Нынешней зимой представители власти озаботились проблемой подорожания лекарств. В послании Федеральному собранию президент Владимир Путин потребовал «защитить интересы граждан с низким уровнем доходов» и наладить контроль за ценами, в том числе на лекарства. В январе премьер-министр Дмитрий Медведев поручил Минздраву РФ принять меры для недопущения дефицита. По подсчетам главы ведомства Вероники Скворцовой, препараты, входящие в перечень жизненно необходимых и важнейших (цена на них регулируется государством), подорожали за год на 0,3%, а прочие лекарства, «которые население себе иногда покупает», — на 10—15 %.
Представители властей на все лады твердят об ограничениях для иностранных производителей лекарств и медицинской техники. По оценке министра промышленности и торговли Дениса Мантурова, отечественные фармпредприятия получили достаточно государственных средств и уже начали производить конкурентоспособные препараты, которые полностью заменят импорт. Чиновники заверяют, что импортозамещение не приведет к дефициту лекарств: и чем чаще они это повторяют, тем больше хочется запасти таблетки впрок.
На местах чутко ловят сигналы верхов и переводят пациентов-льготников на отечественные препараты, нарушая ювелирно подобранные схемы лечения. Корреспондент «Новой газеты» побывала в саратовской аптеке и встретилась с родителями детей-инвалидов, уже пострадавших от импортозамещения и подорожания лекарств.
Насколько это серьезно?
В аптеке немноголюдно. Стильно одетая дама у окошечка зачитывает фармацевту длинный список лекарств от давления и болезней сердца. Строго спрашивает: «Неужели подорожало всё?» Красивая девушка по ту сторону стекла смотрит недружелюбно: видно, этот вопрос ей задают не в первый раз. «Таблетки, которые стоили дешевле 300 рублей, подорожали на треть, более дорогие — процентов на 25. Вот это, — дама проводит рукой по списку сверху донизу, — тянет на 3 тысячи. Через две недели мне нужно купить еще столько же!»
Следующий посетитель также интересуется препаратами от давления (все-таки не безосновательно президент решил объявить нынешний год национальным Годом борьбы с сердечно-сосудистыми заболеваниями). «И здесь нет, уже во второй аптеке», — удивляется мужчина.
Называю, какие лекарства нужны мне. Ответ фармацевта обескураживает: «муколитик» есть только в таблетках, а не в нужных мне пакетиках (так вышло бы дешевле), детского жаропонижающего с «ибупрофеном» нет, сироп солодки (очень недорогой и вполне отечественный препарат) остался в количестве одной бутылочки, а дешевая оксолиновая мазь закончилась, и неизвестно, когда будет. Подумав, говорю: «Давайте всё. По две штуки».
«Оптовики стали пересматривать цены еще в третьей декаде декабря. Цена растет, но незначительно. Как бы мы ни кокетничали, доллар подорожал вдвое, а лекарства — на 2—3%, то есть меньше процента инфляции, — говорит Игорь Михайлов, председатель гильдии фармацевтов саратовской торгово-промышленной палаты. — Что будет дальше — вопрос. Понятно, что в экономике все серьезно, но вот насколько? Достигли мы уже наихудшей точки, или это нам только кажется?»
«На форумах прыщавые юнцы пишут: цены в аптеках растут, вот, мол, зарабатывают люди! Люди на этом теряют. Уровень конкуренции в фармацевтическом бизнесе зашкаливает: в Саратове это 2—2,5 тысячи человек на одну аптеку, а в Европе — 9 тысяч человек. Вылететь с рынка можно в один миг, поэтому предприятия готовы поступиться прибылью, лишь бы удержаться», — говорит Михаил Волков, совладелец аптечной сети «Лекарь».
Маленький гражданин и величие державы
Когда чиновники и патриотично настроенные комментаторы говорят об ограничениях для иностранных производителей лекарств, они наверняка пекутся о величии державы и вряд ли думают о восьмилетнем Сереже, живущем на окраине Саратова. У Сережи — ДЦП и эпилепсия. Четыре года назад ему уже пытались заменить швейцарский противоэпилептический препарат «топамакс» на отечественный «топалепсин» (для бюджета это дешевле почти в 10 раз). «Теоретически — это одно и то же, ведь действующее вещество указано одинаковое. В реальности — мой ребенок оказался в реанимации», — рассказывает Олеся. Малыш на два часа «ушел в статус» — это означает непрекращающийся приступ с остановками дыхания. После этого мама ребенка-инвалида стала покупать ему импортное лекарство за свои деньги. Но проблема оказалась серьезнее: клиническая картина изменилась, и приступ следовал за приступом.
Подбор и ввод нового препарата — ювелирная работа, занимающая несколько месяцев. Сережу возили из Саратова в РДКБ (нужно сказать, что поездки эти не бесплатны: бюджет оплачивает только дорогу и квоту, остальные расходы семья берет на себя — уходит 20—30 тысяч рублей). Удалось подобрать ему бельгийский препарат «кеппра», и состояние мальчика стабилизировалось.
«В месяц нам нужно полторы упаковки. В октябре в поликлинике сказали: «Кеппры» не будет, берите «эпикепран» (препарат в три раза дешевле. — Н.А.). Говорят: «Ну чего же вы боитесь, попробуйте, вдруг подойдет», — рассказывает Олеся. В сентябре, октябре, ноябре и декабре она покупала бельгийский препарат сама, за это время упаковка подорожала с 1750 до 1880 рублей. «Дело даже не в цене. А вдруг вообще перестанут завозить наш препарат на территорию России? Что я буду делать тогда?! Я ведь не имею права не дать ребенку препарат даже один день».
К счастью, саратовские семьи детей с ДЦП объединены в общественную организацию «Радость движения». Поодиночке мамы больных детей не видны с государственных высот, но вместе родители научились открывать почти любые двери. Олеся встретилась с руководством регионального минздрава. Сереже выделили льготную «кеппру» на январь и пообещали обеспечивать в течение года.
Принцип ручного управления встроен во все функции государства, и в системе помощи детям-инвалидам это особенно заметно. Если мама готова прошибать стены, ей «в порядке исключения» предоставляют то, что полагается по закону, — но только отдельно взятой маме в отдельно взятом случае.
Помимо противосудорожного средства Сереже постоянно нужны противовирусные, гепатопротекторы, иммуностимуляторы, витамины — их приходится покупать за свой счет, и это еще не все траты семьи с ребенком-инвалидом. Олеся показывает домашние сокровища: кинетический песок (500 рублей за килограмм), тактильные пазлы (180 рублей за штуку), мяч-фитбол (400 рублей), карточки, кубики… Сережа радостно узнает свои игрушки и всячески призывает маму поиграть. «А ведь врачи советовали положить его 40—50 дней — это минимум. Лечить законными лекарствами мы сможем только с середины марта.
Все это еще полбеды. Сейчас по 90% аукционов поставщики просто не выходят на торги или отказываются исполнять уже заключенные контракты. Раньше их пугало внесение в реестр недобросовестных поставщиков. Теперь не пугает, так как угроза потерять бабло серьезнее, к тому же они заранее организовали с десяток запасных фирм.
Что делают главврачи? Самое страшное. Говорят: поставь мне хоть сколько-то лекарств. Получают 50 упаковок, а пишут 100. Государство подталкивает нас на эту очень далеко уводящую дорожку: либо ты вообще не лечишь — либо договариваешься с поставщиками вот таким способом», — главврач закуривает очередную сигарету и напряженно вглядывается в монитор системы видеонаблюдения, будто ждет, что за ним вот-вот придут
Надежда Андреева