Сказочный брак поэтов Серебряного века
Маргарита Сабашникова и Максимилиан Волошин сразу начали творить легенду. Поэт и поэтесса, художник и художница. Весь талант вложили они в свой миф, и никакие свидетельства современников, никакие рассказы очевидцев не смогли его развеять.
«Почему эта царевна вышла замуж за этого дворника?»
- якобы спросила девочка, присутствовавшая на обеде в доме Волошиных в Коктебеле. И анекдот стали передавать из уст в уста.
- Его лицо было заранее «изваяно природой в очертаниях горы», - повторяют доверчивые гиды, созданную самим хитрецом Максимилианом, сказку.
А мать его в те времена язвительно интересовалась, не специально ли он отрастил в Париже такие щеки, чтобы они еще сильнее напоминали очертания холмов Карадага?
Маргарита - Аморя, как ее называл Волошин (то ли от французского «amour» - любовь, то ли от итальянской «morte» - смерть), казалась русской царевной с картины Васнецова- хрупкой, нарядной, печальной. И точно не красавицей - посмотрите на фотографии. Бледная, даже блеклая, тоненькая, но не с тонкими чертами лица, с сильной примесью бурятской крови (прадед якобы был шаманом).
«У Маргариты были белокурые вьющиеся волосы, большие серые глаза, она была живая, грациозная и очень кокетливая. Она всем нравилась, имела всегда большой успех на балах».
- пишет о ней в своих мемуарах ее тетка и подруга, Екатерина Бальмонт.
И при больших деньгах, именно «при», а не с деньгами. Ибо капитал был у отца - чайного магната и у бабушки - владелицы гостиницы «Дрезден», и огромного универсального магазина на Тверской. Так что сама царевна, как и положено в сказках, ничем, кроме мольберта и честного имени не владела.
Пойдет злая сплетня, что Волошин «женился на деньгах». Хотя известно, отец Маргариты, уже теряя состояние, признается, что не может выделить ей в приданое больше, чем давал на содержание. Но для Волошина, жившего на гонорар журналиста и сдачу внаем летнего дома в Крыму, то, что полагалось дочери купца первой гильдии «на шляпки и булавки», было суммой приличной, поэтому сплетни не умолкали.
Москва - Париж
«Мы шли по жизни с Максом, играя как дети»
- пишет Маргарита в воспоминаниях.
Да, если бы снимать фильм, то сцена за сценой потекут кадры сладкой жизни: первое знакомство в Москве, в галерее Щукина. О нем Маргарита вспоминала:
«Шевелюра, правда, невероятная, а его костюм - свитер и короткие штаны - в этом элегантном обществе мог считаться неуместным. Но очень добрые, детские глаза и искренний энтузиазм заставляли забыть все его экстравагантности».
Встретились и разошлись.
Для купеческой дочки, начинающей художницы, Москва бурлила развлечениями. То знаменитый костюмированный бал 1903 года в честь 290-летия правления дома Романовых, на котором Савва Мамонтов похвалил ее сложный костюм. То удалая тройка несет сани-розвальни по зимнему насту за город - на кружевные масленичные блины в усадьбу мецената в Абрамцево.
В этом же году за свою картину «Убийство царевича Дмитрия» талантливая Маргоря получает двести рублей (170 000 по курсу 2021 года). И, поругавшись с родителями в приступе юношеской независимости, отправляется в Париж, в сопровождении тетки Тани - тихой дуэньи. Гуляет по Люксембургскому саду, бродит по залам Лувра.
Макс тоже в Париже. Он берется сопровождать Марго, показать ей древнюю Лютецию. Возможно, он в светлом костюме, она точно в мехах и бриллиантах.
Волошин ее увековечит:
«И Вашу шляпку с васильками,
Покатость Ваших детских плеч,
И Вашу медленную речь,
И платье цвета эвкалипта...»
Марго и Макс гуляют по берегам Сены, слушают входящего в моду Дебюсси, смотрят выступление Айседоры Дункан. Вечера проводят в мастерской художницы Кругликовой.
Общие интересы, чувство прекрасного, свобода и молодость, начало жизни, истоки легенды.
Девушка чувствует себя счастливой, но... Марго вызывают в Москву:
«Война как вражеская сила, насильственная, жестокая, противоестественная». Идет 1904 год.
«В нашем доме было то же, что и во всей российской жизни - безнадежность и застой!»
Как же тяжела Маргарите, познавшей свободу богемного Парижа, подверженной творческим порывам, суровые порядки и гнетущая атмосфера купеческого терема!
Слава богу, прозаичная действительность пока ненадолго приглушает краски мира царевны-художницы. Осенью Маргарита возвращается во Францию. Живет скромно:
«В моем распоряжении была только крошечная мансарда с видом на бульвар Монпарнас, для собственной мастерской денег не хватало».
Вновь утро у мольберта, вечер в варьете, посещение Шантильи в компании искусствоведа Трапезникова, выставка Ван Гога, и, конечно, ежедневные свидания с Максимилианом. Иуже нежное:
«Развивая какую-нибудь оригинальную идею или рассказывая о чем-то интересном, он походил на грациозно-неуклюжего щенка сенбернара, теребящего попавшую ему в зубы тряпку».
Наконец, в письме к Маргарите Макс признается в любви:
«И в первый раз к земле я припадаю,
И сердце мертвое, мне данное судьбой,
Из рук твоих смиренно принимаю,
Как птичку серую, согретую тобой».
Марго — невеста. Сговорившись, она спешит в Москву, рассказать родителям о свадьбе. Снова дорога, поезда, и страх — Маргарита знает, гнева и недовольства матери не избежать. Не только властная, строгая мать, а вся семья в недоумении, даже слуги не одобряют этого брака:
«Наши три девушки - Маша, Поля и Акулина, узнав о моей помолвке, сели все вместе за стол и запричитали. Они мечтали для меня о другом женихе. Он должен был быть по меньшей мере принцем. Макс не отвечал их идеалу».
Сабашниковы просят жениха дочери подробно написать о своем происхождении. Он честно сообщает, что значится в паспорте «сыном коллежского советника». Что титулами не обладает. Не утаивает и семейного скелета в шкафу: один из братьев матери был приговорен в молодости к расстрелу.
Фрак! А я говорю: "Сюртук!"
Тем не менее, свадьба назначена. И, по меркам того времени, неприлично скоро.
Разница в финансовом положении жениха и невесты сказывается, как обычно, в подготовке к торжеству.
Маргариту возят по бутикам, ателье и ювелирным домам Москвы. Заказывают обширный гардероб замужней дамы, подготовка к новому этапу судьбы включает и приданое. Для дочери купца, дом которого посетил сам государь-император, все высшего качества, добротное, модное: от ночных батистовых сорочек до шубки из соболя.
Шьют венчальное платье, скупают аксессуары в магазине «Мюр и Мерилиз», что на Петровке (теперь вместо него ЦУМ).
Волошин же до неприличия скромен. Первое испытание любви и первые разногласия:
«Макс, сшей себе фрак, - пишет Маргарита жениху в Париж, - раз в жизни ведь можно сшить фрак».
И снова:
«Закажи себе фрак или то, что можно надевать на свадьбах; да и пригодится тебе, вероятно. Боюсь только, что туго тебе придется с деньгами».
Тем временем, мать демонстрирует Маргарите драгоценные ткани из своей коллекции - белоснежную парчу и атлас, жениху она приготовила китайские шелковые платки.
Макс пишет из Парижа:
«Боже мой, что я буду делать с китайскими шелковыми платками? И твои платья…
Представляешь ли ты, как мы приедем в Париж, сюда в мастерскую и как это все будет к ней идти - и шелковые платки, и парчовые платья».
И главное, тревожное, в самом конце:
«Я шью себе сюртук, а фрака у меня не будет».
И снова:
«Если я буду шить себе фрак, то у меня тогда не хватит денег совсем».
«Венчаться можно будет и в сюртуке».
Но купеческие свадьбы принято играть вечером, помните, как в «Анне Карениной», на свадьбе Левина и Кити гости шушукаются, что свадьба вечером - это купечество, но как красиво!
И в конце длинного страстного послания невесте жених настойчиво повторяет главное:
«Если я буду шить фрак, то у нас не останется денег, чтобы ехать в Коктебель».
А Маргарита, настойчиво, словно не прочла (О, эти эпистолярные заикания, сквозь тряску почтовых карет и вагонов, сквозь стук каблуков почтальона, лязг крышки почтового ящика у парадного). Не переспросить, не початиться, не поставить грустно-удивленный смайлик:
«Когда поднялся вопрос о приглашении губернатора, и я сказала, что мы же не близки, папа возразил: «Милочка, приглашают на свадьбу родители».
Царевна настаивает:
«Ты, конечно, сделаешь себе фрак в Париже (этого требуют условия), а мне сейчас никакая портниха не берется шить, потому что все завалены работой. И знаешь, как все дорого? Певчие от 50 до 80 рублей средние (от 40 до 70 тысяч по ценам сегодняшнего дня, прим. автора), священники - 40, 50 рублей и т.д.»
И очень милое, почти как у Лили Брик к Маяковскому через несколько десятилетий «Привези автомобильчик»:
«Привези мне пожалуйста fleur d’orange, венок, они плохи здесь».
Снова почтовый голубь летит через границы с письмом от дворника Волошина - к царевне Аморе:
«Оказывается, что фрак необходим только в том случае, если свадьба происходит вечером. Днем же венчаются в сюртуке - обязательно, так как в этом случае фрак считается признаком очень дурного тона. Это английский обычай, который теперь безусловно принят парижским светом. Таким образом я буду только особенно приличен в сюртуке. С моей души скатилось тяжелое бремя».
Ах, Макс, парижские моды так долго и трудно добираются до Москвы, и в купеческих семьях так любят, чтобы свадьба проходила при торжественном сиянии восковых свеч!
Но, Волошин неумолим.
И кружит Максимилиан по Монмартру, ведет долгие беседы с матерью, которая приняла Маргариту сразу и безоговорочно. Поэт в нем все ярче, он пишет пронзительное стихотворение о принцессе Ламбаль, казненной толпой любовнице Марии Антуанетты:
«Мое гибкое, страстное тело
Растоптало ногами толпа мне»
И еще пишет тревожное, мрачное «Русь»
«Голос мой набат, хоругвь моя, как кровь»
И только для невесты, любимой Амори, в очередном письме шлет личное, тихое, влюбленное, «плохонькие строчки»:
«На черных каштанах сияют листы,
Как строй геральдических лилий.
Душа моя в узах своей немоты
Звенит от безвольных усилий.
Я болен весеннюю смутной тоской
Не сознанных
миром рождений…
Овей мое сердце прозрачною мглой
Зеленых своих наваждений…»
Затем, уже перед отъездом из Парижа, в финальном письме жениха невесте, уносясь мечтами в будущее, пишет:
«Знаешь, эти письма, и твои, и мои надо, после того как мы станем вместе, привести в порядок, переплести, и эта книга будет нам священной книгой наших обетов и… когда у нас будут дети, мы должны им оставить эту книгу, когда они вырастут. Подумай о что бы дало нам, если бы такую книгу мы получили бы от наших родителей. Как бы много она нам дала. Она была бы книгой оправдания нашей жизни, книгой Бытия - детей… Своей собственной книгой Бытия».
Правда или воображение?
Детей у Макса и Марго не родится, но их переписка несомненно станет книгой Бытия целой эпохи русских людей, в которую по словам поэта «их кинула карма».
Это потом, уже расставшись, они все облекут вуалью невинности, ретушью нравственной цензуры. Заморочат, запутают всех: друзей, поклонников, близких и далеких.
Сколько огней блеснет в бисере этой истории! Анастасия Цветаева процитирует слова Макса из личной беседы в Феодосии:
«А мы с Марго так и не были настоящими мужем и женой!»
И Пра - мать Волошина тоже скажет, вздохнув:
«Я очень люблю Марго». (Это ту самую, которая сбежала от ее сына к другому, не прошло и года после свадьбы?)
Что? Как это? Пусть хронологически этот брак длился 20 лет, а прожили они под одной крышей несколько месяцев.
Пусть в переписке, том которой упитан, как «Война и Мир», ни слова о пылкой страсти (если не считать «целую твои ручки и ножки»), или о жарких ночах (хотя в стихах есть), но неужели можно верить тому, что юная девица, в Париже, встретив молодого поэта, который каждый день водил ее по улицам самого романтического города мира, даже с ним не поцеловалась?
А если уж целовались, и решили пожениться, и поселились в мастерской под крышами Парижа, украсив ее бюстом царевны Таиах (по сей день осеняет кабинет Волошина в доме-музее), так и не увлеклись друг другом всерьез?
И, выражаясь языком королевских семей «брак так и не был консумирован»?
А как же быть со множественными утверждениями, что Волошин-де «за постой в своем приморском особняке с окнами на черноморский закат брал интимом»?
Или она, Маргарита, была такой скромницей? Вечной девой?
И тянется наивное сердце поверить, да разве не о ней в дневниках простодушной Веры Шварсалон написано, что Сабашникова-Волошина «эротоманка»?
Разве не сама Маргарита в переписке с Волошиным упрекает его в том, что он в ней видит «девушку», а ей это противно?
Но в автобиографической книге «Зеленая змея» Марго ни слова не промолвит о страсти к мужу. Только поэтическая любовь. Не то, что к писателю Иванову, или его жене Лидии Зиновьевой-Аннибал. Словно стеснялась законного супруга.
Но сам-то, сам Волошин, не случайно же обмолвился в бессмертных стихах своих, без сомнения посвященных жене:
«..Любишь ты вериги и запреты,
Грех молитв и таинства соблазна.
И тебе мучительно знакомы
Сладкий дым бензоя, запах нарда,
Тонкость рук у юношей Содомы,
Змийность уст у женщин Леонардо…»
Или вот еще одно:
«Двойной соблазн — любви и любопытства…
Девичья грудь и голова пажа,
Лукавых уст невинное бесстыдство,
И в быстрых пальцах пламя мятежа…
В твоих зрачках танцуют арлекины…
Ты жалишь нежно-больно, но слегка…
Ты сочетала тонкость андрогины
С безгрешностью порочного цветка».
Но для поэтической легенды такое не подойдет. Вот и думайте потом, читатели 21 века, какими были отношения поэта и поэтессы, художника и художницы. И что они думали о своих поклонниках, и в какой степени пуританства их заподозрили.
«Ну вы же знаете, что брак был недолгим! Бог знает что, творилось в Башне поэта Иванова», - нервно закатывают глаза экскурсоводы.
Если что и знаем, так то, что там проводились спиритические вечера, на которых Брюсов целовался с Еленой Прекрасной, Иванов встречал дух Диониса, скрипел диван и гасли внезапно свечи.
Но то, что Сабашникова и Волошин сотворили для потомков брак-сказку, не историю любви, а легенду влюбленности - это точно.
А вот простая хронология.
Полюбили в Париже 1905-го, обвенчались в церкви Власия в Москве 1906-го. Разошлись, не зная, не веря, что насовсем, в холодном Петербурге 1907-го.
Развелись в 1927-м в сельсовете по решению суда, разбросанные Кармой по разным уголкам мира - она в буржуазном Штутгарте, он в советском Коктебеле (как это тогда, сто лет назад было неизбывно далеко).
«Желаю, чтобы жизнь твоя была исполнена любви», напишет на прощание, в 1924-м, Маргарита.
И жили они долго и счастливо… Порознь.
P.S: Узнав о смерти бывшего мужа в 1933-м, Маргарита обратилась в письме к скорбящей о нем второй жене:
«Я узнала о его смерти, и мне не с кем было поговорить о нем. Камень лежал на сердце, и вот пришло Ваше письмо, милая, милая, бедная Маруся моя. И прикоснувшись к Вашему сердцу, камень этот превратился в слезы о Максе, которому я в жизни так мало смогла тогда дать».
А впереди у Маргариты еще долгая жизнь и страшная война, в которую она, преследуемая, вечная странница, будет скрываться в немецких семьях, кочуя из дома в дом, продолжая творить благодаря хозяев за храбрость и заботу портретами.
Продолжение следует.
Анастасия Розанова
#максимилиан волошин #маргарита сабашникова #серебряный век #семейные отношения #поэзия #личная жизнь волошина