Глава вторая
Часть восьмая
«Боже! — мысленно восхитилась она очередной раз, опять взглянув на него. — Да возможно ли такое, чтобы в одном человеке, в этом «Князе неизвестного рода» — в её Ванечке, так гармонично были вплавлены благородное упрямство, благородная красота, благородная мужественность, гибкий ум и... любовь. Хорош!! Как же он хорош, чёрт возьми!! А каков ещё станет он лет через пять, когда заматереет!.. Да нужно быть последней бездарностью, чтобы по доброй воле терять этот бриллиант в оправе русских черт и благородства! Ну нет!.. За такой подарок природы нужно держаться — глупо отпускать от себя такое богатство достоинств»!
— Да что же ты мучишь меня! — взмолилась надломленным в порыве безысходности голосом, ударив кулачками по рулю. От этого автомобиль испуганно, круто вильнул. — Что же ты пытаешь! Ну, не могу я сиюминутно вернуться в дом и с порога поставить мужа перед фактом разрыва с ним! Нужно время... Между тем, и причины, и аргументы найдутся, оправдывающие меня... Если любишь меня, пойми и его любовь ко мне. Он, по сути, хороший, добрый, славный человек. Для него неожиданный разрыв со мной будет ударом, крахом, взрывом в сердце! Согласись, ты ставишь меня в нелепое положение!
Молчал. Гадал, действительно ли добродетель говорит в ней или это уловка оттянуть время, притереть его к привычке, да и... оставить всё, как есть?
— Да что же ты так молчишь, Ванечка?! Что же ты так жестоко молчишь?!
Когда он заговорил, в его голосе она уловила перемену:
— Сколько лет твоему мужу? Он старше тебя?
— На одиннадцать лет.
— Как зовут его?
— Какое это имеет значение? Сергей его зовут.
Замолчали надолго, оба устав от напряжённого диалога. Лишь при въезде в Таганрог, спросил, невзначай словно:
— А кто были те два типа, что возле тебя на свадьбе крутились?
Побледнела. Помедлив, ответила неохотно:
— Да так... Наши они, местные. Кода-то, до замужества, в школе ещё, соперничали за меня, ухаживали... Теперь один в Ростове живёт, другой — в Адлере. Съехались... А что? Приревновал? — Хотела улыбнуться, но улыбка получилась плохо.
— А разве ты давала повод? — многозначительно наложил он вопрос на вопрос. — Нет, Лоли, ревнует тот, кто боится быть недостойным женщины...
— Ты самоуверен. И всё же прости. Вряд ли тебе было приятно смотреть на мой безобидный флирт с ними.
Что-то неуловимо-проницательное показалось ей в игре его вопросов. Вот опять:
— У тебя с ними было что-нибудь?.. Они не обидели тебя?
— С чего ты взял, Ванечка? Меня трудно обидеть...
— «Трудно» — не значит «невозможно»... — уточнил он. — Скажи мне, ты всегда говоришь правду?
Глянула на него уже весело, игриво даже, подмешивая в искренность шутку — хочешь — верь, мол, хочешь — не верь:
— Нет, конечно. Где ты встречал женщину, которая говорила бы только правду?.. Таких женщин, Ванечка, нет. Как, впрочем, и мужчин...
— Всех мы знать не можем, — опять возразил ей.
— Да, конечно, — согласилась с ним. Но продолжила в шутливом тоне: — Неправда и хитрость, мой мальчик, — это та, по сути, лечебная грязь, в которой женщина заживляет изъяны, пороки и слабости. Тем самым, видимо, она держит в форме инстинкт самосохранения. Недаром же говорят: «Живуча, как кошка»...
В районе рынка тронул её за плечо:
— Останови. Я здесь выйду. Вот, возьми... И сделай милость, не называй меня больше «мой мальчик». Уже просил тебя об этом...
С этими словами он протянул ей утерянные на берегу, в пылу сопротивления, её часики с браслетом.
Она бросила на него испуганный взгляд, а следом — почти ужас застыл в глазах, когда потеря легла в ладонь её.
— Как?!.. Ты был там?!.. Ты... всё видел... — молвила ни жива, ни мертва, и кровь бросилась ей в лицо. — Значит, это ты их?!.. Ты что — ниндзя? Ты их не покалечил?
— Успокойся — жить будут...
— Ничего себе — «успокойся»!.. Да я чуть от страха не умерла там! Оборачиваюсь — а за спиной два, чуть ли ни трупа моих насильников!.. Ни с того, ни с сего!.. И никого больше!.. И тишина!.. Представляешь?!! Ужас!! Но как же ты их... без звука?.. Не видела и... не слышала... Я даже вообразила, дурочка, что там без чертовщины не обошлось! Вот уж скоты!! Так им и надо!! Выходит, ты очередной раз защитил честь мою... Опять подвергал себя опасности... Спасибо тебе! И прости меня! Если бы ты знал, как я боюсь за тебя, как не хочу, чтобы ты наживал врагов из-за меня!
Что-то похожее на раскаяние и сожаление отразилось в её лице, тепло сдержанной благодарности и доброты повлажнело в глазах, затуманилось под дрогнувшими, приспущенными ресницами. Положила ладошку на его руку.
Но легонько высвободил её, глянул открыто — с тем превосходством, которое даже средь толпы выделяет благородство души. Улыбнулся следом.
— Пустое это, Лоли... — сказал грустно, но твёрдо. И она вдруг прочувствовала, что и он претерпел, скрываемое за холодностью, потрясение. — Пустое это... — повторил он. — Не нужно укутывать меня и мои, в общем-то, естественные поступки в шубку сентиментальности. Ты права: жизнь есть жизнь...
На этот раз она уже настойчиво взяла его ладони в свои и, не успел он, удивлённый, освободить их, порывисто пригнулась и... поцеловала его руки... Подняв глаза к нему, спросила тихо и вкрадчиво:
— Так подыскивать квартиру?..
Ничего не ответил. Коснулся губами щеки её и... вышел.
— Позвони через два дня... Между одиннадцатью и двенадцатью позвони, — успела предупредить его. — В любом случае — позвони.