- Они примут очень важное решения для меня. – она говорила задумчиво, но совсем не печально. – От этого решения будет зависеть многое в моем будущем (она всегда отвечает за себя сама, моя мама)…Им нужно будет все прояснить. - Она вздохнула…
Пришли они практически вечером. Зашли в полутемное помещение (освещение для них включать никто и не собирался). Четверо. Высокий и седой, видимо главный. Двое практически одинаковых мужчины средних лет с приветливо деловитыми лицами и Четвертый.
Главный встал где-то в центре, там, где мог бы находиться стол, и было довольно светло. Он вежливо поздоровался, оглядев внимательно меня, мою сестру, ее подругу и маму. Кивнул сам себе и сказал: «Ну, приступим».
Пока они разговаривали, причем мама подробно отвечала на их вопросы, о себе они не сказали не слова, я внимательно оглядывал их, сидя на своем месте и практически не слушая диалога. Потому что пока важнее было не то, что сейчас происходит, а то, что происходило незадолго до этого. Я это знал, я был в этом уверен. Один из доброжелательных близнецов показался мне знакомым. И, подтверждая мои мысли, он мельком взглянул на меня и неуловимо кивнул.
И тут пелену невнятного шума, вызванного этим разговором, словно прорвало. Я отчетливо услышал, что говорит моя мама.
- Если бы вы знали, как часто я в этом убеждалась. Так часто, что убеждение навсегда переросло в уверенность. – Она говорила спокойно, мягко, с внутренней силой, которая отметала всякие мысли о пафосе, патетике и прочей никчемной шелухе. Удобно сидя она глядела прямо на них, изредка переводя глаза от лица к лицу, слегка поворачивая от одного к другому свою красивую седую голову.
- Я уже давно, оценивая его поступки, его решения, то, что он делал и делает, я поняла – мой сын лучше меня во всем. Он умнее, добрее, сильнее. Даже когда он ошибается, а без этого невозможно прожить, он ошибается гораздо меньше, чем могла бы это сделать я сама. Мне легко это признать, - мама ласково посмотрела меня, но не улыбнулась, этот разговор улыбок не предполагал. – Потому что это очевидно. Также очевидно, как то, что начался дождь…
Все повернулись к окну и посмотрели на капли воды, которые разбивались о стекло. В тишине была слышна звонкая дробь, выбиваемая этими каплями о что-то металлическое снаружи. Пауза продолжалась.
И тут я четко понял, зачем пришел четвертый. Нет, все они пришли за одним и тем же. Это был экзамен. Экзамен для мамы, один из тех, которого никак избежать нельзя и после которого ничего уже не изменить. Трое четко осознавали, насколько ответственную роль они должны сыграть, всё оценив, и приняв решение.
А вот четвертый…Четвертый заранее шел с черной целью, может быть не до конца ее ощущая, но теперь вдруг четко поняв – у него появился шанс, и он должен был его использовать. Это стало понятно по мрачной решимости, которая внезапно исказила его лицо, сделав его на мгновение невыносимо отвратительным для меня.
Та омерзительная глубокая черная пустота , которая вдруг в нем открылась, в другой момент мгновенно привела бы меня в бешенство. Беспощадная ненависть, ненависть лично к нему, желание его немедленно уничтожить, не оставив от него и следа, охватила бы меня целиком и диктовала жестокие, четкие и эффективные действия для устранения этого несомненного зла.
Но сейчас, увидев в глазах этого человека вход в жуткую, зияющую пропасть, я оставался абсолютно спокойным. Потому что не важно, кто этот человек. Что именно он собирается сделать. Так как именно в этот момент я уже начал говорить, обращаясь в основном к Главному. Не знаю, как я смогу потом жить с тем, что сейчас мне открылось в четвертом, буду ли это переживать снова и снова, понимать, что с подобным можно столкнуться снова, внезапно… Я просто говорил…
И дело было не в том, что я рассказывал им - что отчетливо увидел в их недавнем прошлом. Точнее не в том, что именно я увидел. Дело было сначала в легком удивлении, оразившемся на лице Главного, которое потом, и это было физически ощутимо, переросло у него в твердую решимость принять окончательное и бесповоротное решение. Решение было принято именно в этот момент. Это почувствовали все.
Мама улыбнулась своей светлой и легкой улыбкой, которая появлялась на ее лице всегда, когда что-то получалось легко и просто, как бы само собой. Двое близнецов казалось, едва сдержались, чтобы тут же не скинуть с себя тяжелый груз ответственности этого момента и не начать какой-то приятельский необязательный треп о погоде, планах на вечер – для них тоже все стало предельно ясно. Даже не глядя на главного, они приняли такое же одинаковое, как и они сами, решение.
Четвертый как-то затух, стал бледной и незаметной тенью самого себя. И в этой тени не осталось ничего, кроме такого же, как у всех облегчения, после честно исполненного важного дела. Нет, его зло не съежилось, не испарилось, оставляя от себя смрадный дымок. Он вообще не шевелился. Он просто снова стал тем, кем и должен был быть. Дверь внутри него мягко, но прочно закрылась, наглухо затворив то, что было готово вырваться наружу. А по его слегка удивленному виду было ясно, что он не до конца понимает, что с ним происходило мгновение назад. А точнее, даже и не помнит об этом, как о мимолетном сне, который чем дальше, тем быстрее забывается и не вызывает никакого желания его вспоминать.