Я помню точно, что была зима. Не вспомнить мне к истине в деталях лишь месяца и его дня. Но это не столь важно.
Мы отправлялись домой с очередной Западносибирской экспедиции. Довольные результатами своих трудов, мы вошли в здание железнодорожного вокзала. Мне всегда казалось, что архитектор этого сооружения был зверски пьян при его проектировании. Причудливой формы строение, напоминающее пагоду, выглядело на редкость смешным.
В тот день наша команда состояла из четырёх человек. Билеты на поезд были куплены заранее, поскольку ребята мы наученные горьким опытом отсутствия свободных мест в вагонах. Вокзал в эти дни всегда жутко переполнен. Контингент данного заведения сильно разнился, причём в любое время года. Бывали тут люди разных религиозных учений, слоёв населения: женщины, искушённые высокими зарплатами своих мужей, – в норковых и шиншилловых шубах стоимостью, равной моей однокомнатной квартире; и мужчины, которые ходят по вокзалу в носках и живут на втором этаже, рядом с семьёй цыган.
До поезда оставалось чуть меньше трёх часов. Мы заказали закуски в виде местных слоёных пирогов с грибами и отвратительно тёплого пива. Окружив стол закусочной, молча выпили по глотку, принялись за слойки.
– Пистолет, ты оставшиеся три пальца не отгрызи, – загоготал Владимир.
– Да ты в свою тарелку смотри, Гламурный, – отозвался Пистолет.
Оба выдавили улыбку.
Пистолет получил своё прозвище за отсутствие двух пальцев на правой кисти руки – мизинца и безымянного. Что, собственно, и вызвало нарекание у некоторых остряков из нашего общества. Так и привязалось за ним – Пистолет. Гламурный же получил своё прозвище лишь за то, что постоянно причёсывал свои волосы расчёской у зеркала.
За нашим столом был ещё один редкий экземпляр – Крокодил, получивший своё второе имя за то, что при рождении был назван Геннадием. Но версия происхождения его прозвища не была единственной. Бытовала и вторая, и третья версии, хотя на самом деле он и вправду походил на крокодила. Немного уклонившись от темы, расскажу о Крокодиле (обещаю, что это не займёт много времени). Однажды завёл бригадир Крокодила собачку, дабы скармливать ей остатки пищи и чтобы вовремя подавала голос на случай вылазки медведя из тайги. Чтобы кормить животинку, выделили отдельный котелок, в который и сбрасывали все объедки. Кастрюля наполнялась ежедневно. И заходит однажды этот самый Крокодил после отработанной смены в вагон, ради ужина. Стал и стоит, оглядывается по углам, что-то ищет. Подошёл к кастрюле и застыл в недоумении.
– Чего ищешь, Гена? – спросил кто-то из работяг.
– Суп свой ищу. Кто сожрал мой суп?
По кухне повалились в диком гоготе.
– Гена, это ведь собакина кастрюля, ты чего же, ел с неё?
Но Гена, не ответив, удалился из помещения. Всё так и было. Ребята наполняли кастрюлю ассорти из разных круп, супов и компотов, а Геннадий постоянно съедал содержимое. Попробуй разбери, что в голове творится у этого самого Крокодила. Я говорил вам, что экземпляр он редкий. Когда мне впервые рассказали эту историю, я чуть собственный желудок не выплюнул. Но возвращаясь к теме прозвищ, наперёд поведаю вам о том, что не был награждён им (либо попросту не знал его, поскольку лицом был начальствующим над этими тремя и полтиной подобных).
Да, вот с такими весельчаками я и работал в Западной Сибири, но это ещё цветочки — фрукты самые давно дома сидели, жён обнимали.
Вокруг нас стояло ещё три стола, но не в ряд — строй их напоминал шахматный порядок. Обыватели всех трёх столов были изрядно пьяны. Но всеобщее внимание привлекал стол за моей спиной. Двое сильно напившихся спорили так горячо, что мат сыпался чаще простых слов. Затем брань переросла в драку. Пьяная драка подобна полемике воспитанных и благонравных людей, но существует разница: спор двух учёных завершается точкой в вышеупомянутом и, обычно, рукопожатием. Но «идеологическая же полемика с высоким слогом и изысканными фразами» двух пьяниц обычно оканчивается ударом в морду, что, собственно, и произошло. Каждый день тут устраивалось грандиозное зрелище.
Мы немного отвлеклись от своего скромного «застолья», после чего принялись продолжать пить пиво и кушать пирожки.
– Ребята, а можно я вас пивом угощу? – нарушил тишину голос за моей спиной. Я обернулся.
Позади меня стоял мужчина, как мне показалось на первый взгляд, не старик, но однозначно пенсионер. На голове его была шапка из чёрной пряжи, на глазах – запотевшие линзы роговых очков; куртка грязно-серого цвета чуть ниже пояса, запятнанная чем-то жирным, а на ногах – серые шерстяные брюки и чёрные истоптанные ботинки.
– Спасибо, отец, но не нужно, – поблагодарил я.
– Ребята, это безвозмездно. Можно, угощу вас пивом? – в руках мужчина держал бамбуковую трость, вдоль неё проходила большая трещина. Его просьба угостить нас выглядела так, будто он просит милостыню. Мне стало жалко его.
– Не нужно, спасибо вам большое, правда, не нужно, – повторил я не без смущения.
Повесив голову, мужчина глубоко задумался.
– Папаша, мы сами кого хочешь угостим, понял? – а это начал хмелеть противный Крокодил.
– Понял, я уже ухожу, – он зашаркал своей старой обувью от нас.
– Катись, дедуля, – добавил вслед Крокодил.
Незнакомец, видимо, ожидавший подобной реакции, смиренно повиновался угрозам Крокодила и, извинившись, начал отходить дальше от нашего стола.
– Пошёл отсюда, – сказал я Крокодилу.
– Не пойду, я ем.
Я взял его пирог с банкой пива и выбросил в рядом стоящую урну.
– Ты наелся, – отрезал я.
Крокодил посмотрел на меня и хотел было что-то сказать, но, решив достать из мусорки свой ужин, покинул стол, забрав из-под него свою сумку.
– У нас место освободилось, отец, берите себе выпить, милости прошу к нам за стол, – пригласил я незнакомца.
Его потускневшие, когда-то голубые глаза наполнились влагой.
– Спасибо, – ускорив свой шаг, он направился к одной из узбечек-торгашек за своим ужином, а я смотрел ему вслед. Мужчина сильно опирался на свою самодельную трость при постановке правой ноги. При достижении торгашки он обернулся, убедившись в том, что его по-прежнему ждут за столом (я кивнул ему), достал свой кошелёк и сделал заказ.
– Может, ты зря так с Геной? – спросил Гламурный.
– Мы не в тайге, чтоб вести себя как животные. Мужику одиноко, наверное.
– Тут каждому второму не с кем выпить, – добавил Пистолет.
– Ребята, я вас не держу, можете присоединиться к Крокодилу.
Но мои попутчики решили остаться.
– Мы покурить выйдем. Володя, пойдёшь курить? – спросил Андрей Гламурного (кстати будет сказать, что Андреем был назван Пистолет при рождении).
Мужики пошли, оставив свои сумки под столом.
– Мы покурим и придём, – вернувшись на секунду, сказал Володя.
Андрей и Володя хорошие парни, они мне нравились, но в незнакомце я не видел ни забулдыгу, ни бродягу. Веяло от него чем-то добрым. Да, безусловно, он походил своим видом на бездомного, но откуда же тогда кошелёк в кармане? Конечно, он мог стащить его у подобного нам и спокойно пропивать, но всё же моё чутьё меня не подвело: хромой оказался порядочным человеком, по крайней мере, на остаток вечера нашего знакомства.
– А ты не зря прогнал своего товарища? – вернулся незнакомец с пластиковой тарелкой и заваренной в ней китайской лапшой быстрого приготовления.
– Нет, я сделал это для сохранения приличий… или спасения их остатков, – не знаю, понял ли он тогда, о чём я сказал. – Он мне не товарищ – работаем вместе.
– Это я сразу понял. Вы из экспедиции?
– Да, домой едем.
– Я такой же, как вы, точнее сказать, был им. Проработал тридцать пять лет, но пять лет назад вынужден был выйти на пенсию, вот с этим, – он попытался поднять свою ногу, но чуть не свалился.
– Я понял, аккуратнее, не упадите. Как вас зовут?
– Фёдором, – ответил он.
– А по батюшке как?
– Просто Фёдор, отчество при своих не ношу, – он открыл крышку своей вермишели, и пластиковый аромат китайского изделия развеялся над столом.
– А вас мне как называть? – обратился Фёдор ко мне.
– Кого это «вас»? Я тут один, – обернувшись вокруг себя, сказал я.
– Вас, – указал он пальцем на меня.
– Ну не «вас», а «тебя», – почему-то мне захотелось провалиться со стыда сквозь этот грязный пол железнодорожного вокзала. – Я Женя – Евгений, если вам угодно, – а отчество при своих не ношу.
Фёдор улыбнулся, поднял свой стакан с пивом, я ответил, слегка затронув его своей алюминиевой банкой с тем же напитком.
– Стало быть, к жене и детям отправляетесь?
– Кто к жене и детям, а я просто домой еду. А вы, Фёдор, куда путь держите?
– В больницу, на операцию, пятый раз за этот год еду. Не хотелось мне в день рождения ехать, но с ногой прощаться тоже не хочу пока.
– У вас скоро день рождения?
– У меня сегодня день рождения, шестьдесят лет исполнилось.
Сухой ком застыл в моём горле, немой ком.
– Как это сегодня? А где провожающие? Почему вы один сегодня? Ах, наверное, было бурное застолье?
– Нет, не было застолья, один я.
В голове у меня будто треснуло: отмечать юбилей шестидесятилетия в этом треклятом месте, кушая эту дрянь, запивая тёплым пивом! Очень стало не по себе. Да, возможно, в Фёдоре таился прекрасный актёр, но я предпочёл верить его искренним ответам. Было видно, как претило ему это место. Не понимая, продолжить или сменить тему, я аккуратно поинтересовался:
– А жена где?
– Оставила этот свет несколько лет назад, – он снял очки, протерев глаза.
– Простите, пожалуйста, я не знал, я не хотел, простите, – распинался я в извинениях.
– Ты не знал, всё правильно, не извиняйся, пожалуйста, всё хорошо.
Мои сотрудники вернулись с перекура, познакомились с Фёдором.
– Ну что, могу я угостить вас пивом? – загорелся глазами Фёдор.
– Если вам так угодно, то мы не откажемся, – посмотрев на ребят, одобрил я.
На лице Фёдора засияла улыбка. Сняв шапку и положив её в карман, он явил этому зданию сеть своих морщин на лбу – теперь он выглядел не моложе своих лет. Фёдор развернулся по направлению к рядом располагавшейся закусочной, аккуратно передвигая ногами. Я кивнул Пистолету, чтобы тот помог нести юбиляру его угощения. Согласился я с Фёдором исключительно в целях его успокоения. На мой взгляд, человеку, которому опостылело его одиночество, порой хочется быть хоть кому-то нужным, хотя бы на миг.
Гам распространялся с верхнего этажа вокзала. Это место, пропахшее насквозь спиртом и вонью уставших тел, всегда вызывало у меня отвращение. Тут круглосуточно наливали и пили, валялись, а просыпаясь, вновь наливали и пили местные постояльцы.
Пистолет принёс с собой четыре банки светлого пива. Прямо за ним ковылял, хромая, Фёдор. Четыре банки хрустнули, открывшись.
– С днём рождения, Фёдор, – поздравил я.
Мои попутчики вопросительно посмотрели на меня, но сразу подхватили и поздравили Фёдора. Старик, смущённый и не ожидавший, поблагодарил нас. В ответ ребята поблагодарили его за пиво.
– Вахта нынче долгая была, – начал Гламурный. – Дни волочатся беспощадно долго, ждёшь конца, ждёшь, а он всё никак не приходит. Но вот сейчас домой поедем – так скоротечно побегут дни.
– Я раньше думал так же, считал дни до момента возвращения домой, отсчитывал каждый дарованный день нашим создателем, – отвечал Фёдор. – Дни шли, вахты кончались, начинались – так я и упустил всю свою жизнь, не замечая её. Так всё и было. Но жизнь, она в каждом дне, будь то экспедиция или выходные. Теперь, напротив, я хочу, чтобы она замедлила свой ход. Сейчас мы с вами стоим за одним столом, но смотрим на окружающий мир разными глазами.
За выпитыми четырьмя банками пришли ещё и ещё, ребята пили с Фёдором, но мне не лезло. Я всё думал, представлял, насколько одиноко этому мужчине. В свой день рождения он кушал эту пластиковую лапшу в ненавистном месте – в этом поганом вокзале. Он так рад был общению с нами, рассказывал о своих экспедициях и походах, так рад был делиться вкратце прожитыми днями. Позже речь зашла о детях, Фёдор рассказал о своей дочери. Женщине было около сорока лет, она жила с сожителем в квартире Фёдора, поскольку не имела своего угла. Она постоянно выгоняла своего отца из дому в лютый сибирский мороз в одних штанах, только лишь потому, что ей негде было удовлетворить своего сожителя. Настроение моё совсем пропало. Нам ли жаловаться на жизнь со своими мелочами, когда вокруг такое...
Объявили посадку на наш поезд, я посмотрел на Фёдора.
– Не поеду на операцию. Хочу домой, спать. Пойду спать, – невнятным захмелевшим голосом сказал он.
– А вас в больнице не потеряют, не будут искать?
– А кому я там нужен? Там таким, как я, и ровного счёта нет. Не опоздайте на поезд, молодой человек.
Старец взял свою трость, достал из-под стола свою ношу, вынул чёрную шапку из кармана и побрёл в сторону выхода. Провожая взглядом, я ещё раз поблагодарил его за пиво, но он, не оборачиваясь, лишь поднял левую руку на прощание.
