Есть ли в народном творчестве неучтенные жанры, неосвоенные области, неизученные явления? Оказывается, есть, и немало. Их обнаружению способствуют два обстоятельства: 1) современный подход к фольклору как к интегративному феномену, включенному в сетку многообразных культурных связей; 2) возможность точной фиксации народных высказываний о своей собственной культуре в ее местных версиях и вариантах. Не будет ошибкой сосредоточить внимание на календарной обрядности как явлении, сокращающем в наше время зону своего активного бытования. «Стрела», иначе обряд вождения и захоронения «стрелы», еще в недавнем прошлом отличался массовостью проведения. Вот уже около полусотни лет данная локально-региональная парадигма, охватывающая пограничье Гомельщины, Брянщины, Черниговщины, находится в зоне повышенного внимания со стороны собирателей и ученых. Однако приходится констатировать, что сами прозаические высказывания о «Стреле» как таковые пока не стали предметом исследования. Что они собой представляют? Как их квалифицировать? Какая методика изучения наиболее приемлема? Каково их место в фольклорной культуре? Как они соотносятся с фольклорной несказочной прозой? Возможно ли их изучение в антропологическом аспекте с учетом типологии собирателей и информантов? На последний вопрос мы постараемся ответить. Затрагивая антропологический момент, невольно поднимаешь и обозначенные, что вполне естественно.
Сдвиг наметился в работах российских этнолингвистов, которые, в частности, определяли прозаические мотивировки ритуальных действий как особый род фольклорного текста (С.М. Толстая), особый жанр (Л.Н. Виноградова). Вслед за ними считать жанром народные интерпретации любого этнографического факта предлагает А.Б. Мороз. Попробуем подойти к проблеме с другой стороны. На наш взгляд, система полноценных фольклорных жанров является тем экраном, на фоне которого выделяется в качестве объекта специального интегративного исследования дискурсивная народная проза. Она принципиально безжанровая, хотя и допускает выделение квазижанров, к которым можно отнести мотивировки ритуальных действий. Дискурсивная проза состоит из определенных тематических сегментов, содержащих комплекс разноплановых сведений — этнографических, мифологических, лингвистических, религиозных, исторических и т.д. Здесь нет нужды останавливаться на множественности значений термина «дискурс». Их, к примеру, подытожил Патрик Серио [4, с. 549-551]. Отталкиваясь от общего смысла понятия, под дискурсивной народной прозой вообще и относящейся к «Стреле» в частности мы понимаем неограниченное количество естественных, как правило недоступных наблюдению, и спровоцированных собирателями высказываний, в центре которых находится не Событие, как в нарративных жанрах (сказках, легендах и т.д.), а Сообщение [см. 2].
Коммуникативная ситуация собиратель-информант включает антропологический момент определяющий как характер высказываний, так и качество записей. Достоверность научных выводов во многом зависит именно от них. Среди собирателей выделяются три основных типа: аутентики, описатели, пересказчики.
Самый ценный, надежный, выверенный материал находится у аутентиков — особого типа «полевиков», прекрасно владеющих методикой собирания и расшифровки записей.
Аутентики обладают даром располагать к себе людей, и тогда повествование о «Стреле» отходит от голой предикативности. Информант свободно включает пояснения, песенные отрывки, приговорки, воссоздает реальную обстановку действа: «На Ушэсце ў трэцім часу сабіраюцца людзі. Вядом разгавор «Куда стралу весці?» Весці трэба толькі ў жыта. Водзiм карагоды. Садзім дзетак у тры кучкі і водзім вакол іх карагоды і пяем песню… Потым вядом стралу ў жыта. У нас казалі, што страла ходзя па малання, то людзей б’е, то хаты паля. Так кажуць, што нада яе адвесці ў поле і закапаць, каб яна не хадзіла па дзярэўне і шкоды не рабіла» [1, с. 161162].
Линейная («фабульная») форма изложения материала в беседе с аутентиками может эмоционально подсвечиваться разными деталями, сопровождаться отступлениями, риторическими вопросами, восклицаниями, очень важными для создания психологического портрета «автора»- информанта.
Описатели являются непосредственными наблюдателями обряда или его части. Благодаря им ученые получают сведения «из первых рук». Все увиденное и услышанное описатели фиксируют на бумаге или с помощью техники. С самими участниками обрядового действа они в этот момент не контактируют. Результатом становится авторский текст. В зависимости от цели и задач, которые ставил перед собой собиратель, его наблюдательных способностей и писательского таланта из-под пера выходит сухой отчет с более-менее точной фиксацией обстоятельств, эмоционально окрашенный рассказ или нечто промежуточное. В любом случае последующий исследователь «Стрелы» будет иметь дело с личностным восприятием обряда и должен учитывать этот «возмущающий» фактор.
Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзене и будете в курсе новых публикаций и исследований!
Пересказчики опираются на сообщения информантов, но по той или иной причине не фиксируют их, а потом пересказывают своими словами. Их записи могут содержать вкрапления аутентичных деталей — цитат, песенных текстов, замечаний и др., а в ряде случаев — собственные замечания и интерпретации. Публиковать подобные материалы целесообразно с пометой «Сообщение». Как правило, такого рода тексты характерны для студенческих работ. Неопытный собиратель, не вооруженный техникой, просто не успевает зафиксировать живую народную речь.
В ситуации эпистемологической неуверенности относительно «Стрелы» исследователь просто вынужден следовать за народными интерпретациями, добровольно принимать их как истинные или отвергать как наивные, не выдерживающие критики, но игнорировать их не может. В любом случае он имеет дело с краткими или более-менее развернутыми образцами мы-повествования на тему «Вот как у нас водят «Стрелу». Фольклорист сосредоточится на особенностях самого дискурса, на стиле высказываний о «Стреле», на том, кто и как говорит об этом обряде. Этнофольклорист попробует объединить оба подхода, однако практика подобного исследования еще не стала прочной научной традицией. Совершенно очевидно, что слово информанта и типология информантов заслуживают самого пристального внимания и представляют собой актуальное научное пространство, достойное специального рассмотрения.
Даже при поверхностном взгляде на прозаический дискурс «Стрелы» заметно, насколько по-разному говорят об обряде разные типы информантов — иллюстраторы, функционалисты и (гипотетически) когнитивисты.
Информанты-иллюстраторы, по большей части, простые визуалисты. Рассказ визуалистов представляет собой вербализацию зрительной картины, регистрацию того, что происходило перед глазами, и не более того. Например: «Сабіраюцца людзі каля палудня… Па ўсём сяле ідзе карагод. Паюць песню «Я пушчу стралу па ўсяму сялу»… Патом этат карагод выходзіць за аколіцу, у поле, там у нас усё жыта расцёць. Водзяць карагоды. Закапваюць стралу. Эта вельмі інцярэсна і весела. Закапваюць усякія прадметы, вешчы — у каго што ёсць: вяровачкі, гузікі, шпількі. Дзяцішкі стаяць у кругу, а вакруг водзяць карагоды. Пяюць яшчэ розныя песні, весяляцца. Патом ідуць у дзярэўню, дзелаюць вячэру. Ждуць цёплых дней» [3, с. 147].
Сообщение иллюстраторов формируется из видимого материала. Они, например, просто перечисляют, что закапывается в землю. Предметный язык обряда для них просто данность. Их не смущает несоответствие между песенной стрелой-убийцей своей жертвы и «стрелой» в обряде, где ее символизируют разные предметы, даже отдаленно не напоминающие боевую стрелу: «Стралу вадзілі, як ляльку хавалі… І ляльку неслі ў канец дзярэўні, і ету ляльку закапвалі, штоб уражай быў харошы, лён рос. Ляльку называлі «Страла». Карагоды вадзілі, песні пелі разныя, старынныя. Пелі песню: «Як ішла страла / Да і ўдоўж сяла./ Ой, лю-лі, лю-лі, / Да і ўдоўж сяла. Да ўбіла страла/Добрамоладца… » [3, с. 149].
Информанты-функционалисты, рассказывая о «Стреле», без всякой просьбы со стороны собирателя обязательно пояснят, с какой целью проводится данный обряд. Для примера сравним два высказывания. Первое чисто информативное, содержащее к тому же местное название обряда — «Сула»: «На Ушэсце сулу вадзілі па сялу, якія харашэ пелі, не ў маём узросце. Пелі харошо, вадзілі і пелі песні. Ідуць удоўж вуліцы і пяюць: “Сула, сула рэчка”…» [3, с. 149]. Второе заканчивается пространным пояснением полифункциональности действия: «Вадзілі стралу пасля Паскі на Ушэсце. Збіраліся жанчыны і браліся за рукі. Яны перагарожвалі дарогу… Ішлі за вёску ў поле. У руках маглі несці каменьчыкі, ветачку. Пелі песні і доўга ішлі. Рабілі гэта, каб кароўкам добра было. Гром атварочаў ад вёскі, каб дождж ішоў, смярцей меней было» [3, с. 148]. Ясно, что перед нами мифоритуальное сообщение, сформированное для коммуникации с собирателем, о чем сигнализирует оборот: «Рабілі гэта, каб…».