утра уже бомбили и сам город.
У. Черчилль в своей книге “Вторая мировая война” в главе “Начало” написал, что, принимая в этот день посла Шуленбурга, Молотов сказал ему: “Ваши самолеты только что подвергли бомбардировке около 10 беззащитных деревень” (скорее всего, до Черчилля эти слова дошли от находившегося в немецком посольстве агента английской разведки). Полагаю, что эти слова относятся к самому первому налету немецкой авиации 22 июня 1941 г. (в “Барбароссе” указано берлинское время пролета самолетами границы — 3.15, однако, согласно записи в “Дневнике Гальдера” 14 июня 1941 г., на последнем совещании у фюрера перед нападением на СССР оно было перенесено на 3.00, т. е. 4.00 по московскому времени). Значит, самый первый удар немецкой авиации был в этот день нанесен не по городам (в “Барбароссе” прямо указано: “Не следует во время операции совершать налеты на объекты военной промышленности”), а по аэродромам (обычно они находятся вне городов, часто принимая названия близлежащих деревень — Тушино, Внуково, Домодедово, Быково и т. п. ) — вот откуда “10 беззащитных деревень”! Осталось понять, что же это были за аэродромы?
Известно, что 22 июня на вооружении советских ВВС находилось от 1300 до 2000 (по различным оценкам) самолетов новых типов, большинство из которых были сосредоточены вблизи западных границ (автор, считая по полкам, насчитал 1639 шт. самолетов, из которых 1194 были истребители “МиГ-3” и “МиГ-1” (799), “Як-1” (131) и “ЛаГГ-3” (43). Известно также, что в первый день войны был нанесен удар по 66 советским приграничным аэродромам, при этом было уничтожено 1200 (по другим данным — 1800) советских самолетов, большей частью на земле. Из этого можно сделать вывод, что в первую очередь немецкая авиация нанесла удар по аэродромам, на которых базировались советские истребители новых типов, и уничтожила именно их. Кстати, количество расположенных там (1194 шт. ) и уничтоженных (1200 шт. ) советских самолетов почти совпадает. После этого немецкие бомбардировщики, ничего не опасаясь, стали летать большими группами без истребителей сопровождения на бомбежку советских железнодорожных узлов, штабов, скоплений боевой техники и т. п. Интересно отметить, что по непонятной причине в оперсводке ГШ № 01 не упоминается самый первый налет самолетов противника 22 июня — в Севастополе, который произошел на час раньше всех остальных — в 3.00 и который описан в мемуарах маршала Жукова и адмирала флота Кузнецова (причем почему-то они называют эти самолеты “неизвестными”). В “Ключах к разгадке” я высказал и обосновал свое предположение о том, что это были английские самолеты, поэтому они и не сбрасывали бомбы на боевые корабли Черноморского флота, а якобы кидали магнитные донные мины. Возможно, с помощью этой провокации Черчилль имитировал обещанное им Гитлеру совместное нападение на СССР, чем ему удалось толкнуть Гитлера на удар по СССР.Однако в Севастополе приближение этих самолетов в ночи зафиксировала первая советская корабельная радиолокационная станция “Редут-К”, которая была с 15 июня 1941 г. принята на вооружение крейсера “Молотов”. Причем по зафиксированной РЛС трассе полета стало ясно, что самолеты эти летели не из Румынии, а со стороны Турции, где не могло быть немецких самолетов, но зато там были английские на авиабазах Мосул, Хаббания, Кипр.
Поэтому Генштаб и не включил сведения об этом налете на Севастополь в первую сводку — не хватало еще и с Англией начать боевые действия в этот день! Поэтому утром в Наркомат иностранных дел к замнаркома Вышинскому был приглашен временный поверенный Англии в делах в СССР Баггалей, который заверил, что Англия будет воевать вместе с СССР против Германии. Успели срочно сообщить об этом Молотову, а он известил по ВЧ-телефону Сталина, после чего севастопольский налет решили отнести на счет немцев, что Молотов и сделал, выступая в 12.15 по радио.
Спасибо, что дочитал до конца!
Интересно продолжение?
Тогда просим тебя, дорогой читатель, подписаться на канал и поставить нам лайк, стараемся только для тебя!
