Красивая девка пришла по тропинке к Лелюшке в этот раз. Такая, что и взгляд не отведешь, будешь смотреть и смотреть. Стан ладный, где надо хрупкий, где надо сильный. Лик, что зверь-ласочка, так и хочется приласкать хоть словом хоть взглядом.
Да умела Лелюшка сквозь лицо глядеть, за эти заслонки красивые или уродливые, сквозь пыль времени и копоть жизненных невзгод и радостей. И не нравилось ей то, что виделось сквозь красивый этот морок.
"Матушка-Лелюшка, на тебя надежда вся, помоги уж, будь ласкова. Сказывают, ты мастерица чудеса творить, от всякой хвори-недуга. От помрачения. Матушка моя родимая, не в себе стала, то кричит, то воет, то зовет кого. Страшно слушать. Может присоветуешь, что поделать, каким богам поношение несть?" - пропела нежным голосом неизвестная красавица.
" Такое бывает, когда горе какое приключилось. Печаль какая-то, что все сердце вынуло и обратно никак не вернет. Покинул ли вас кто? Ушел ли безвременно до великих богов? Либо какая другая напасть приключилась?" - так рассуждала Лелюшка, гоня от себя думы неприятные, чтоб скорее ушла просительница.
"Права ты, затворница лесная, ушел от нас прошлым годом братец мой, малохольный. Освободил место в нашем дому, горемычный. Умом слаб был с рождения, а последние годы и ноги отказали слушаться. Ни к какой работе не сподобен был. Мы с матушкой и рады были, как не стало его. Хоть и страшно я говорю, а все по правде, шибко устали ходить за ним. Как избавление приняли. Не страдали, только радовались, что он мучений избавился братец болезный." - говорила девица мягко, уступчиво.
Да что же так не нравилось Лелюшке...
"Да, как ангельские души забирают себе боги, только и радоваться нужно и славить их. Лучшая жизнь им приготовлена. И за тех, кто ходил за ними при жизни, они богов просить будут, за лучшую долю. Буду смотреть, что мучает матушку твою, у духов спрашивать. Придешь через время, все, что надобно дам тебе." Так сказала Лелюшка.
Ушла гостья, хорошо опять стало, покойно в доме, чисто в сердце. Села колдунья смотреть в водицу ворожейную, поджигать травки засушёные. Долго сидела, поверить не могла в то, что нашептала водица.
Вот второй раз показалась красивая просительница. Улыбается, зубы белые, ровные, рот алый, кажется, минута и капнет с него красным. Молчит Лелюшка, творит заклинания защитные, да прочищающие, сердце и разум открывающие. Смотрит на вошедшую неласково, печально глядит.
"Чего это ты, ворожеюшка, аль не знаешь чем помочь? Сложна хвороба? Совсем измучилась матушка моя, братца кличет-поминает, в стоне заходится... Что присоветуешь?"
" Нельзя помочь твоей матушке, нет за земле больше того человека, кто мог отпустить ее, открыть сердце, примирить с разумом. Тебе еще можно... Хоть и не велено мне. Попробую. Сказывай. Как брата изводила? Как ушел он? Какие слова говорил уходя, какое оставил свое слово мужское в вашей памяти?"
Вот и изменилось лицо красавицы. Исказилось, темным стало, рот еще краснее выступил на этом страшном лице. И прошипел совсем другие речи.
"Вот ты какая, ведьма черная, сказа требуешь. Только не надобно знать тебе. Никому не надобно. Хотели мы его с матушкой в человека превратить, в молодца доброго, сильного как все. Думали от добра не встанет, так со злобы хоть соскочит. Не мучали его всяко, а исцелить хотели. Чтобы работал на общее благо, чтобы потомков оставил. Чтобы не лежал бревном бесполезным. Ничего не помогло. Как был калека, так и подох. Ножницы уворовал, затаил, да и загнал в себя, насколько сил хватило. Долго кончался... Все кровью залил. Все винился, прощения просил, чтоб отпустили просил, да зла не держали за жизнь никчемную... Так и помер. Какое прощение слабоумному. Только за радость..." - запнулась девка. Глазами захлопала.
Много слез человеческих видела Лелюшка, много и злобы, но такого бессердечия не встречала еще в своей горенке. Такая же эта девка безумная как и ее мать. Только не воет пока, не стенает, тело молодое держит разум, ненадолго это. Не будет покоя в сердце, и радости не будет без покаяния.
Ничего не сказала Лелюшка, не надобно это было.
Подвинула чашу с водой заговоренную и побежал туман по глади водной. И раздался крик женский, визливый: Ах ты, кабан недорезанный, чтоб сдох ты, скотина бесполезная! Кому ж ты надобен такой? Куда тебя? и ответ плач, детский еще совсем, не отроческий: не брани, сестрица, не могу я больше работать, нет моих сил, полежу маленько, воды дай испить... Снова крик: воды тебе, не заработал ишшо!
"Показывать дальче, а и так ясно? Безумие черное и в твоем сердце и в сердце твоей матери. Одумаешься, покаешься, может и выйдет тебе прощение.. А нет... ступай и не ходи больше ко мне более. Нет исцеления этому, кроме слез искренних и покаяния."
Пораженная сидела девица... Девка не девка... Никакой красоты и страха не осталось в том облике. Тень бледная, нелюдимая. Ночь уже наступила, а слезы катятся из глаз... Молча, ни вздоха, ни вскрика... Только подол весь как под дождем вымок. Встала девка, поклонилась в пол и в ночь ушла. Ни звука более не сказала.
Изумилась силе человеческого раскаяния, и широте сердца истиной. Улыбнулась Лелюшка.
