– Леонид Геннадьевич, в 2010 году, выступая на церемонии вручения премии имени Владислава Листьева, вы раскритиковали ограничение свободы слова на российском телевидении и коллег своих, этому потворствующих.
По сути, журналист Парфенов рассказал российским теленачальникам все, что о ситуации в профессии и о цензуре на телевидении думает. Это стало сенсацией.
Вы к этому выступлению готовились? Хотели это сказать или все получилось спонтанно?
– Ну, я же с листочка читал — боялся, что если без него буду, что-нибудь лишнее намелю. Я просто понимал, что не могу выйти и банально сказать, что благодарен тем-сем, спасибо! Церемония выступления одного лауреата предполагала, понимаете?
Будь это ТЭФИ, где 30 призов, была бы другая история — команду благодаришь, и все, а тут один человек предполагался, который некий спич о сегодняшнем состоянии российской тележурналистики должен произнести, и что сказать? Что главной ее проблемой грядущее наступление эпохи широкополосного интернета я полагаю? Таки нет, я не это существенной проблемой считаю, и я хотел просто вещи своими именами назвать.
У нас огосударствление тех самых массовых СМИ произошло, которые в каждый дом приходят, но такая ситуация где угодно. Тогда я и сказал про новости и про старости, но с этими мыслями все время живу, потому что давно так считаю. Сколько можно ритуальное повторение того, что принято в таких случаях говорить, слушать? Поймите, у вас ведь президент страны все-таки для генерального директора Национального телеканала начальник.
Зачем власти Национальный телеканал? В наших условиях — парламентский комитет по телевещанию необходим, который каким-то надорганом является и следит, чтобы действующая власть одеяло на себя не тянула, чтобы пропорционально разные точки зрения были представлены... Эти деньги не исполнительной власти — коль скоро они бюджетной строкой прописаны, логично, чтобы отдачу от них парламентский комитет контролировал.