Как известно, перед самоубийством Гитлер сетовал, что «немецкий народ оказался недостоин его» и очень переживал по поводу того, что народ-предатель не желает умирать вместе с ним: солдаты и офицеры вермахта, исключая фанатиков-одиночек, массами сдаются в плен союзникам-победителям.
Он был не первым тираном-маньяком, желавшим утащить свой народ вместе с собой в могилу. Более «удачливым» в этом смысле был президент Парагвая Франсиско Солано Лопес (1962-1870 гг.) – не только национальный герой этой южноамериканской страны, но и кумир левых всего мира.
Левые боготворят Ф.Лопеса потому, что, во-первых, социально-политический строй Парагвая при его правлении мало отличался от «реального социализма» ХХ века. Подобный строй – с самообеспечивающейся, закрытой для внешнего мира экономикой и общинами типа колхозов, управлявшихся священниками, был создан в Парагвае еще в XVII веке иезуитами. Такая система в силу разных причин, исследование которых выходит далеко за рамки данной работы, оказалась подходящей для местных индейцев-гуарани. И, освободившись в 1811 г. от испанского владычества, парагвайцы воспроизвели иезуитскую систему; правда, во главе ее встали уже не монахи-иностранцы, а местная элита. Создателем этой необычной социально-экономической системы стал адвокат Каспар Родригес де Франсиа, ставший пожизненным президентом Парагвая.
После его смерти, при президенте Карлосе Антонио Лопесе (1841-62 гг.) Парагвай приступил к развитию экономики. Левые авторы утверждают, что за два десятилетия эта отсталая, аграрная страна выбилась чуть ли не в экономические лидеры Латинской Америки, но это выдумки.
«Развернулось строительство промышленных объектов, среди которых наибольшее значение имел вступивший в строй в 1850 году литейно-механический завод «Ла Росада» в городке Ибикуи – первое в стране относительно крупное металлургическое предприятие. … Завод выпускал широкий ассортимент изделий – от пушек, ядер и пуль до гвоздей, подков, сельскохозяйственных орудий и металлической посуды. Правда, техническое оснащение «Ла Росады» было довольно бедным. Там не имелось ни одной паровой машины, а единственное водяное колесо приводило в действие мехи для наддува доменной печи. Все остальные станки и агрегаты, как встарь, работали от мускульной силы. Впрочем, учитывая сложность переоснащения и дешевизну ручного труда, это считалось вполне приемлемым.
С 1855 года построенная под руководством английских инженеров Асунсьонская судоверфь начала спускать на воду парусно-паровые суда с импортными двигателями. Одновременно шли работы по расширению и реконструкции столичного арсенала – главного оружейного завода страны. Открывались кожевенные, бумажные, табачные и ткацкие фабрики, швейные мастерские, пороховые мельницы, деревообрабатывающие и кирпичные заводы.
От сказанного может создаться впечатление, что при Карлосе Антонио Лопесе Парагвай быстро превращался в передовую державу. Подобного мнения придерживаются некоторые авторы, склонные идеализировать этого диктатора. …
Подсчет среднедушевого национального дохода Парагвая сильно затруднен тем, что до сих пор нет единого мнения о количестве жителей этой страны на рубеже 1850-60 годов. При этом разброс оценок огромен – от полумиллиона до почти полутора миллионов человек. Но даже если взять минимальную цифру, чтобы показатель принял наиболее выгодное для Парагвая значение, то получится, что на душу среднестатистического парагвайца в 1860 году приходилось всего 0,63 тогдашних фунта стерлингов.
При этом на среднестатистического уругвайца приходилось 4,83 фунта, на аргентинца – 1,01, а на бразильца – 0,55. Следовательно, по среднедушевому доходу от Парагвая немного отставала только Бразилия...
Перейдем к частностям. Накануне войны с соседями вся парагвайская металлургия, по сути, сводилась к единственному заводу «Ла Росада». Между тем, только в столице Аргентины Буэнос-Айресе к 1850 году действовали два металлургических предприятия. В Бразилии уже в 1830 году работали литейно-механические заводы в Байе, Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро, а в дальнейшем было открыто еще несколько, в том числе крупный сталеплавильный завод в Понта-да-Арее.
Заявление о том, что в Парагвае действовала одна из первых на континенте железных дорог, требует уточнения – а из какого количества «первых»? Известно, что на Кубе железнодорожное сообщение открылось еще в 1837 году, в Гайане – в 1848, в Перу и Чили – в 1851, в Бразилии – в 1854, в Аргентине – в 1857, а в Парагвае – в 1861 году. То есть, по срокам его открытия Парагвай находился на седьмом месте в Латинской Америке и на третьем – среди своих ближайших соседей» (Вячеслав Кондратьев «Великая Парагвайская война». Изд-во «Пятый Рим», 2018).
Промышленность, внешняя торговля и 98% земли находились в руках государства, а частный сектор сохранялся только в торговле. В Парагвае не было нищих, а депутаты парламента и министры должны были не менее двух недель в году бесплатно отработать на самых тяжелых и грязных работах – чтобы не забывали о нуждах простого народа. У Парагвая была сильная и многочисленная армия, которая неоднократно вмешивалась в гражданские войны в соседней Аргентине, поддерживая угодных ей кандидатов в президенты этой страны.
Если К.Лопес, при всех своих диктаторских устремлениях, все же проводил более или менее разумную политику, то его сын, Франсиско Лопес Солано, став главой парагвайского государства, быстро превратился в сумасшедшего тирана. В 1864 г. о втянул Парагвай в войну с обоими соседями-гигантами – Бразилией и Аргентиной, а заодно и с Уругваем. О причинах войны левые авторы пишут, что все произошло из-за того, что Парагвай в то время был союзником Уругвая, а Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айрес свергли законного президента этой страны и посадили в президентский дворец в Монтевидео свою марионетку. Однако подлинной причиной бразильского вмешательства в дела Уругвая, поддержанного Аргентиной, стали нападения уругвайских гаучо на бразильских фермеров и фазендейро в приграничье, а также отказ Монтевидео признать вину своих граждан и выплатить бразильцам компенсации. Так что «вина» Бразилии в начавшейся войне более чем сомнительна.
Кроме стремления помочь союзнику, по мнению апологетов Ф.Лопеса, парагвайцам был необходим выход к морю, и поэтому он поддержал Уругвай. Более глобальное объяснение левыми причин Парагвайской войны таково: латифундистские режимы Бразилии и Аргентины (первый из них был еще и рабовладельческим) якобы с трудом терпели у своих границ «маленький свободолюбивый Парагвай» и жаждали захватить его земли, распространив на них латифундизм. Некоторые авторы пишут, что Парагвай, мол, «подавал пример свободы» народам Латинской Америки, и поэтому реакционные режимы соседних стран решили его уничтожить. И, конечно, все поклонники Ф.Лопеса отмечают, что Парагвай не имел внешней задолженности, не брал кредитов у английских империалистов, не давал им свободно экспортировать в свою страну товары и запрещал продавать иностранцам землю. Поэтому за спиной бразильского императора Педру II и аргентинского президента Б.Митре стояли-де английские банкиры (в первую очередь в антипарагвайской активности подозреваются Ротшитльды).
Все это полнейшая чепуха. Парагвай с Уругваем не граничил, поэтому никакой пользы от союза с Монтевидео Ф.Лопес получить не мог. Действия Ф.Лопеса после отчаянной просьбы Уругвая о помощи также не свидетельствуют о его верности союзническому долгу: парагвайцы начали войну с захвата бразильских судов на реке Парана и вторжения своих войск одновременно в Бразилию и в Аргентину, а не с направления армии в сторону Уругвая. И только после падения дружественного режима в Монтевидео парагвайский корпус через бразильскую провинцию Риу-Гранди-ду-Сул двинулся к Уругваю.
В Бразилии и Аргентине того времени было огромное количество свободной земли, причем лучшего, чем в Парагвае, качества и расположенной гораздо ближе к морским портам, так что парагвайские дремучие леса и малоплодородные саванны были бразильским и аргентинским латифундистам и плантаторам совершенно не нужны. Аргентина в свое время, еще в 1811 г., пыталась присоединить Парагвай (он при испанском владычестве входил вместе с Аргентиной, Уругваем и Боливией в состав вице-королевства Рио-де-Ла-Плата), но жесткое противодействие более сильной Бразилии сделало аргентинские вожделения бесперспективными, и ко времени правления Ф.Лопеса уже не Аргентина вмешивалась в парагвайские дела, а наоборот - Парагвай стал непременным участником гражданских войн в Аргентине.
По поводу «свободолюбивого примера» Парагвая, раздражавшего аргентинских и бразильских помещиков, всерьез говорить не стоит. Парагвай – специфическое индейское общество, в котором ни о какой свободе не было речи, и которое ничем не могло привлечь аргентинских гаучо или бразильских крестьян и рабов. Об этом свидетельствует тот факт, что никакой эмиграции в Парагвай не происходило, а вот из Парагвая в соседние страны – очень даже происходила: после начала войны в Аргентине и Бразилии из эмигрантов был создан Парагвайский легион, в ряды которого вступили сотни эмигрантов, а уже в ходе войны к легиону примкнули парагвайские солдаты и офицеры, перешедшие на сторону бразильцев в Риу-Гранди-ду-Сул. Видно, далеко не всем парагвайцам был по душе «колхозный» строй.
И совсем смехотворно выглядят заявления о поползновениях британских и американских банкиров и империалистов. Никаких богатств в недрах Парагвая нет. К чему стремились Ротшильд и его коллеги – получить под свой контроль плантации низкокачественного хлопка и табака? Что они собирались вывозить оттуда – чай-мате, который в Европе не пили? Да они, скорее всего, просто не знали о существовании Парагвая – он был им не интересен. Отсутствие интереса европейцев и американцев к далекому конфликту в Южной Америке подтверждается тем, что в первый период войны британская, американская и французская пресса, не разобравшись, дружно поддерживали борьбу «маленькой храброй республики» с могучими соседями.
На самом же деле соседи были вовсе не такими могучими, а Парагвай не был таким уж беззащитным. При населении в 535 тыс. человек (в Парагвае регулярно проводились переписи населения и численность его жителей на начало войны точно известна) страна имела 30-тысячную регулярную армию и 60 тыс. резервистов. Бразилия с ее 8,5 миллионным населением обладала только 16-тысячной армией и не имела резервов. В свою очередь, Аргентина (1,7 тыс. жителей) располагала всего лишь 8,5-тысячной армией, которая, кроме всего прочего, поначалу сочувствовала испаноязычным парагвайцам. Уругвай с 200-тысячным населением, хотя и примкнул к аргентинско-бразильской коалиции, смог выставить не более 3 тыс. солдат и офицеров, и никакой роли в войне не сыграл.
То есть на самом деле Парагвай, заранее мобилизовав огромную для Латинской Америки того времени армию, выступил в роли агрессора, причем на Бразилию он напал не для того, чтобы помочь Уругваю, а чтобы захватить провинцию Мату-Гросу, а главное - провинцию Риу-Гранди-ду-Сул и таким образом «прорубить окно» к морю. Началась отчаянная война, жестокость которой с самого начала была обусловлена тем, что парагвайцы зверски обращались с пленными и гражданским населением захваченных бразильских и аргентинских провинций: пленных резали, население беспощадно грабили, а женщин и девочек угоняли в Парагвай. Индейцы по происхождению, парагвайцы не жаловали ни белых (аргентинцев), ни чернокожих (в бразильской армии было много негров и мулатов) соседей. Неудивительно, что бразильцы и аргентинцы, взбешенные жестокостью врага, сами начали расправляться с парагвайцами, не щадя ни пленных, ни гражданское население. Но начало зверствам положили все-таки солдаты «маленькой свободолюбивой республики».
Что же представлял собой Ф.Лопес? О его личных качествах пишут разное: для врагов он – маньяк и изверг, для сторонников – герой. О том, что он казнил тысячи ни в чем не повинных людей, сдирал кожу с оппозиционеров и зашивал в нее свиной помет, что он насильно овладевал сотнями женщин, а в случае их несогласия убивал их родных, о садистских оргиях, которые он устраивал – об этом пишут враги Ф.Лопеса, которые могут и выдумывать, поэтому эти темы оставим историкам. Однако те его действия, которые документально подтверждены, заставляют усомниться не только в нравственности «президента-воина», но и в его психическом здоровье.
Своей невенчанной сожительнице, ирландке Элизе Линч, Лопес присвоил небывалое в истории звание «маршалина», т.е. маршал женского рода. Но это были еще «цветочки»: маньяк-президент собрал конклав католических епископов страны и потребовал, чтобы они провозгласили его святым. 23 отказавшихся священнослужителей были немедленно расстреляны. Это было еще до начала войны, а после первых поражений маниакальные черты характера Лопеса проявлялись все чаще и все сильнее. Он приказал расстреливать офицеров и каждого десятого солдата в частях, которые терпели поражение в боях, а летом 1868 г., когда Парагвай уже сопротивлялся из последних сил, его охватила мания заговоров. Были подвергнуты зверским пыткам и расстреляны 70-летняя мать президента, его брат, а также сестры и их мужья. Казни в армии начали исчисляться тысячами: по приказу Лопеса закололи копьями и изрубили мачете 500 иностранцев – как специалистов, работавших в парагвайской промышленности и служивших в армии, так и дипломатов, обвинив их в заговоре. Посол США Чарльз Уошберн был также схвачен, и только присутствие на реке Парана американских канонерок спасло его от казни.
Были ли заговоры на самом деле? Это неизвестно, но возможно, что и были. Ведь двумя годами раньше, после того, как парагвайские войска были вытеснены из Аргентины и Бразилии, эти страны предложили Лопесу мир – без аннексий и контрибуций. Он отказался. А ведь это был шанс прекратить войну, уже превратившуюся к тому времени в чудовищную бойню. Шансов победить у Парагвая не было, и кое-кто в руководстве страны и армии вполне мог задуматься об отстранении взбесившегося тирана.
С 1868 г. в армию начали мобилизовывать женщин – поголовно, кроме тех, кто работал на военных заводах, и детей с 12 лет. Еще через год, уже после падения столицы страны Асунсьона, произошла знаменитая трагедия при Акоста-Ню: там, по приказу Лопеса, несколько тысяч детей попытались остановить наступление бразильского корпуса – и все до одного погибли. «…Враги отмечали массовый героизм населения, бразильский историк Роше Помбу писал: «Множество женщин, одни с пиками и кольями, другие с малыми детьми на руках яростно швыряли в атакующих песок, камни и бутылки. Настоятели приходов Перибебуи и Валенсуэла бились с ружьями в руках. Мальчики 8-10 лет лежали мертвые, и рядом с ними валялось их оружие, другие раненые проявляли стоическое спокойствие, не издавая ни единого стона» (Как убили «сердце Америки» или Великая парагвайская война. https://masterok.livejournal.com/2500504.html.).
Для левых эта трагедия – свидетельство героизма парагвайцев, их верности Лопесу и готовности умереть во имя родины и идеалов. Невероятное мужество парагвайцев не подлежит никакому сомнению. Но все же – послать на верную смерть тысячи детей – будущее нации – в условиях априорно проигранной войны – это что, подвиг? Нет, это преступление сумасшедшего маньяка, которому безразлична судьба своего народа. «Франсиско Солано Лопес решил прикрыться детьми, чтобы хоть ненадолго, но продлить агонию своего режима» (В.Кондратьев «Последний призыв». Tags: Великая Парагвайская война, vikond65.livejournal.com).
После Акоста-Нью аргентинцы и бразильцы вновь предложили Ф.Лопесу переговоры. Он вновь отказался, приказав расстрелять уцелевших министров и архиепископа Парагвая – последнего из своих братьев. Чтобы не достались врагу живыми.
Отступая, парагвайская армия проводила тактику выжженной земли: все дома, сооружения, имущество, запасы и посевы сжигались. Солано Лопес обрек население своей страны на смерть от голода: именно он, а не интервенты, виновен в массовой гибели соотечественников.
1 марта 1870 г., в ущелье Серро-Коро, недалеко от реки Акибадан, последний парагвайский отряд из примерно 300 человек (большинство - женщины и дети) во главе с Лопесом был окружен многократно превосходящими силами бразильцев. Опять последовало предложение сдаться в обмен на жизнь и свободу для всех пленных – и вновь отказ. Парагвайцы пошли в последний бой. Лопес пытался лично убить бразильского командующего генерала Камарру, но был ранен пикой в живот. Тяжелораненый, он в последний раз отверг предложение о сдаче, отстреливался от врагов из револьвера и был расстрелян в упор. Парагвайские историки утверждают, что перед смертью тиран воскликнул: «Моя страна, я умираю вместе с тобой!», однако бразильские солдаты (а вокруг Лопеса в его последний час были только они) ни о чём подобном не вспоминали: это обычная пропагандистская выдумка.
Немногих парагвайцев, которые все-таки попали в плен, бразильцы отпустили по домам. Была отпущена и любовница Лопеса Элиза Линч, несмотря на то, что она в начале войны командовала операцией по захвату бразильской провинции Мату-Гроссу, в ходе которой проявляла крайнюю жестокость по отношению к бразильским пленным и населению: ее всего лишь выслали в домой, в Великобританию.
Маршал-безумец был близок к истине: из 535 тыс. парагвайцев к концу войны уцелело не больше 280 тыс., причем мужчин - всего 29 тыс., включая бойцов из эмигрантского легиона, грудных младенцев и инвалидов (тот факт, что женское население Парагвая уцелело, опровергает мнение левых о том, что союзники целенаправленно уничтожали парагвайцев.). Промышленность страны была совершенно разрушена, остатки сельского населения – женщины, дети и инвалиды – в основном переместились из деревень в трущобные поселки, возникшие в окрестностях столицы страны Асунсьона, где влачили жалкое существование. (Столица Парагвая, в отличие от всей остальной страны, уцелела: гарнизон города отказался выполнить людоедский приказ маршала Ф.Лопеса и сжечь Асунсьон. Все-таки не все парагвайцы заразились паранойей от президента!). Самая развитая страна континента с тех пор превратилась в самую нищую и отсталую.
И все это произошло потому, что ею правил безумец, сумевший повести за собой большинство населения. А сегодня в Парагвае, как и за его пределами, сотни тысяч людей воздают хвалу массовому убийце Лопесу, превратившему Парагвай в огромное кладбище.