Ибрагим был привезен в Турцию ребенком и обращен в ислам. Однако у него сохранилась достаточно прочная связь с миром детства. Свои воспоминания Паргалы позже будет усиленно смаковать, умножать на стопицот и преподносить Сулейману, в виде страданий.
Страдать паше было не о чем – он заслуженно имел все, что хотел. Растирать слезы, вспоминая радости в семье рыбака и сравнивая все это с жизнью Великого визиря, явно удел не Ибрагима. Характер не тот для подобных переживаний.
Паша помнил ласковую маму-венецианку, беззаботность детства, прерванную рабством. Родители его не были истинно верующими, они даже принадлежали к разным конфессиям. Мама была католичкой, а папа Манолис был, скорее всего, православным христианином.
Умеренную веру отца подтверждает и то, как спокойно он принял ислам. Манолис не возмущался по этому поводу и ногами на сына не топал. Он быстренько переобулся в Юнус бея и не страдал на этот предмет. Об этом была речь в одной из статей канала.
Сам Тео тоже стал Ибрагимом без попыток суицида. Это не говорит о том, что паша был плохой, он был выдающимся деятелем, но не религиозным человеком.
Ибрагиму было выгодно писать о своем нахождении между адом и раем. Эту писанину читал Сулейман и верил написанному. Легенда паши состояла в том, что он утратил что-то очень хорошее и ценное для себя, попав к османам.
Там, в его рыбацком детстве, был рай, о котором паша, якобы не мог забыть всю жизнь. Целью этого было показать Сулейману, что его друг был очень счастлив на родине, может быть, даже более, чем в своей новой жизни и даже возможно, более, чем сам Сулейман в детстве.
Паша так усиленно транслировал свой утраченный рай, что султан старался хотя бы частично вернуть друга в мир счастья. Подтверждением этому стало разрешение на европейское убранство дворца паши и подаренные ему скульптуры. И то и другое было под неформальным запретом для мусульманина в Османской империи.
Переживания душевнобольной сестры не стали поводом для изъятия скульптур. Сулейман был очень религиозным человеком, но он постарался перевести для себя эти предметы в ранг высокого искусства и порадовать ими друга.
Паше постоянно приходилось подтверждать свою приверженность исламу. На посту второго человека столь могущественной империи не мог находиться формально верующий человек, которым и был Ибрагим.
Один из парадоксов Средневековья – ценились не столько деловые качества человека, сколько его приверженность вере. Но, такое уж было время, приходилось соответствовать.
Это было постоянным камнем преткновения для Пагралы. В силу своей умеренной религиозности, он и в этом вопросе считал себя защищенным повелителем. Поэтому мог и пятничную молитву пропустить и предпочесть спокойной жизни постоянное отстаивание необходимости скульптур в саду.
Основной причиной такого поведения все-таки считаю нажим на повелителя и его же защиту. Главное, чтобы Сулейман чувствовал себя немного виноватым перед другом, понимал, что Ибрагиму в прошлом было ништяк.
Это очень сочетается со взятой на себя Великим визирем ролью дрессировщика падишаха. Ибрагим пытался постоянно дрессировать Сулеймана, в том числе «случайно» оставленными письмами и записями в дневнике.
В вопросах веры повелитель был строг ко всем, он спрашивает с Ибрагима по полной программе в этом плане. Сулейман неоднократно напоминает ему о том, что не следует пренебрегать устоями ислама. Как мы помним, падишах, в отличие от Великого визиря на первое место в законодательстве ставил законы шариата.
Сулейман делает уступки и подарки Ибрагиму, но говорит о том, что тот сам будет разбираться с их последствиями. Находясь под покровительством султана, паше было несложно это делать – он постоянно ссылался на то, что все разрешено самим повелителем.
Мы видим пашу молящимся, но ни разу не слышим его молитв. Это более свойственно Хюррем. Ее всего раз показывают в мечети, но молитвы к Всевышнему она возносит постоянно. Будет еще статья об отношении Хюррем к религии.
Ибрагим паша во многом опережал свое время. Свободное отношение к религии способствовало его внешнеполитическим успехам. На посту Великого визиря для европейцев он все-таки оставался христианином, хоть и бывшим. Во внутренней политике подобное отношение к исламу принесло паше проблемы. Как ни позиционировал он себя мусульманином, его вера справедливо подвергалась сомнениям.