Линн приняла это кредо, и оно до сих пор поддерживало ее жизнь. Сегодня был не тот день, чтобы идти против него.
Она еще раз взглянула на зеленую стену, в которую исчезли зебры, и встряхнулась. head.It-чертовски странный день.- Ну же, Скивер. Мы найдем там что-нибудь поесть. С легким уколом сожаления Линн отошла от стада.
Впереди, за остатками машин и ненадежным на вид мостом, лежал Нью-Йорк. Линн разобрала его название по ржавым вывескам над головой. Это звучало смутно знакомо. Возможно, она слышала об этом от странного путешественника, которого встретила во время своего странствия, или, возможно, ее родители рассказывали ей истории перед смертью. Если кто-то и рассказал ей о городе, она забыла подробности. Все, что она узнала о нем во время подхода, было то, что он был большим. Действительно большой.
Нью-Йорк, скорее всего, был самым большим городом Старого Света, с которым она когда-либо сталкивалась. Он простирался на многие мили, окаймленный водой, и мог похвастаться множеством высоких бетонных гигантов. Массивные башни мерцали пятнами-стекло и металл отражались в лучах полуденного солнца-и Линн почти могла представить их во всей красе, гордо стоящими как вершины человеческих способностей. Теперь они были тенями своих прежних "я", рушащимися и отягощенными историей, как и человеческая раса.
Это была удручающая мысль для прекрасного летнего вечера, вдохновленного неудачной охотой. У них кончалась еда, и Линн забеспокоилась. Если бы она не волновалась, то никогда не стала бы сразу нападать на такой город, как Нью-Йорк.
Скивер бежал вперед, виляя хвостом, обнюхивая кости водителей и пассажиров в беспорядке машин. Некоторые сидели, прислонившись к выцветшему интерьеру, как хрящеватые куклы; другие лежали грудами на сиденьях и почти проржавевших полах, как груды костей и тряпья.
Однажды она спросила отца, почему они хоронят кости недавно умерших чужаков, но не кости довоенных людей, засорявших мир.
- Линн,-сказал он ей, шестилетней девочке. - Во всем, что живет, есть искра. Это то, что делает нас живыми, а не мертвыми. Она вон в том Воробье и даже в траве, на которой мы сидим. Вот почему мы всегда благодарим наших жертв за то, что они отдали свою жизнь, чтобы мы могли есть и оставаться сильными. Ты понимаешь?”
Она все поняла. Вещи, которые двигались, которые становились больше, они отличались от вещей, которые были мертвы. Она видела достаточно мертвых существ-деревья, дичь, людей—чтобы понять разницу. “Но почему мы хороним людей, а не кости?”
"Мы хороним людей, потому что таким образом мы возвращаем то, что мы взяли, чтобы остаться в живых. Когда мы хороним людей, их тела питают траву, кусты и деревья, чтобы они могли расти больше. Животные едят траву, фрукты и овощи. Мы едим животных, а также фрукты и овощи. Таким образом, ничего не теряется, и все получают, чтобы поесть. Мы не хороним кости, потому что им больше нечего отдать.”
Она тщательно обдумывала разницу между человеком, который только что умер, и человеком, который умер во время войны. Это вызвало еще один вопрос.- Почему бы нам не похоронить плохих людей?”
Тогда он сделал паузу. Ее отец никогда не говорил, не подумав сначала об этом. В детстве она была нетерпелива, но, став взрослой, восхищалась им. Как бы Линн ни хотелось быть такой же вдумчивой, как ее отец, она была слишком импульсивна, чтобы отдать должное его духу.
"Некоторые люди делают то, что мы не хотим, чтобы другие когда-либо делали снова. Мы не хотим, чтобы их Искра жила дальше, поэтому мы оставляем их для хищников, которых мы никогда не съедим сами. Таким образом, их зло исчезает, и мир становится немного лучше.”
Этот разговор был одним из самых ярких воспоминаний о ее отце. Он изложил это так черно-бело, что различие между честным и бесчестным имело смысл для ее юного ума. Она обнаружила, что ничто в этом мире—кроме зебр—никогда не было черно-белым, особенно когда речь шла о чести.
Линн нахмурилась. Ее мысли блуждали. Она остановилась, чтобы проверить, нет ли поблизости опасности.
Скивер вопросительно посмотрел на нее. Он заскулил и сделал шаг вперед, подгоняя ее.