Львёнок и черепаха | драма
— О чём твоя песня? — спросил Львёнок, пристроил морду на передние лапы и поднял маленькие уши.
— Моя песня обо мне. А ещё о гармонии. О мире. О любви. И снова обо мне. А о чём твоя песня?
— А у меня нет песни. Я всю жизнь пою чужие. Чужие песни о других.
— А ты хочешь, чтобы у тебя была песня? Многие ведь не имеют своей песни. Одни считают, что недостойны, вторые полагают, что кто-то другой непременно должен написать им песню о них, а третьи – что жизнь полноценна и без этого, и вполне достаточно чужих песен, – Большая черепаха поправила очки и посмотрела на солнце. – Истина в том, что все по-своему правы. Каждый выбирает, что ему ближе.
— Я бы хотел песню. Но чтобы эта песня была не только обо мне.
— А есть кто-то, кто хочет оказаться с тобой в твоей песне?
— Есть! Конечно, есть! — вскочил на лапы Львёнок и распушил кончик хвоста. — Просто я пока с ними не знаком.
Большая черепаха с интересом взглянула на назойливого, незваного собеседника, как чёрт из табакерки появившегося из пляжных зарослей несколько минут назад, и широко улыбнулась.
— Может быть, пока у тебя нет твоей песни споём вместе мою? Я спою мою песню о себе, а ты споёшь мою песню о тебе?
— Какая хорошая идея! А означает ли, что мы друзья, если будем вместе петь твою песню?
— Вот и узнаем. Это зависит от того, как хорошо мы будем петь дуэтом.
— Ты начинай, а я подхвачу, – предложил Львёнок и подсел поближе. – Но, даже если тебе не понравится, как я пою дуэтом, я хочу, чтобы ты кое-что знала.
— Что же?
— Я не слышал ещё песни о гармонии, о мире и о любви прекраснее.
Львёнок и черепаха | хоррор
Впервые за два месяца прекратился дождь. Минуло шестьдесят мрачных серых дней и шестьдесят безлунных ночей и вновь прерии ожили голосами тысяч ярких птиц, рычанием изголодавшихся зверей, шуршанием змей и варанов, топотом танцующих светилу антилоп. Все обитатели этих мест, в едином порыве, движимые острой жаждой тепла, оставили свои сырые тёмные обители и ринулись на побережья переполненных рек, открытые лучам долгожданного солнца. Не спешил только Львёнок. Он знал, что, согласно древним поверьям, с ним произойдёт сегодня, но сердце его билось ровно, лишь еле слышный, утробный рык выдавал ужас, поселившийся в его душе. Он наблюдал за последними каплями дождя, неторопливо стекающими с жутких ветвей платана, словно за песчинками, падающими из почти пустой верхней чаши песочных часов его недолгой жизни. Этот день всё-таки настал... Большая черепаха уже вылезла из своей адской норы и спросонья зевает ядовитым ртом, ожидая жертву.
Старый лев учил его не бояться этого рокового дня. Но куски его полуразложившегося тела уже растащили по саванне желтозубые гиены на радость стервятникам и грифам, прячущим свои сочащиеся гноем язвы под жидким оперением. Он говорил, что есть способ не быть убитым Большой черепахой. И этот способ — убить её саму.
Многие из тех, чья смерть от укуса ядовитой черепахи была предвещена пророчествами, отваживались вступить с ней в бой. Но сегодня уже мало кто вспомнит их имена. Она неуязвима, коварна и до безумия жестока. Это порождение самой Преисподней, выпущенной в наш мир, чтобы убивать и допьяна наслаждаться убийствами. Непревзойдённый цинизм творимых ею бесчинств выражается в ритуальной, почти весёлой песне, с которой она хладнокровно несёт смерть своим жертвам. И эта песня уже доносится до Львёнка со стороны последнего в его жизни восхода.
Старый лев учил не сдаваться. Говорят, умирая в неравном смертельном бою, он чудовищной хваткой вцепился зубами в хребет добивающей его гиене, едва не лишив её жизни. Для того, чтобы избавиться от непосильной ноши, ей пришлось перегрызть льву шею и размозжить череп. Вот и Львёнок не должен сдаваться, пусть и ценой собственной жизни, но он должен остановить ползающего по прериям демона. Есть только один способ убить эту тварь – задушить удавкой, повредив единственное её слабое место – хрящи в верхней части шеи. Подобраться к спине Большой черепахи ещё никто не смог, но предшественники и не обладали такими как у него смекалкой и сноровкой. Действовать Львёнок тоже будет не так как все: он не станет прятаться, а сам сделает первый шаг навстречу монстру, на её коварство он ответит хитростью прирождённого хищника, а её ритуальную песню – исковеркав, подпоёт. С платана ввысь вспорхнула чёрная птица, и последние капли дождя упали в траву.
Львёнок и черепаха | фэнтези, фантастика
Мстислав открыл глаза и огляделся. Всё было ужасно. Хуже и быть не может. От столь родных уютных улиц, затенённых старыми кедрами и пушистыми тополями, осталась только жёлтая, засаленная пыль. От монументальных зданий, технологичных мостов и каменных тротуаров — только песок. До самого горизонта только песок, пыль и чудом уцелевшие колючки. Позади — изрядно испарившееся море.
Отчаяние. Большинство проживает жизнь, не подозревая, что существует подобная степень отчаяния. Сжигающая душу, отравляющая естество, опустошающая сознание.
От привычного мира не осталось ничего. Что же осталось от него самого? Кем на сей раз является он сам?
Мстислав приподнялся на четырёх лапах, фыркнул и пополз к воде. Обжигающий пальцы грязно-жёлтый песок навевал тоску и меланхолию. Бледно-зелёные колючки, преграждая путь, царапали морду в кровь. Раскалённое солнце медленно убивало…
“Я на солнышке лежу…” — невесело ухмыльнулся про себя Мстислав.
Гниющая на жаре уничтоженного мира плоть — эпичное завершение жизни, полной научных чудес. В сущности, это эпичное завершение абсолютно любой жизни…
Вода остудила лапы набегающей пенной рябью. Войдя в море по щиколотки, Мстислав наклонился над его зеркальной поверхностью. С колеблющейся зеленоватой водной глади на него смотрела отвратительная черепашья харя. Ранки, нанесённые колючками, сочились.
— Я на солнышке лежу… — зачем-то повторил вслух Мстислав и вышел из моря.
— Я на солнышко гляжу, — продолжил кто-то из колючих зарослей.
— Лена? Ты жива?..