Я бегу.
Я перепрыгнул через ограждение и заскользил вниз по крутому, заснеженному склону, который исчезал за поворотом дороги, я бежал мимо машин, припаркованных на небольшой стоянке за гаражом, мимо сада с большим батутом, между двумя домами, стоящими рядом, по газону с пожухлой травой, и кровь стекает с моей руки и падает на снег.
Я продолжаю бежать, пока не добираюсь до задней стены магазина, иду вдоль витрины со стопками картонных упаковок, выхожу на асфальтированную дорогу, срезаю немного через детскую площадку с качелями, песочницей и турником, бегу мимо школы, перехожу с тротуара на тропинку, а затем вверх по Магнус Олдстедс вег, и вот я у своего дома. Достаю ключ, рывком открываю дверь, иду в ванную, включаю горячую воду и долго держу руки под струей воды. Должно быть, я видел себя в зеркале. И, должно быть, я упал и заснул.
Я не знаю, о чем я думал. Я ничего не помню об этом. Я узнал, что произошло, когда они пришли через несколько минут с собакой-ищейкой. Они выломали дверь, вошли и нашли меня.
Единственное, что я помню – небольшие проблески, фрагменты аварии. Два полицейских меня разбудили. Они вывели меня из дома. Я сижу на заднем сиденье полицейского автомобиля. Небо начинает светлеть. Мы едем на медицинский осмотр. Они осматривают мое тело. Берут кровь на анализ. Я снова сижу на заднем сиденье полицейского автомобиля. Затем все пропало и следующее, что я помню – пробуждение в изоляторе, сердце выпрыгивает из груди, меня переполняет чувство вины, и я знаю, что это конец.
Часть первая
Глава 1
Лучше всего я помню из своего детства его руки. У него были сильные, толстые натруженные пальцы. Было видно, что это рабочие руки. Одна рука была короче другой. Это случилось из-за аварии. Он сам над этим посмеивался. Его спина была сгорбленной и не разгибалась из-за того, что он всю жизнь проработал на ферме. Он и на лесоповале работал до тех пор, пока мог. Лицо было суровым. Настоящий боец.
Он был моим дедом, но я называл его Бесте (Лучший). Всю жизнь он прожил на ферме с четырьмя братьями и сестрами. Моя бабушка, Беста (Лучшая), выросла на соседней ферме, и они в конечном итоге стали управлять фермой, хотя родители Бесты остались жить тут же.
Когда рос мой отец, дохода от фермы на все хватало, в основном занимались пашней и лесозаготовками. Но когда маленьким был я, мы перешли на молочное животноводство. Отец только что взял на себя управление хозяйством, а Бесте и Беста поселились в домике, стоявшем в 50 метрах позади фермы.
Ферма стоит на вершине холма, и от нее гравийная дорога скользит вниз к Байстафьорду. Ферма была старой, стены настолько плохо изолированы, что зимой мы были вынуждены жаться в середине дома, поближе к камину. На одной стороне двора стоял хлев с сеновалом на втором этаже. За исключением одной из сторон фермы, где был большой ухоженный и красивый луг, на котором паслись коровы, мы были окружены лесом. Поблизости жило не так много детей. А поскольку папа и мама большую часть времени занимались фермой, я был предоставлен самому себе.
Я всегда любил соревнования, и представлял себе, будто олимпийские игры проходят у нас на ферме, на заднем дворе и вокруг дома расположены дорожки и площадки для разных видов спорта. Чаще всего я был легкоатлетом и соревновался на всех дистанциях - 100 метров, 400 метров, 800 метров и 10000 метров. Стартовая линия находилась перед фасадом, у главного входа. И я бегал все, что мог. Однако расстояние до угла было настолько маленьким, что я никогда не успевал разогнаться до максимальной скорости прежде, чем поворачивал, постоянно слыша голос комментатора в голове. Вдоль задней стены росли колючие кусты, но когда я бежал мимо, они превращались в публику, которая криками и приветствиями подгоняла меня вперед, а когда я бежал по скошенной траве вдоль короткой стены дома, я мог услышать гул тысяч голосов на стадионе. Когда я делал последний поворот, и публика уже могла меня видеть, она как бы взрывалась красками, шумом и флагами. Я все еще на втором месте, но на последних метрах перед финишем я так ускоряюсь, что пересекаю черту первым, и валюсь на землю перед входной дверью, полностью выжатый, а публика в экстазе приветствует меня.
У меня были старые часы Casio, которыми я пользовался, чтобы засекать время на каждом круге. Когда ОИ заканчивались, я переносил показатели в маленький блокнот. Ведь через два дня начинались новые соревнования, и все старые рекорды должны были быть побиты.
Зимой я устраивал для прыжков небольшую горку из снега. Я мог пробыть там целый день, и когда становилось темно, я закреплял на стене лампу шахтера, чтобы продолжать прыгать при ее свете.
Мы почти все время были изолированы от вех остальных. Я почти ничего не знал о Стайнхьере, и еще меньше я знал о том, что делается в Тронхейме. Несколько лет спустя одна семья переехала в дом внизу у фьорда, и у них был мальчик на пару лет старше меня. Он не увлекался спортом, но я был рад, что хоть с кем-то можно играть, и мы всегда были вместе. Но через пару лет они вновь уехали, и он исчез.
Но Бесте всегда был со мной. Каждое утро я украдкой выпрыгивал из окна и бежал вниз к его домику, потом мы вместе завтракали и обсуждали, что будем делать днем.
Бесте был из поколения, которое многое связывало с природой, так что это стало нашим обычаем. Он брал меня с собой собирать ягоды. В другие дни мы просто бродили по лесу, чаще всего в молчании, Бесте не любил говорить много. Мы могли пробыть в лесу несколько часов подряд. Для меня было важно быть с ним. Было в этом поколении что-то самодостаточное, особенное. Нам не нужны были слова.
Я многому у него научился. Он постоянно мне что-то показывал, как собирать клюкву и морошку, или как снарядить удочку, или как оглушить рыбу, которую мы поймали.
Весной мы с Бесте уплывали на нашей лодке, магазинчик был в кемпинге на Веннесхамн. У нас был мотор 9 лошадиных сил, мы уплывали в определенное место, где глушили мотор и спускали на воду весла. Здесь бывали только мы, вместе. Сгорбленный старик и я. Мы были лучшими друзьями.
Мне было все равно, в чем соревноваться, лишь бы соревноваться. Я занимался легкой атлетикой, бегал дистанции 800, 1500 и 3000 метров. Я прыгал в высоту. Играл в футбол. Встал на лыжероллеры. Бегал. Встал на лыжи. Перешел к лыжному двоеборью. Прыгал на лыжах. Начал заниматься биатлоном.
У меня была книга с календарем всех соревнований, и я всегда упрашивал маму и папу съездить. Я хотел попробовать все. Однажды мы взяли в аренду копье, чтобы я мог попробовать себя в соревновании по метанию копий. Один раз я должен был ехать в Берген на триатлон. Каждый раз, когда мама собиралась в Стайнхьер, я ехал с ней, и мы останавливались около легкоатлетического комплекса.
Я сам видел Бьорна Дэли, Томаса Алсгорда и остальных лыжников по телевизору, и потом я не мог усидеть на стуле и несколько минут, я хватал свои лыжи и убегал. Я хотел стать лыжником, но думал, что у меня нет такой возможности.
Я не знал, почему мне так важно было побеждать. Возможно, потому что у меня этого никогда не было. Я хотел это узнать. Узнать, каково это.
Но этого никогда не происходило.
Несмотря на то, в скольких соревнованиях я участвовал, я всегда проигрывал. Я думал об этом, когда вставал дома на ферме, когда ел хлеб с желтым сыром у Бесте и Бесты, пока пас коров, готовил завтрак на ферме. Я думал об этом, пока спускался к школьному автобусу, я думал об этом по дороге в школу, я думал об этом все время.
Я ни с кем не говорил об этом. Они знали, что я езжу на лыжные гонки и соревнуюсь, но однажды два мальчика в спортивной раздевалке говорили, что лыжные гонки – старый-престарый вид спорта и только старики им занимаются. Все знали, что они говорят это обо мне. Я был застенчив, поэтому я спрятался за выступом и ничего не сказал. У меня не было близких друзей, я ни с кем не мог поговорить, так что я стал жить двойной жизнью. Дома я соревновался сутки напролет, в школе же притворялся, что совсем об этом не думаю.
Так продолжалось все время. Я все рос и рос. Я хотел выиграть. Ничего более важного для меня не было.
Глава 2
Был один парень из Эгге, пригорода Стайнхьера, который побеждал всех. И все говорили о нем. Звали его Эйстейн Богфьелльмо. Я никогда его не видел, но много слышал о нем. Эйстейн был немного старше меня, но так силен, что побеждал даже тех, кто был на несколько лет старше него. Кто-то говорил, что он победил даже 18-летнего шведского чемпиона.
Он был, конечно, колоссален. Огромный и мускулистый. Я был его полной противоположностью. Я был ниже всех. Тонкий, как спичка. Лыжный костюм не сидел на мне в обтяжку, а был похож на платье. Но я все равно знал, что поеду на соревнования, ведь я так любил ощущать на груди майку с номером. И после каждой гонки я пытался анализировать, стараясь выделить то, что мне пригодится в будущем, чтобы я мог стать лучше. Я держал все детали в голове, всю гонку, от старта к финишу. И анализировал, что я мог сделать по-другому. Я делал это после тренировок. Что я мог бы сделать лучше, чтобы был лучший результат.
Каждое воскресенье были гонки. И каждый раз отец ехал со мной. После гонки мы молча сидели в автомобиле. Я никогда не говорил о гонках или о чувствах, которые они во мне вызывают. Но он должен был знать, насколько они важны для меня, если я продолжаю в них участвовать. Он тоже участвовал в лыжных гонках, когда был маленьким, но Бесте установил правило, что в гонках можно участвовать только, когда вся работа на ферме сделана, а такого времени было мало.
Я думаю, это огорчало его. Возможно, это действительно так. И он хотел дать нам возможности, которых у него не было. По крайней мере, он всегда был со мной. На тренировках в будни, и на гонках в выходные. Он был со мной, всегда.
Гонки в Стайнхьере, Осене, Лесвике, Левангере. Мы не ограничивались Нур-Трённелагом, мы ездили и в Сёр-Трённелаг. Это были не только лыжные гонки, я постоянно участвовал и в соревнованиях комбинаторов. Каждые выходные, и всегда происходило одно и то же. 17 место, 23 место, 14 место, 32 место. Раз за разом. Потом мы молча сидели в серебристом универсале тойота Карина. Без слов. О чем мы могли говорить? Отец ничем не мог помочь мне в тренировках. И мы оба знали это, как и то, что до вершины очень далеко.
Однако мы никогда не думали, что я должен закончить. Это означало слишком многое. Единственная мысль, которая тогда была у меня в голове – как сократить разрыв между мной и соперниками. И, должно быть, отец знал это, он, похоже, решил не сдаваться, он должен помочь мне продолжать так долго, как я хочу. И поэтому он возил меня по всему Трённелагу, пока я сам не пойму, что дальше продолжать нет никакого смысла.
Вот так он и делал.
После того, как мой брат Томас подрос, он также ездил с нами. И так было, когда появился Эвен. Мы заполняли весь автомобиль беговыми лыжами, горными лыжами, палками, оборудованием. Томас сзади, Эвен в детском кресле, я впереди, отец за рулем, так мы выезжали на дорогу. Случалось, что мама ехала с нами, но чаще она оставалась дома и заботилась о ферме. Так что отправлялись одни парни. Каждые выходные – новая гонка.
11 место, 28 место, 17 место, 33 место.
А затем мы отправлялись домой на тойоте, проезжая красоты Нур-Трённелага, мимо старых ферм и пастбищ, окруженных горами и омываемых водой.
В полной тишине.
А когда мы приезжали домой, я прыжками скатывался на 50 метров вниз к домику, взлетал по лестнице к Бесте и Бесте, которые ждали меня за столом, полным еды. Здесь были фрикадельки, бифштексы из сайды с луком, оладьи из брюквы или голубцы, солонина. Всегда домашняя еда. Беста хорошо готовила. Когда она делала пончики, она не успевала приняться за новую партию, а я уже проглатывал первую. И стопки вафель. Вафли, заправленные красным соком смородины, которую собирали я и Бесте. На десерт иногда была красная и белая смородина с ванильным кремом, но она мне не нравилась.
Бесте нравилась передача Mot I brøstet. Мы садились послушать ее вместе. Он брал один наушник, а я второй. Бесте постоянно насмешничал. У него была кнопка на слуховом аппарате, которой он мог отключить любой шум извне во время передачи. И тогда он не слышал, о чем мы говорили. И когда он слушал Mot I brøstet, он так смеялся, что почти падал на стол. Я тоже смеялся, но не шуткам в передаче, я их не понимал, а тому, что смеется Бесте.
Беста сидела позади нас на диване и вязала.
У Бесте был сдержанный юмор. Когда я открывал бутылку кока-колы, он мог сказать: «Слышал о том, кто убил себя кока-колой?», спросил он патетически. Я шутку не понял. Но потом он сказал то же самое, когда дал мне кусок пирога. «Слышал ли ты о том, кто убил себя, съев кусок пирога?» И снова засмеялся. Беста смеялась тоже.
О гонках я им всегда рассказывал, но их никогда особенно не интересовали результаты. Бесте на самом деле радовался тому, что я расту активным. Но я мог заметить, что иногда, когда я что-то объяснял, это было важно для него, его волнение было видно по языку тела.
Он и сам интересовался спортом. Он болел за Manchester United,и я начал болеть за Manchester United. Когда мы смотрели футбольные матчи, все остальное исчезало, все проблемы и жизненные неурядицы уходили вдаль, не было ничего, кроме того, что происходило на экране телевизора. И если у норвежской сборной был хороший шанс, он мог ругаться и стучать кулаком по столу.
«Ну-ну, это плохо, так делать нельзя», говорила Беста.
Но Бесте не слышал. Он ведь отключал кнопочку на слуховом аппарате перед просмотром телевизора.
Глава 3
Однажды я услышал историю Эйстейна Богфьелльмо. Говорили, что он делал в свободное время тысячу приседаний в школьном дворе, пока остальные ученики стояли вокруг и смотрели на него. Я не мог перестать думать об этом. Как я мог победить того, кто делал тысячу приседов прямо в школе? С тех пор меня грызла совесть за каждую секунду, потраченную без дела.
По вечерам я лежал в комнате и думал о гонках, о том, где я сглупил, в чем я должен быть лучше. Ты не подвергаешься критике взрослых, когда ты так юн, все озабочены тем, что ты не должен стараться стать лучше, спорт должен быть просто развлечением, это взрастит молодежь и даст здоровый и полезный опыт. Но для меня это не было игрой. И когда я лежал в постели и прокручивал перед глазами гонку, я очень нуждался, чтобы другие критиковали меня. Но как бы я не старался проанализировать свои действия, как бы сильно я не желал, помощи не было.
Я продолжал проигрывать.
Однако должно было наступить время, когда у меня появились некоторые соображения. Гравийная дорога, которая шла от дома к фьорду, составляла около полутора километров. Она была крутой и шла изгибами к тому месту, где останавливался школьный автобус, чтобы подобрать меня. Каждое утро я спускался вниз с холма, а когда школьный автобус высаживал меня после обеда, мне приходилось подниматься наверх. Для меня это могло быть тренировкой. Так я начал бегать каждый день. На каждые 100 метров была установлена отсечка. Я решил, что я буду задерживать дыхание на протяжении двух отрезков, на третьем дышать полной грудью, а на двух следующих снова задерживать. Две сотни метров без дыхания, сто метров, чтобы раздышаться, затем снова двести метров с задержкой дыхания. Я выдерживал этот режим. Это было очень много, я чуть не падал в обморок, но я должен был это делать. Это было похоже на одержимость. Я должен снова помериться с Богфьелльмо.
Я никому об этом не рассказывал.
Из школы я вынес новый опыт. Каждый день я поднимал руку и просил разрешения выйти. Я быстро выходил из класса, бегом спускался вниз и мчался в бассейн. Это было небольшое помещение, и я знал, что оно не запиралось. Я входил и делал 20 отжиманий. Потом еще 20, а затем еще 20, а потом я бегом возвращался в класс. Я знал, что, так или иначе, я проиграю следующую гонку. Но я не думал о следующих выходных. И я не думал о тех выходных, которые придут за ними. Я смотрел на весь сезон. И на тот сезон, который придет вслед за ним. Если я продолжаю, думал я, то, что будет после этих сезонов? Что будет через 6 лет? Мне было 9.
Глава 4
И весь сезон я жил этим.
Пришла весна, и все вокруг фермы стало зеленым. Пчелы начали жужжать, а коров выгнали на выпас. Каждый день я тренировался. Играл в футбол, отправлялся на большие дистанции на лыжероллерах, бегал в гору или проводил интервальные тренировки.
После школы я работал в коровнике, потом я сбегал оттуда и играл в футбол во дворе, придумывая, что это был важный матч за Норвегию или что я играю в финале Лиги Чемпионов. Я играл и за Manchester United, и за его противников, был по очереди всеми игроками и комментировал весь матч во время игры. Я больше не был в Мусвике, я был на Old Trafford, и оставалось всего несколько секунд до окончания матча.
Тем временем мои братья подросли. Я не думал, что им очень нравилось соревноваться со мной, но у них не было выбора. Вне зависимости от того, что мы делали, мы в этом соревновались. И если мы смотрели ЧМ по хоккею, то мы играли в хоккей в гостиной, используя кухонную утварь в качестве клюшек и мячик. Он много послужил. Отцу приходилось шлифовать пол, чтобы убрать все отметины, которые мы сделали.
Итак, нас трое парней и каждый из нас занимается несколькими видами спорта. У нас должны быть беговые лыжи, лыжи для прыжков с трамплина, костюмы, палки, ботинки и футбольная обувь. Никогда не задумывался об этом, но мама и папа были вынуждены расходовать все, что зарабатывали, чтобы у нас было оборудование. У нас никогда не было самых хороших и новых вещей, все покупалось на распродаже, но никто ничего не говорил. Никто не беспокоился о том, какое снаряжение было у нас тогда, единственно, что было важно, что мы можем на нем тренироваться.
Когда мне было 11, мы поехали в отпуск в Роттвик в Швеции. Я слышал о соревнованиях по триатлону, поэтому записался на них. Там был бег, плавание и велосипед. Там были только взрослые, которые просили начать, и я помню, что у всех были гоночные велосипеды. У меня был только серый уличный велосипед, но отец помог мне, смазав его накануне вечером маслом.
Мне было все равно, что у других велосипеды лучше. Я просто хотел принять участие. Конечно, к финишу я пришел в самом конце, но это было великолепно. Мне очень понравилось.
В другой раз я был на сборе, где встретил комбинатора из сборной Борда Йоргена Эллена. Он сказал, что я мог бы прыгать с трамплина, но для этого я должен тренироваться на батуте. Несколькими неделями позже отец нашел анонс в Bondebladet о начинающейся распродаже Jump King. Он был 4х4 метра, и все лето можно было слышать скрип покрытия батута на заднем дворе фермы.
Три раза в неделю я тренировался с лыжной командой в Иннерёй. Туда было 20 километров в одну сторону, так что я обычно отправлялся на лыжероллерах, тренировался пару часов и возвращался домой.
Так все и шло. Все, что было у меня в голове, сводилось к тому, чтобы разбить Богфьелльмо, когда начнется лыжный сезон.
Так что я тренировался.
Пришла осень, ветер стал холоднее, земля закаменела, и начались изменения в теле. Чем ближе становился новый сезон, тем большую силу я в себе чувствовал, и приступил к тренировкам с нагрузкой.
В этом сезоне я им покажу.
Важно было и то, что родители очень поддерживали своих детей, чтобы те могли что-то получить. Я помню, что некоторые отцы приносили лыжную мазь, когда снаряжали автомобиль на соревнования. У некоторых были даже маленькие палатки, которые они разбивали. Отец решил научиться мазать лыжи. Сначала он мазал их в подвале, но постоянно забывал остатки мази в гостиной, так что мама выставила его в коровник. Так что сейчас вонючие лыжи и лыжный станок стоят в хлеву. Отец и я были как два домовенка из хлева перед каждой гонкой.
Я думаю, что у Эйстейна Богфьелльмо был старший брат, который тоже бегал на лыжах, и от него тот и унаследовал все оборудование. По крайней мере, у него был целый лыжный парк.
У меня была одна пара лыж. Детские комбинированные лыжи Madshus. Я почти уверен, что и не думал тогда об этом, это было моей наименьшей проблемой, гораздо хуже было то, что Богфьелльмо продолжал оставаться сильнее меня раза в три.
Но я был силен. Я упорно тренировался весну, лето и осень. Я хорошо питался.
Я был готов.
Каждые выходные новые гонки. Отец и я в зеленой тойоте. И каждый раз одно и то же.
Новый проигрыш. Молчание в машине на пути домой.
Новые выходные, новая дистанция, новая неудача.
24 место, 17 место, 10 место, 13 место.
У меня не было шансов.
И Эйстейн Богфьелльмо был непобедим. Он побеждал всех. Я помню, как все взрослые говорили о нем, насколько безошибочной была его техника лыжника, и многие думали, что он сильнейших лыжный талант за много лет. И не было ограничений тому, чего он мог достичь.
Той весной я заметил ее на склоне среди других спортсменов в первый раз. У нее были светлые волосы и самая открытая улыбка, какую я только видел. Она была годом младше меня, но она была уверена в себе и не стеснялась. Девушка со светлыми волосами была общительной и полной энтузиазма.
У нее было все, чего не было у меня.
«Кто это?», спросил я других.
«Она из Стайнхъера», ответил он.
«Ее зовут Рейчел».
Глава 5
Ферма административно принадлежит к Фрамверрану, но ближайший населенный пункт – Мусвик. Это небольшая норвежская деревня четвертого уровня (административное устройство Норвегии состоит из фюльке, коммун, городов и поселений), и когда я рос, нас было 960 жителей. Это проявлялось в разговорах, что нас было бы больше 1000, если бы у нас был мост. Про мост люди говорили, начиная с 60-х годов. Это был бы самый большой в Норвегии вантовый мост, и если бы он был закончен, мы стали бы менее зависимыми от паромной переправы, люди переезжали в Мусвик в надежде на это. Не хватало всего 40 человек, цель была в пределах досягаемости. Если бы мост был, то можно было бы доехать до Левангера примерно за 40 минут. В аэропорт можно было бы добраться за час двадцать или даже немного меньше. И вот король провез королеву по мосту и разрезал ленточку в начале 1991 года.
Мост – это благо для Мусвика, хотя старые привычки были настолько сильны, что люди продолжали пользоваться паромной переправой. И то, что здесь теперь стоит самый большой в Норвегии вантовый мост, не привело людей в Мусвик. Напротив, людям стало проще отсюда уезжать. Так что, когда я вырос, нас было уже не 960 жителей, осталось 820.
За некоторым исключением, все мы любили спорт.
Спорт в деревне был почти религией. И все было основано на усилиях добровольцев. У нас был Эйстейн Роннли, который всю зиму укладывал лыжню на скутере. У нас был Свен Нюборг, самый увлеченный футбольный тренер в истории Нур-Трённелага. И еще у нас был Свен Смоли. Он сам не занимался спортом, но как только начиналось какое-то спортивное событие, он стрелял из своей самодельной апельсиновой пушки, заряженной кое-какими специями и устраивал фейерверк.
Также был наш священник Оттар Странн. Много лет спустя, во время ЧМ в Фалуне после той аварии, он вознес молитву за меня с кафедры проповедника во время богослужения. Возможно, далеко не все попало в добрую почву, но таково спортивное сообщество Мусвика.
В швейцарском городке Санта Мария Валь Мустье, на родине моего соперника Дарио Колоньи, прямо на въезде в город висит большой указатель «Добро пожаловать в родной город Дарио Колоньи». А улица называется виа Дарио Колонья.
Ничего подобного у нас в Мусвике нет.
Несколько лет назад трённелагский художник получил заказ нарисовать типичного обитателя Нур-Трённелага. В качестве образца он выбрал меня. Картину планировали выставить на благотворительном аукционе, а через какое-то время вернуть в местное отделение банка, как купленную им. Но они, очевидно, не особенно этого хотели и предложили передать картину местному сельскому клубу, чтобы все были довольны.
Но те тоже отказались.
В конце концов, картина оказалась на стене дома фюльке в Станхьере.
Когда я рос, в Мусвике не было окружения лыжников. Нужно было отсчитать несколько поколений назад, чтобы найти выступавших спортсменов. Бегать на лыжах было старой традицией лесорубов, но это не означало, что существовала лыжная среда.
Активным в лыжном спорте был только я.
Спортом, который волновал людей, был бег. Люди говорили об этом везде. В магазине. В банке. В церкви. И в школьном автобусе.
Когда мне было примерно 12 лет, я познакомился с мальчиком из Мусвика, которого звали Юаким. Он занимался бегом и упорно тренировался. И я заставил себя бегать вместе с ним. Обычно мы бегали интервалы. Десять раз на максимальной скорости, по две с половиной минуты на каждый забег. Мы начинали ниже нашей фермы, от перекрестка Гилпин и бежали к ферме Эриксен. Мы подгоняли друг друга, чтобы показать, кто из нас круче. В первый раз это был я. И во второй. И так до шести раз. Но я ошибался. Юаким был очень крут. У него было тело, идеально приспособленное для бега, с длинными ногами, тонкими голенями, небольшим торсом, и еще он упорно тренировался. Был сфокусирован на беге. Его отец был таким же. После футбольной тренировки он подвозил Юакима к мосту, чтобы тот бежал домой.
4,5 километра.
И Юаким бежал. Бежал как кениец через вантовый мост.
Мы отправлялись с ним на общую тренировку в легкоатлетической команде в Mosvik IL два раза в неделю, и еще мы встречались несколько раз в неделю для интервальных тренировок.
Иногда мы отправлялись к Бьорнкаммену, откуда мы могли смотреть сверху на Лексвик и Байтадсфьорд.
Так прошла пара лет, и Юаким начал участвовать в соревнованиях, его считали самым талантливым бегуном в Норвегии два года подряд на дистанциях 800, 1500 и 3000 метров, и я знал, что он очень крутой.
Я все еще переживал из-за того, как много тренировок я теряю, поскольку все еще сижу на школьной скамье. Наконец, отец позвонил в школу, объяснил ситуацию и спросил, можем ли мы сделать так, чтобы я мог понемногу тренироваться во время уроков, а также во время занятий в тренажерном зале.
Я не знал, что они подумали, но сказали, что все в порядке. Внезапно я получил возможность тренироваться на пару часов в неделю больше, в то время, как у других были факультативы и практика.
В то время одни соревнования были более серьёзными, чем остальные – чемпионат Midtnorsk. Каждый год на него приглашали талантливых лыжников 12-14 лет, чтобы они могли показать, кто из них лучший. В тот год чемпионат проходил в Молде.
Я помню, как мы поехали. Мне было 12 лет, так что я впервые мог принять в нем участие. Все тело было буквально наэлектризовано. Той зимой я чувствовал себя сильным. Решающей в чемпионате была гонка преследования, стартовое время в которой определялось результатами гонки, проходившей днем раньше. В первый день стартовая зона просто кишела талантливыми лыжниками. В первый раз я обратил внимание на то, что у многих из них уже были взрослые лыжи.
И этот день решил все.
Я могу вспомнить разные детали этой гонки. Я пришел третьим. Я едва мог поверить в то, насколько хорошую стартовую позицию я обеспечил себе для гонки преследования. Все, что мне нужно было сделать, чтобы оказаться на подиуме, это защитить мою третью позицию. В ту ночь я лежал без сна и прокручивал гонку перед глазами снова и снова. Утром мы с отцом в отеле спустились к завтраку, и я чувствовал свое тело сильным. Я вышел под номером 3 и я помню, что знал, что так и будет. Это был мой день. Всю гонку я держался на этой позиции, делал все, как наметил, и хотя тело было полно боли, фокусировался на том чувстве, которое будет во мне, когда я пересеку черту как номер 3. И еще я помню ,что представлял взгляд отца, когда меня вызовут на церемонию награждения, и я смогу подняться на подиум.
Было чуть меньше километра до финиша, когда я взглянул через плечо и увидел, что он идет на четвертом месте Он приближался ко мне, но он все еще был позади, так что я сохранял контроль. Это придало мне сил. Я немного поднял темп. Трасса была хороша. Все шло так, как должно. Мы шли по лесной чаще, я бросил взгляд назад и увидел, что он понемногу приближается. Я бежал изо всех сил, все последние сотни метров, и тут вдруг на меня упала тень, и мы внезапно бежим бок о бок, и публика приветствует нас. А потом, когда оставалось несколько десятков метров, он оторвался от меня и ушел на финиш.
На церемонии награждения они назвали его имя, и он вспрыгнул на подиум. Затем пришел тот, кто на втором месте. И после них победитель.
Это был Эйстейн Богфьелльмо.
Я просто стоял там, и я помню, как папа положил руку мне на плечо, но те трое стояли на подиуме и получали призы. И я тут же решил. Никто больше не обойдет меня в спурте.
Глава 6
Летом, когда мне было 14 лет, я работал на ферме. Я приходил домой после тренировки в половине шестого, садился на трактор и делал 3-4 круга, собирая коров. Я разделяю их на пятерки, загоняю в хлев и открываю внутреннюю дверь, так, чтобы я мог подключить доильный аппарат к каждому соску. Мы используем автоматическое доение, так что все идет нормально, коровы помечены тушью. Выдоив пятерку с красной тушью, я выбегал, делал круг, чтобы собрать других коров для дойки. Но теперь я брал коров, помеченных синей тушью, нужно было следовать этому правилу. Бывало, что они злились и лягали меня. Когда они были выдоены, я выгонял их и загонял пять новых. Всего мы держали 35 коров.
Когда с молоком было покончено, наступала очередь телят. Их место было в другом хлеву, в паре километров от первого. Я помню, в то время у нас была на ферме своя машина. Старый, раздолбанный гольф. И хотя я был тогда слишком юн, чтобы водить машину, я часто отправлялся в телячий хлев на ней, чтобы сберечь время. Телят кормили автоматически. Я мыл линию, смешивал теплую воду и телячий корм. Пока я делал это, я прислушивался к животным, и когда они начинали толкаться и мычать, давал им еду. И мне всегда приходилось подходить и отталкивать самых сильных от кормушки, чтобы подошли те, что слабее.
Когда с телятами было покончено, наступало время быков. Я сгонял их в кучу, равномерно расставлял, одновременно распределяя комбикорм. Все вместе занимало примерно 2,5 часа.
Все лето я в дневное время бегал в лесу с Юакимом, или упражнялся на лыжероллерах. К зиме я подрасту достаточно для того, чтобы в первый раз участвовать в Hovedlandsrennet. Это была разновидность неофициального норвежского чемпионата для 14-15-летних, и вы могли участвовать потом в юниорском ЧН. Это было здорово. Один раз в год ты мог попробовать себя наравне с лучшими лыжниками-сверстниками всей страны. Весь год, каждый раз, как я вставал на лыжероллеры или отправлялся на пробежку в лес, я думал о Hovedlandsrennet.Я был далек от того, чтобы сдаться. Я думал, что смогу стать лучше. Я тренировался упорнее, чем когда-либо прежде. Я выходил из дома, полностью поглощенный мыслями о важности тяжелой работы. Хотя папа и не мог много помогать в технике тренировок, он занимался другой необходимой работой. Он мог быть очень жестким в требованиях быть лучше.
Он всегда позволял делать собственный выбор, но мог сделать выговор, если я не решался выбрать что-то, хотя и знал, что это имеет высшую ценность. Он был совершенно упертым спортивным отцом.
У нас в Мусвике был так называемый ученический клуб. Клуб свободного времени, где все встречались по вечерам, общались с друзьями, кадрили девушек, пили шипучку и ели пиццу Grandiosa. Начиналась вечеринка в 18:00 и к 22:00 заканчивалась. И я помню, однажды вечером мне захотелось туда пойти. Отец сказал, что я могу пойти, если хочу, но не за счет тренировки. Затем он вытащил меня на интервальную тренировку. Я как сумасшедший бежал вверх по съезду главной дороги на Гайтосен. В конце концов, я свалился на гравий дороги, судорожно хватая воздух ртом. И было совершенно ясно, что он думает об ученических вечеринках. Как правило, я оставался дома. Я чувствовал угрызения совести, если все-таки уходил. Этот период был очень тяжелым. Иногда мне настолько было жаль себя, что я плакал.
Подобные угрызения совести возникали у меня еще долго. Когда через пару лет я переехал в Стайнхьер, однажды я пошел на вечеринку в межсезонье. И чувство вины было настолько сильным, что я прямо с вечеринки отправился на 3-часовую тренировку в наказание себе. «Совестные круги», так я их называл.
Отец знал, как важно для меня было победить. Этим окупалось все. Он знал, что я не смогу жить неудачником. Поэтому он давал четкое представление о том, что нужно сделать, чтобы поймать удачу. Выбор всегда оставался за мной, но если я хотел быть лучшим, то мне приходилось принимать и последствия этого выбора. «То, что ты оставишь, и чем ты пожертвуешь сейчас, - говорил он, - вернется к тебе в десятикратном размере». Он как бы толкал меня обратно, не давал сойти с пути.
Так что он был фантастическим ментальным тренером. Он помог мне поверить в себя. Дал уверенность в своих действиях. Он объяснял, как быстро меняется мой организм, и что нужно делать. Думаю, он не понимал, насколько он сам был мне нужен.
Когда выпал первый снег, я начал тренировать спурт. Я бегал вокруг дома, тренируясь в смене темпа и остановки движения.
В феврале 2000 года мы отправились в Швецию, чтобы принять участие в Grönklittsjakten. Выиграл Эйстейн Богфтелльмо. Я пришел десятым. Ничего особенного в этом не было, но на 5 километрах он выиграл у меня минуту и двадцать секунд. Я не мог приблизиться к нему.
Весной я в первый раз услышал об одном новом лыжнике. По общему мнению, он был еще круче, чем Эйстейн Богфьелльмо. У него были рыжие волосы и постоянная кривая ухмылка. Он побеждал всех. Его звали Арнт Айнар Эннан.
Он и Богфьелльмо были очень крупными для своего возраста и хорошо развиты физически. Но в остальном они были совершенно разными. Богфьелльмо выглядел как обычный чистенький городской паренек. Он был из Стайнхьера, самого большого города по сравнению с нашими городками. Он был как Блудстрюпмуэн в мультфильмах Flåklypa: никогда не говорил ни о технике, ни об оборудовании.
Эннан был совсем другого типа. Эннан выглядел так, как будто родился в гараже Reodor Felgan. Все у него было самодельным и более потрепанным. Когда он не бегал на лыжах, он гонял на снеговом скутере. И он всегда носил куртку Lynx. Фактически он был в этой куртке каждый раз, когда я видел его в следующие 5 лет. Это бывало, когда я заезжал в Сокнедален. Обычно меняешь куртку, даже если сначала считал ее подходящей.
В апреле пришло время Hovedlandsrennet. В тот год ее организовали в Бардуфоссе. Отец и я выехали рано утром, и я помню высокие заснеженными горы, они выглядели белоснежными, а также всех людей, которые собрались на гонку. И также я помню, как увидел его, Арнта Айнара Эннана. Он сидел на скамье в кафетерии и ел. Я бросил на него взгляд, пока ел сам, сидя в другой стороне зала. «А он не так и плох» подумал я. «Он таков, каким мне никогда не стать».
Несколько часов спустя Арнт Айнар выиграл Hovedlandsrennet вчистую. После этого все заговорили о нем. Он спихнул Богфьелльмо с трона.
Я пришел восьмым.
Глава 7
Я не помню, с какой именно гонки мы возвращались, но это должно было быть в ту пору, когда нам было по четырнадцать. Все спортсмены сели в один автобус. Вся молодежь сидела сзади, кроме одного. Арнт Айнар Эннен сидел впереди вместе с отцом и матерью. Никто ничего о нем не знал. Вероятно, потому было так много слухов о нем. Один или два человека в автобусе говорили, что единственной причиной того, что он так силен, было то, что он ест комбикорм.
Все притихли.
Это объясняло все.
Вечером, когда я вернулся на ферму, я пошел в хлев и попробовал комбикорм. И с того вечера я начал есть его понемногу каждый день.
Глава 8
Мы сидели в гостиной главного дома фермы, и папа объяснял нам, что Бесте заболел. У него был рак, но его прооперировали, и все было хорошо. Но сейчас болезнь вернулась, в легкие. Но папа сказал, чтобы мы не переживали, это пустяк.
«Бесте сильный», сказал он.
Не о чем было беспокоиться. Папа сказал, что у Бесте как бы небольшая простуда.
Потом мы занялись едой. Больше мы об этом не говорили. Но я помню, как спустя какое-то время выскочил из-за стола, выбежал из дома и помчался вниз по гравийной дорожке к его домику. Он сидел в кресле.
Я сел в другое, и так мы сидели рядом и смотрели телевизор.
В это время я надолго замыкался в себе. Начал тренироваться тяжелее. Я никому ничего не говорил, но я принял решение. Я буду лучшим в мире лыжником.
В школе было что-то типа небольшого футбольного поля, и каждую свободную минуту мы там играли. Команды были разделены по деревням. Мы, мальчишки из Мусвика, играли за Фрамверран. Я исполнял любую роль в полузащите, но приходилось играть на любой позиции. Мусвику постоянно не хватало игроков, мы всегда играли в меньшинстве. Нас было восемь из десяти.
И вот весной в одной из таких игр я споткнулся и сломал ногу. Я должен был провести в гипсе несколько месяцев. Это означало, что вся осень и подготовка к сезону разрушены. Я был в полном отчаянии, и не мог понять, что мне может помочь сохранить форму. Каждый день я съезжал на мопеде вниз, где мы держали небольшую лодку, подтягивался, переваливался через борт и начинал грести. Не имело значения, было ли небо голубым и светило ли солнце, или же шел дождь. Я оборачивал пластиковый пакет вокруг гипса и греб, пока мог. Мимо того места, где сейчас находится кемпинг. Мимо школы. Мимо промышленной зоны и коров, которые лежали у кромки воды.
Бесте стало хуже, сезон стартовал, а я продолжал грести. Кроме того, я начал ездить на велосипеде в далекие поездки, крутя педали одной ногой. Я все глубже и глубже погружался в тренировки. Я был почти как одержимый.
К концу года гипс сняли. Сезон был в разгаре.
Рождество я помню хорошо. Бесте был с нами. Он никогда не жаловался. Он улыбался и продолжал спрашивать меня, слышал ли я, как кто-то убил себя, выпив бутылку кока-колы, но тут же подмигивал и открывал для меня новую бутылочку. Но я подслушал, как мама и отец говорили, что ему становится все хуже. На меня произвело сильное впечатление, как он превозмогал боль. Как он держался.
В этот год Hovedlandsrennet проходила в Коннеруде, пригороде Драммена. У меня была жалкая межсезонная подготовка. После ношения гипса я ослаб. Но я сел в автобус до Драммена, хотя был совершенно не в форме.
Дистанция была 5 километров свободным стилем, и все пошло наперекосяк с самого старта. Начал я хорошо. На стартовой позиции я был не более, чем в 15 секундах от группы лидеров, и я почувствовал, как заряд энергии прошел через мое тело. Я должен был держать голову холодной и я сделал это. Мы шли в небольшой подъем, я поднимался елочкой, и вот на вершине холма одна лыжа у меня скользнула в сторону, нога подвернулась, и я упал.
Я вскочил на ноги так быстро, как только смог. И бросился вниз с холма, обгоняя всех, кого только мог. Я пытался сжаться, стать как можно меньше, чтобы воздух не замедлял скорость. Первый секундант кричал «Бак, бак, бак», когда я бежал мимо. Я был очень разочарован тем, то упал.
В висках стучит, легким не хватает воздуха. Я выложился так, как мог. Все, что я чувствую, это боль. Но я решил. Не сегодня. Не в этот раз. Я буду продолжать. Так что я загоняю боль внутрь, отталкиваюсь всем, что во мне есть, в конце концов, все вокруг затихло, и я бежал счастливый в своем пузыре.
«Бак, бак, бак», кричит следующий секундант. «На 14 секунд позади». Но я почти не замечаю этого.
Я бегу вперед.
«Бак, бак, бак, 10 секунд», слышу я.
И так я лечу через лес, как будто я получил силу, о которой раньше не знал, и в этом лесу внезапно я вижу его спину. Это Арнт Айнар. Я продолжаю, пульс бьется в висках, ноги словно схвачены цементом, и так мы начинаем свой последний подъем, идем почти рядом. Я намного легче него, и я знаю, насколько мне тяжело в подъем, но ему куда тяжелее. И я спуртую так, как только я это умею. А потом все становится черным. Я не могу вспомнить, что было потом. Я знаю, что было сделано, я знаю, что я догнал его на этом подъеме. И я знаю, что проскочил мимо и держался перед ним на вершине холма, затем спустился под небольшой уклон прямо на стадион, и я был первым, первым в гонке, и бежал мимо публики, мимо папы, который застыл на боковой линии, крича изо всех сил. Я первый, и лыжня передо мной ведет к финишу.