В межвоенный период Белорусское Восточное (Мозырское) Полесье являлось территорией компактного проживания основного количества всего немецкого населения Советской Беларуси. По данным Всесоюзной переписи населения 1926 г., из 7075 немцев, проживавших в БССР, 3356 человек (46,6%) приходились на Мозырский регион (3294 человека, в сельской местности и 62 — в городской). Большинство (69,2%) сельских немцев республики проживало на Мозырщине1. Безусловно, в количественном отношении данная территория уступала обширным немецким анклавам в СССР — Республике немцев Поволжья, Украине, Сибири, Северному Кавказу (всего в Советском Союзе на 1926 г. насчитывалось 1 238 549 человек немецкой национальности — граждан СССР)2. Но это не умаляет ее общекультурологической значимости. Более того, история и культура немцев именно белорусского Полесья до сего времени остается обделенной вниманием историографов немецкого населения СССР. «За лесом деревьев не видать…».
I. 1920-е годы: «Kinder, Küche, Kirche»
«Леса, болота и пески…»
Складывание местной немецкой общины началось с 1909 г. До этого немцы в основном жили на Украине (Волынь), где арендовали помещичью землю. После осложнения арендных отношений они переселились в соседнюю Мозырщину, купили землю у местного помещика Анзельмова. Во время Первой мировой войны многие немцы уехали из Мозырского Полесья. Помимо спасения от военных бедствий, это было вызвано также политикой российских властей по «очистке» приграничной полосы Российской империи от «неприятельских выходцев» — австрийских, венгерских и германских переселенцев. В 1915 г. в связи с приближением линии фронта русское военное командование издало приказ о выселении немцев-колонистов из прифронтовой полосы в 24-х часовой срок. Много немцев покинуло Полесье с уходящими кайзеровскими войсками в 1918 г3.
В результате вынужденных миграций немцев разбросало по различным местностям — внутренние российские губернии, Русский Север, Средняя Азия, Польша, Германия. После окончания войны, перехода от внутриполитических коллизий (1917 г., гражданская война) к мирной жизни ситуация стабилизируется. Многие немцы приезжают обратно на Полесье, мужчины возвращаются из армии и германского плена, семьи воссоединяются. Жизнь нормализуется. К началу 1920-х годов немецкое население представляло собой значимое и самобытное этнокультурное явление в регионе.
С начала поселения на Полесье немцы жили колониями, состоявшими из отдельных хуторских хозяйств. В Наровлянском районе это были колонии: Березовка, Антоновка, Красиловка, Майдан, Осиповка, Хатки и Дубровская. В Каролинском (Ельском) районе: Анзельмовка (с 1929 г. переименована в Роза-Люксембург) и Наймановка. С середины 20-х годов и до конца 30-х в Советской Беларуси имелось 2 немецких национальных сельских совета, оба — на Мозырщине: Березовский в Наровлянском районе и Анзельмовский (с 1929 г. им. Розы Люксембург) в Ельском районе.
Количество населения менялось в связи с естественным приростом и миграциями. Имеющиеся статистические данные, иногда противоречивые, дают возможность представить динамику немецкого населения в целом. Так, в Анзельмовском сельсовете немцев насчитывалось 612 из 911 человек всего населения по данным на 18 декабря 1926 г., в 1927 г. — 659 из 1007, в 1929 г. — 731 из 1068. В Березовском сельсовете в 1926 г. немцев было 1555 из 1656 человек всего населения. В 1927 г. в Наровлянском районе жили 1968 немцев, из них 1 483 человек — в Березовском сельсовете, 475 — в Хатковском. В 1929 г. в Березовском сельсовете немцев было 1431 из 1567 человек всего населения4.
Ареал компактного проживания немцев распространялся и на Лельчицкий район. По разным источникам, в 1925 г. здесь было от 183 до 215 человек немецкого населения. В 1931 г. в трех деревнях района — Дубницкой, Средних Печах и Дубровке — насчитывалось 33 немецких хозяйства (семьи)5. Компактные «островки» немецкого населения имелись и в Житковичском, и в Речицком районах (хутора Заходы).
Территория проживания немцев-колонистов Мозырщины характеризовалась малоплодородными землями. «Леса, болота и пески» — так описывался регион в официальном документе. «Пахотные земли. состоят преимущественно из оподзоленных супесков и песков, с высокими грунтовыми водами, которые во время выпадающих осадков совершенно затопляются. Расположены эти земли в низинах на бывших лесных вырубках в значительной части заболоченных, также заболочены все сенокосные угодья» — характеристика почвенно-климатических условий региона. Ирригационная система, создание которой началось до революции 1917 г., была запущена. Регион являлся зоной рискованного земледелия с малоплодородными почвами и низкими урожаями хлебных культур — 10-15 (по другим источникам — 25-30) пудов с гектара6.
«В хозяйственном отношении немцы стоят выше окружающего населения»
Цитата, взятая из центральной газеты БССР «Звезда», номер от 26 июля 1923 г., адекватно оценивает экономическое положение немецкого сельского населения. Рыночная направленность хозяйств проявлялась в использовании породистого молочного скота. Коровы в немецких колониях давали до 18 литров молока (по данным на 1930 г.). Немцы держали так называемые «колонистские» («немецко-колонистские») породы — черную и красную «немецкие». Популярны были и метисы иностранных пород, например, швейцарских симменталов и др. Немецкая порода коров составляла значительную часть местного племенного скота. Для кормления коров колонисты все больше сеяли клевер, вику, выращивали овощи. Из других сельскохозяйственных культур были распространены рожь, овес, гречиха, горох. Для нужд семьи держались овцы и свиньи. Разводили домашнюю птицу7.
Основой немецкого хозяйства являлась корова. Она была основной кормилицей, а деньги, вырученные от продажи молочных продуктов, давали возможность купить все необходимое. В 1930 г. считалось, что наличие 2-3-х коров обеспечивает стабильное проживание семьи8. Высокая продуктивность немецких коров, большее их количество у немцев в сравнении с окружающим населением выгодно отличало немецкие хозяйства по критерию зажиточности. Корова в немецкой семье была объектом всеобщей заботы. Если у окружающего иноэтничного населения, в частности — белорусского — традиционно считалось, что хозяйственная прерогатива мужчин — это содержание лошади и труд с ее использованием, женщин — занятие коровой, то в немецких хозяйствах такого разделения не наблюдалось.
Высоким уровнем развития отличалась кооперация в среде немецких крестьян-колонистов. Успешно функционировали молочные общества (артели) по производству сливочного масла, варке сыра, в том числе — голландского. К 1930 г. молочные общества немецких сельсоветов объединяли около 900 хозяйств. Официальный источник отмечал, что немецкое население охвачено обществами почти полностью9. В 1929/30 г. молочная кооперация Анзельмовского сельсовета выработала 88,7% всего масла, произведенного в Ельском районе10. А район насчитывал 14 сельсоветов.
Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзене и будете в курсе новых публикаций и исследований!
Следствием стабильной хозяйственной коньюнктуры местных немцев являлось их активное и массовое участие в потребительской кооперации. Так, в 1926 г. потребительское общество «Культура» Анзельмовского сельсовета состояло из 587 пайщиков, в том числе — 125 женщин; в 1927 г. — 632 пайщика, из них — 134 женщины11.
«Быт патриархальных времен»
Это официальное определение характера традиционной жизни немцев в 1920-е годы, безусловно, тенденциозно. Оно обусловлено своеобразием немецкого этнокультурного комплекса в местном национально-культурном контексте, его часто непонимаемой нетипичностью. К сожалению, недостаток репрезентативных этнографических материалов затрудняет максимально объективное и всесторонне освещение сюжета. Поэтому мы можем восстановить картину лишь в общем. При этом использованы архивные материалы и устные сведения Верман Берты Карловны (немка, 1931 г.р.), Скоростецкой Нины Михайловны (белоруска, 1924 г.р.) — обе уроженки д. Анзельмовка, Фендач Анастасии Станиславовны (чешка, 1931 г.р.) — уроженки д. Березовка.
Дома (по местному — «хаты»), как правило, были срубного типа, из осины (поскольку она устойчива к гниению) и ольхи. Крыши крылись гонтом. Дом и основные хозяйственные постройки находились под одной крышей. Как отмечают информаторы, во дворе был полный порядок, трудно было найти лишнюю травинку. Усадьбы ограждались живой изгородью — елями, вербами. Таким образом сад оберегался от заморозков. Дерево в качестве топлива экономили, печи зимой топили слабо, согревались перинами. Для их изготовления разводили гусей, которых во время холодов могли держать в доме. В целях экономии в качестве подстилки для коров использовали листья деревьев, а не солому.
Повседневной одеждой немцы практически не отличались от окружающего населения. В пище для приготовления многих блюд использовали гусиный жир. Традиционным было употребление сливочного масла, сыра. Распространенным блюдом были клецки. Анастасия Фендач вспоминает, как немцы вечером после всех хозяйственных работ ели картофельные блинчики («драники» — белорусское национальное блюдо) и пили кофе (как правило, морковный), летом сваренный на плите возле дома.
Для определения количественного состава немецкой семьи нами были использованы статистические данные по Роза-Люксембургскому сельсовету на 1934 г.12 и анкеты арестованных немцев из следственных дел за 1932-1941 гг.13. В первом случае в 136 учтенных семьях насчитывалось 760 человек (одиночки не учитывались). В семьях было от 2 до 11 человек. В среднем на семью приходилось 5,6 человека. Во втором случае в 90 семьях было в целом 460 человек. Семья в среднем составляла 5,1 человека.
Браки у немцев, как правило, были одноэтничные. Свадьба предварялась обрядом сватовства и приглашения гостей. Он был столь экзотичен для местного иноэтничного населения, что упоминается даже в официальном отчете Каролинского райкома КПБ за 1926 г.: «Перед свадьбой виновник торжеств — жених — садится верхом на маленькую разукрашенную лошадку и въезжает прямо в комнату, приглашая хозяина в гости»14. Аналогично сват на украшенной лентами и цветами маленькой лошади заезжал и разворачивался в доме молодой, в котором хозяином были открыты все окна.
Показателем устойчивости традиционной этнической культуры является ономастика. Рассмотрим динамику женского именника местных немцев. Для этого сделаем выборку женских имен ряда семейств (по уже обозначенным анкетам арестованных немцев): Абрам, Альбрехт, Бернт, Бубольц, Вернер, Витлиф, Гамарник, Гайн, Ганерт (Генарт), Гафке, Герзекорн, Гессе, Гинкельман, Гинц, Гоппе, Грапотин, Грасс, Домке, Доберштейн, Есвайн, Заржицкий, Кин, Крейнинг, Кошуба, Кренц, Кроль, Крон, Кукук, Куцке, Куят, Лангус (Лянгос), Лейске, Либренц, Малон, Марон, Мац, Миллер, Мительштедт, Найман, Рац, Рейдер, Ренерт, Решке, Руди, Тимник, Турек, Шамуль, Шмидт, Шнайдер, Штайнбах, Шот, Штрайх, Фаль, Ферле, Фрихерт, Цайхнер, Элерт, Эцингер, Ябс, Янишевский, Янц.
Первый период. Имена родившихся до 1910 г., т.е. до времени начала складывания местной компактной немецкой общины. Это — имена немокмигрантов. В данном случае 85 немок разных возрастов представлены 31 именем. Приведем эти имена с указанием количества людей, их носивших: Августа, Ольга — по 9 женщин, Альвина — 6, Эмилия — 5, Эмма, Матильда, Марта — по 4, Паулина, Отилия, Амалия, Анна, Лидия, Ульда, (Гульда) — по 3, Берта, Герта, Эрна, Ванда, Каролина, Мария, Иоганна, Тереза — по 2, Теофила, Софья, Адина, Эринстина, Христина, Сусанна, Фрида, Адолина, Антонина, Екатерина — по 1.
Второй период. Имена родившихся с 1920 по 1929 г. В этом случае 97 немок представлены 37 именами: Ида — 10, Ольга — 8, Эльза — 7, Эмма, Альмида (Альма) — по 5, Адолина, Берта, Лидия, Фрида — по 4, Анна, Марта, Отилия, Тереза, Эрна — по 3, Альвина, Антонина, Зельма, Герта, Мария, Милита, Софья, Эстер — по 2, Атона, Августа, Альфрида, Дина, Гульда (Гильда), Зента, Клара, Лилия, Маргарита, Матильда, Мета, Марихем, Паулина, Рута, Элизабет — по 1.
Третий период. Имена родившихся, начиная с 1930 г. В данном случае 45 немок представлены 26 именами: Ольга, Ида, Зента — по 4, Герта, Зельма — по 3, Альмида (Эмильда), Берта, Марта, Теофила, Эльза, Эмма, — по 2, Агнесса, Анна, Гульда, Валентина, Леокадия, Лидия, Лиза, Мильда, Мейта, Наталия, Одина, Отилия, Татьяна, Фрида, Эрна — по 1.
В целом представляется картина значительного многообразия немецких женских имен с устойчивым характером некоторых из них на протяжении длительного периода. При этом практически отсутствовала трансформация именной модели в именник окружающего этнического большинства.