Папка с эскизами, рассказавшая невероятную историю заключенного ГУЛАГа
Материал Музея истории ГУЛАГа
Находка коллекционера
Для руководителя образовательного центра Музея истории ГУЛАГа Константина Андреева поиск исторических артефактов — это не просто работа. Это скорее образ жизни. До того, как прийти в музей, Константин руководил историческим кружком во Дворце детского творчества. Вместе с подростками они искали на барахолках, чердаках родственников и многочисленных площадках интернет-аукционов старые письма, документы, предметы — и исследовали, какую историю они могут рассказать.
Кроме того, Константин — коллекционер. Он собирает открытки и графику — в основном работы художников, которые иллюстрировали детские книжки. «Мои самые частые запросы в интернете: графика и ГУЛАГ», — усмехается Константин. Однажды поиск по этим запросам привел его к крайне необычному артефакту.
Это была папка с эскизами детских игрушек. Я не знал тогда, кто такой Борис Крейцер, но знал, что такое Севжелдорлаг и НКВД. В описании папки говорилось, что это работы репрессированного художника, которые он выполнял по заказу НКВД.
— Константин Андреев, Музей истории ГУЛАГа
Сотрудников музея не удивило это сочетание — игрушки и НКВД, — говорит руководитель экспозиционно-выставочного отдела музея Анна Редькина: «Мы и раньше встречали информацию том, что в лагерях при крупных стройках были лагпункты, которые изготавливали самую разную продукцию, в том числе — детские игрушки. Они предназначались не для того, чтобы скрасить тяжелую жизнь детей, оказавшихся в лагерных детдомах, и даже не для детей сотрудников НКВД. Игрушки были включены в план производства народного потребления — то есть отправлялись в обычные, “вольные” магазины».
Как Крейцеру, освобождаясь из Севжелдорлага в 1946 году, удалось забрать с собой на волю папку с надписью «СЖДС НКВД СССР» на обложке, так и осталось загадкой. Были ли когда-то произведены игрушки по этим эскизам, играли ли в них дети в Республике Коми или Ленинграде — тоже неизвестно.
Но многим советским детям и взрослым совершенно точно знакомы другие работы Бориса Крейцера: после освобождения он работал иллюстратором детских книг. Одно из самых известных изданий с рисунками Крейцера — детгизовский «Гаргантюа и Пантагрюэль», адаптированный для детей Николаем Заболоцким.
Находка историка
За несколько лет до того, как в руки сотрудников Музея истории ГУЛАГа попала папка с эскизами Бориса Крейцера, о судьбе художника узнал другой исследователь — историк Анатолий Разумов, сотрудник Российской национальной библиотеки, автор «Ленинградского мартиролога» и проекта «Возвращенные имена». Читая архивно-следственные дела, том за томом, документ за документом, историк искал не только имена осужденных и подробности их дел, но и ответы на вопросы: существовал ли какой-то шаблон для фабрикации дел во время Большого террора, для проведения «упрощенного» следствия? Кто определял порядок исполнения расстрелов и каким он был, этот порядок? Кто и как решал, что скрывать, а что включать в официальные документы?
В ноябре 2011 года Анатолий Разумов открыл очередное дело — в отношении художника и архитектора Бориса Крейцера, приговоренного в 1938 году к расстрелу за шпионаж в пользу Германии. Читая материалы, историк с удивлением понял, что расстрелян Крейцер не был. Это была не просто еще одна история репрессированного ленинградца. «Он уцелел и смог все рассказать — найти такое дело я мог только мечтать. Он ответил на множество вопросов, помог понять, почему осенью 1938 года около тысячи приговоренных не были расстреляны», — рассказывал Разумов.
Подробности дела хранили не только официальные протоколы и справки: уже после освобождения, добиваясь реабилитации, Крейцер давал очень подробные показания, и все они оказались в деле. В 1956 году Борис Крейцер посмотрел в глаза тому, кто сфабриковал его дело: в процессе реабилитации ему удалось добиться очной ставки со следователем Рейнером. У художника была очень хорошая память: он помнил лица, фамилии и отчества, номера и расположение кабинетов, подробности допросов и угроз. Рассказал Крейцер и о событиях ночи несостоявшейся казни.
Около двух часов ночи (видимо, в ночь на 11 сентября [1938 года]) Крейцера вывели из камеры на расстрел. В коридоре, как ему запомнилось, стояли попарно неизвестные ему заключенные, “преимущественно дальневосточных национальностей”. Чекисты у всех отобрали личные вещи, свалили в кучу. Затем связывали веревкой за спиной руки и спрашивали “установочные данные”: фамилию, имя, отчество, год рождения, место рождения, национальность».
— Анатолий Разумов о Борисе Крейцере
При сверке выяснилось, что национальность в приговоре и личной карточке не совпадают, отличается и место рождения. Побоявшись ответственности за то, что расстреляют не того Крейцера, чекисты увели приговоренного обратно в камеру.
Пока он ожидал своей очереди, началась волна чисток в НКВД, приговоры стали пересматривать. Вместо расстрела Бориса Крейцера приговорили к 8 годам ИТЛ и отправили в Котлас — в Севжелдорлаг. Там он работал инженером Мостозавода, проектировщиком в цехе по изготовлению лыж и рисовал эскизы для детских игрушек, на которые спустя 70 с лишним лет наткнулся Константин Андреев.
Художник возвращается к зрителю
Из следственного дела Анатолий Разумов узнал и о том, что в 1946 году Крейцер вышел на свободу и женился, потом его снова арестовали и сослали в Норильск, жена последовала за ним. В 1955 году супруги смогли приехать в Ленинград, где Борис Крейцер до самой смерти в 1979 году работал иллюстратором детских книг. Супруга, Тамара Николаевна, пережила его на 30 с лишним лет. Прочитав следственное дело художника в 2011 году, историк Анатолий Разумов нашел ее телефон. «Она умерла месяц назад», — ответили в трубке.
В 2017 году, разыскивая информацию о художнике, сотрудники музея узнали об изысканиях Анатолия Разумова. Так родилась идея выставки, посвященной Борису Крейцеру. В Петербурге сотрудникам музея удалось найти людей, знавших художника, — например, графика Александра Траугота, который вместе с отцом и братом работал в соседней с Борисом Крейцером мастерской.
После смерти художника многие его работы оказались в музеях: в Русском музее в Петербурге, в Государственной Третьяковской галерее и в театральном музее им. Бахрушина в Москве. Письма, документы и многочисленные эскизы, черновики и весь личный архив семьи Крейцер сохранила дочь друзей семьи — Анна Игоревна Толстая.
«Анна Игоревна была маленькой девочкой, когда ее родители дружили с Крейцерами. Они помогали семье, вернувшейся из ссылки, устроиться в Петербурге и очень сблизились. Какие-то беседы родителей с Борисом Генриховичем и Тамарой Николаевной она помнила еще из детства, какие-то ей позже пересказывала мама. Этими историями, а также фотографиями и всем, что связано с жизнью Бориса Крейцера, Анна Игоревна любезно поделилась с музеем», говорит куратор выставки Анна Редькина.