День выдался ветреный и снежный. Знаете, бывают такие, когда дальше носа ничего не видно, и только метёт, метёт, метёт…
Снег был мокрый и липкий, он налипал на спину и голову, приходилось поминутно встряхиваться, мотать из стороны в сторону мордой – теперь уже морось летела не только сверху, но и от меня. Но самое противное – это повисшие усы. Тут фыркай, не фыркай, тряси башкой, не тряси, а по усам стекают холодные капли… бррр.
Я отсиделся за разбитым сараем, и вскоре ветер будто стих, а по земле, от полусгнившего сруба потянуло холодом. Я принюхался, повёл носом – усы уже привычно топорщились – пахло морозцем. Неужели зима?..
Надо искать пристанище, дом. Там, где тепло, сухо, а ещё лучше – где накормят и не дадут пропасть… Но куда подевалась Белая? Попробуй её разгляди теперь в снежном вихре…
А найти непременно надо, она же такая мерзлячка. Я потрусил вдоль покосившегося плетня, пригибая голову и встряхивая ушами. Остановился, принюхался – вот же, вот, чуть потянуло, еле уловимо, тонко, едва слышно, знакомым запахом. Я заработал лапами, разрывая снег, и наткнулся на малюсенький клочок белой шерсти. Другой и не заметил бы в его снегу, но я-то сразу узнал!
Я пригнул голову и юркнул под гнутую жердину. Прополз прямо на брюхе, едва не застряв, и, выгнувшись, помогая задними лапами, вылез с той стороны, снова отряхиваясь. Где же она прячется? Может, зря я увёл её когда-то из теплого дома…
Тогда я был ещё совсем котёнком. То есть, мы и сейчас ещё невелики, конечно. Белая не помнит своей семьи. А вот у меня остались кое-какие воспоминания…
Самое первое из них о том, как мать тащит меня за шкирку, аккуратно перехватив зубами, за калитку. Сколько нас родилось, я точно не знаю. Только котята хозяевам были не нужны. Довольно было им одной своей кошечки.
Она была очень красивая. Разумеется, её черты я помню смутно… Пушистое серое облачко. У корней шерсть была белёсая, а на кончиках – тёмное серебро. Я совсем мало времени провёл с матерью, но любил зарываться в её шёрстку и до сих пор помню её запах… Она тогда почуяла неладное и кинулась спасать своё потомство. Она даже не успела дать мне имя, только шепнула, вылизывая мои уши, что я – вылитый отец, такой же чёрненький. Думаю, что больше никого мама вынести не успела… Во всяком случае, я не встретил ни разу ни своих братьев, ни сестёр.
Каким-то чудом я не только родился, но смог выжить и даже подрасти. Стояло нежаркое, но сухое тёплое лето. Первое время было очень тяжело, я звал маму, не понимая, почему она ушла, оставив меня одного… Я даже… плакал… Но не судите строго, ведь чего можно ждать от маленького беспомощного котёнка…
Помню, я забрался под пышный куст, зарылся в траву, ведь отовсюду мне мерещилась опасность. Только не подумайте, что я жалкий трусливый маменькин сынок. Просто весь мир тогда казался чужим и непонятным. Однако кто-то же не дал пропасть с голоду или просто повезло, теперь уже трудно сказать. Но только постепенно я освоился в окружающей действительности и познавал её с большим интересом.
Я любил забираться в сухую листву, а самым лучшим был какой-нибудь сеновал, благо в деревне их предостаточно. Там не только сухо и можно отлично выспаться, но и полно мышей. Конечно, я не сразу научился их ловить, ведь никто не давал мне уроков, как понимаете. Но во мне, где-то глубоко внутри, сидел охотник чуть не с самого рождения. И просто однажды я это осознал. Когда непроизвольно весь подобрался, напрягся и, мягко ступая, ринулся навстречу добыче.
Цап-царап, и вот уже солнечный зайчик в моей лапе. Да-да, сначала я играл именно с ним, подпрыгивая, переворачиваясь в воздухе и совершая невероятные кульбиты. Мышонка я поймал позже. Нет, в тот раз я не стал есть его, а просто играл с этим смешным серым зверьком.
Ещё я люблю шастать по огородам. Кто заметит маленького юркого кота? Кто заподозрит, что я люблю огурцы? Они свешиваются, тугие, пупырчатые, а запах… Если отгрызть кусочек, во рту появляется сладкая сочная прохлада. А хозяева решат, что на плоды напала какая-то тля…
Ну, что ж, пусть так и думают, я спорить не буду… Мяу…
Я сам научился различать запахи, находить еду, узнавая, что можно есть, а что нет, кто друг, а кто враг, что хорошо, а что плохо. Для кошачьей жизни, разумеется. То днём, то ночью я бегал по деревне, исследовав почти каждый двор. А в другое время засыпал, где придётся (главное, чтобы сухо и тепло), накапливая силы для новых открытий.
Освоил лазание по деревьям, перепрыгивание и проходку по краю забора. Я был очень горд собой, когда у меня что-нибудь получалось. Весь мой кошачий организм вопил: ура!!! И ликовал!
Как-то раз я забрался на высоченный забор тётки Матрёны. И вдруг на штакетину сел воробей. Я видел, конечно, и раньше воробьёв, но тут от неожиданности я вдруг закачался и кубарем полетел вниз. Хорошо, вовремя успел лапы растопырить и приземлиться мягко.
Так я узнал, что умею летать… А воробей что, он вспорхнул и был таков. Как же мне стало обидно… Я, прирождённый охотник, чуть ли не испугался коротышки-воробушка. Хорошо, не видела мама, да и вся моя кошачья родня.
В один из летних дней, когда с утра начал накрапывать мелкий противный дождик, а к полудню ветер разогнал облака, и в промытой до блеска синеве показалось солнце, я шествовал по деревенской улочке и вдруг замер на месте. На подоконнике раскрытого окна я увидел её!
Она лежала, свернувшись клубком и подогнув лапку. Белое пушистое облачко. Точь-в-точь такое плыло совсем недавно по небосводу. Может, я и не заметил бы эту кошечку, но самым удивительным было то, что она не дремала на солнышке, урча, как все кошки, а смотрела, не мигая, своими синими глазищами, будто задумавшись, куда-то ввысь, на птичку.
Я протиснулся через частокол забора и, встряхнувшись, важно потопал по дорожке сада. Остановившись, я постарался привлечь к себе внимание, и, наконец, меня заметили.
Кошечка взглянула с интересом:
– Откуда ты здесь? Ты чей?
– Ничей, я сам свой, мурр, – важно ответствовал я. – А ты?
– Сам свой… – она поднялась на передних лапках и принюхалась. – Какой ты смешной. Разве так бывает? Вот я живу в доме, меня здесь кормят, вычёсывают. Меня здесь любят!
– Думаю, да, – отвечал я. – Ты такая беленькая и пушистая. Хозяева дома просто завели себе кошку, которую могут погладить в своё удовольствие, которой могут похвалиться, вот и всё.
– Да нет же, меня очень любят! – она начала сердиться.
– А они знают, что любишь ты? – не отставал я.
– Конечно! Я всегда сыта. Тут сухо и тепло. И уютно, – добавила она.
– Просто ты не видела ничего другого. Гораздо интереснее всё это находить самому. Самому… делать открытия. Идти туда, куда хочешь.
– Как это, идти туда, куда хочешь? – казалось, она была озадачена.
– А вот так, – ответил я неопределённо. На самом деле я просто не знал другой жизни…
– Но разве кошки могут жить одни? У каждого из нас должен быть свой дом.
– Я вот могу, – сказал я, принюхиваясь к цветку и пробуя его лапой. Обожаю цветы! Да, поверьте, коты бывают тонкими ценителями прекрасного… – Ты можешь пойти со мной и узнаешь. Я покажу тебе целый мир. А можешь остаться на этом подоконнике и нигде не побывать за всю жизнь, дальше своего двора…
– А как тебя зовут? – спросила кошечка.
– Не знаю… Меня, собственно, никто и не зовёт… Некому, – вздохнул я. – А тебя?
– Меня назвали Масей.
– Фу… что это за имя, – пропищал я. – Нет, твоё имя – Белая.
– А твоё? Как тогда твоё имя? Чёрный? Ведь ты такой черныш, – она подобралась к самому краю окна. Так мы и стали: я – Чёрный, она – Белая.
Ей, наверное, было боязно идти со мной, покинув тёплый сытый дом. Но она всё же спрыгнула на дорожку сада, мягко спружинив, и вместе мы потрусили навстречу приключениям.
Мы оба были ещё несмышлёные котята, просто я уже повидал жизнь, так сказать, изнутри, а она – только из окна своего дома. Теперь же, просыпаясь с первыми лучами солнца, мы наблюдали восход во всей его красе. Мы могли напиться чистой колодезной воды из натекшей лужицы, пролитой из набранного ведра, или бежать к пруду и смотреть, как заворожённые, на плескающихся и квакающих лягушек. По терпкому запаху стада, бьющему в носы, отыскать пастбище и слушать долгое протяжное мычание, гонять мух или же просто дремать в высокой траве, вдыхая аромат полевых цветов.
Белая полюбила всем сердцем бабочек. Она играла с ними, а эти невесомые создания даже не боялись её нисколечко. Осмелев, не раз бабочка садилась ей на нос, и кошка замирала, сведя свои синие глаза в одну точку, а я покатывался от смеха.
Кстати, глаза у неё были не просто синие, а с ярко-жёлтыми прожилками, будто в них светились какие-то таинственные огни или звёзды, которые мы рассматривали по ночам. Вы наблюдали звёздное небо в деревне? Это просто сказочное зрелище. Мы лежали на сеновале, и сквозь прохудившуюся крышу мерцали звёздочки, посылая из дальней дали загадочные свои сигналы…
Теперь и лес, и луг, и всё это необъятное небо – всё-всё было нашим. Питание мы добывали вместе. Это гораздо проще и веселей. Обычно мы бежали по улице и просачивались через щели в заборе к чьему-нибудь дому на запах. Вы чуете, как пахнет котлеткой или запечённой курятиной? Ммм… Это такая вкуснотища, доложу я вам! Но, конечно, такие деликатесы выпадали нам не часто. Однако и жаловаться зря… Какая-нибудь сердобольная хозяйка нет-нет, и бросала нам вкусные кусочки. Мы, разумеется, не зевали – хвать и будь таков.
Ведь и врагов вокруг немало. Как-то раз на меня и Белую напала стая бродячих котов. Эти не упускали случая ввязаться в драку, обидеть слабого или что-то отнять у тех, кто меньше. Их вожак с отбитым зубом и облезлым хвостом встал на пути у Белой. Кошечка испуганно попятилась. А тот выгнул спину дугой и зашипел, обнажая клыки. Никто, никто не мешал ему. А я? Я всего лишь молодой кот, ни разу не участвующий в схватках…
Но ведь она была мне самым близким существом, с которым мы всё делили пополам. Конечно, матёрый котяра не ожидал отпора. Но я как-то сумел прыгнуть прямо ему на холку и закричал Белой: «Беги!». Стая, видя растерянного главаря, бросилась врассыпную, а вожак долго трепал меня, но я извернулся и вцепился в его бок. Он взвизгнул и выпустил меня. Я не стал мешкать. Потом Белая зализывала мои раны в разбитом сарае и ещё пару дней приносила мне самые лучшие кусочки.
Иногда мы совершали вылазки, забираясь по стенам домов, и тянули, чего уж греха таить, всё, что плохо лежит. Еду, чего ещё-то. А в целом, жили мы неплохо. Пока не пришла зима.
Продуваемый сарай – не лучшее место для ночлега. Да и сугробы – это не сенные стога. Вот и сегодня. Пришёл буран, и Белая потерялась… Где же она?
Я обежал уже почти всю деревню, звал-звал её… Начинало смеркаться, и озноб пробирал до самых костей. Вдруг у раскидистого дерева с ветками, похожими на скрюченные старческие пальцы, я увидел белое облачко и со всех лап кинулся навстречу:
– Вот ты где, наконец-то я тебя отыскал! Прости, но я не смог найти место, где можно согреться… – я уткнулся носом в её шёрстку. – Теперь корю себя, что увёл тебя когда-то из тёплого дома.
– Не говори так, – она прижалась ко мне. – Ты научил меня многому – охотиться, не бояться трудностей, быть частью этого мира, а не смотреть на него чужими глазами со стороны.
– Мы всего лишь бездомные котята…
– Нет, Чёрненький, – она попыталась слабо улыбнуться. – Ты сам знаешь, что это не так.
– Белая, ты самое дорогое, что у меня есть… Разве я был бы так счастлив… – я чувствовал, как она дрожит. Вдохнул запах её белой шёрстки – она вся была замёрзшая. – Прижмись ко мне ещё сильнее, – я обхватил её одной лапой, а она задышала мне в шею.
Снег стелился по земле, накрывая нас с головой. Удивительно, но стало теплее. И очень захотелось спать.
– Смотри, как мерцают звездочки, вон то созвездие – я показал свободной лапой ввысь, и кошка приоткрыла свои синие с огневыми прожилками глаза. – Смотри скорее, оно похоже на котёнка.
– А рядом, что это?
– А это созвездие напоминает миску молока, – я облизнулся.
– Вон там, в стороне, ещё один котёнок, он похож на тебя, видишь, они летят рядом, – ответила она, засыпая…
Живопись: Андрей Елисеев.
Читайте и другие мои истории о котах: "Геометрия кота" и "Печенькин, или сон на крыше".