Это история давнего моего приятеля. В армии вместе служили. Недавно встретились, долго болтали. Не знаю почему, каким образом, но всплыл вот этот сюжет. Не сюжет даже, а прекрасная печальная история, которой спешу с вами поделиться. Далее со слов друга.
Бабушка моя, Татьяна Игнатьевна, прожила долгую трудную жизнь: воспитала троих сыновей (мой отец младший из братьев), работала не покладая рук.
В юности - в колхозе, потом, окончив педагогический, преподавала в школе родного села русский язык и литературу. Век свой бабушка доживала в «родовом», как она говорила, доме.
Действительно, этот пятистенок срубил еще ее дед, когда выдавал свою среднюю дочь, бабушкину маму, замуж. Вроде как приданое. Сыновья звали Татьяну Игнатьевну к себе: старшие - в Москву и Псков, мой отец - в Орел.
Мол, отдохни на старости лет от непростого деревенского быта, поживи в городе. А летом будешь к себе уезжать. Но бабушка покидать село наотрез отказалась. «Здесь родилась, говорила она, - здесь и умру». Так оно и вышло.
Как-то зимой, возвращаясь, домой от колодца с ведром воды в руках, бабушка поскользнулась на заледенелой тропке и упала. Увы, падение вышло более чем неприятным: бабушка сломала шейку бедра. Так что далее были областная больница, операция, костыли и новые уговоры сыновей переехать в город.
И на этот раз бабушка отказалась оставлять свой пятистенок. «Еще чего выдумали, - ворчала она. - Я сама прекрасно справлюсь. За водой, конечно, уж ходить не стану. Но воды мне добрые люди принесут - я половину села читать-писать выучила».
Действительно, благодарные ученики бабушку не оставляли. Чего не скажешь о силах. Однажды отцу позвонила соседка Татьяны Игнатьевны и сказала, что с бабушкой неладно. Мол, ничего не ест, даже на крылечко воздухом подышать не выходит, целыми днями сидит у окна и смотрит на занесенную снегом иргу. Отец в тот момент оставить работу не мог, потому проведать бабушку отрядили меня.
Старушка мне очень обрадовалась, но от окна не оторвалась. Как садилась к нему утром, так и сидела, пока не стемнеет.
- Ты чего там высматриваешь-то, баб? - спросил я на второй день.
- Снегиря жду, Степушка. Снегирь сюда прежде летал. Один и тот же.
Прилетит, сухих ягод поклюет и улетает. И так каждый день. А теперь пропал. Другие снегири клюют, а его нет. Не иначе как знак: помру скоро. Вот тогда уж он прилетит.
- Прекрати ерунду говорить, баб. Можно подумать, ты этого снегиря в лицо знаешь. Отличаешь от других. - Конечно, знаю. И ты его узнаешь, Степушка... На моих похоронах.
Я, конечно, ругался на старушку, говорил, чтобы она о смерти думать перестала, однако все вышло в точности так, как она сказала.
Следующим утром Татьяна Игнатьевна не проснулась - умерла во сне. Смерть праведницы. Да она такой и была. Хоронили ее через три дня на сельском кладбище - рядом с родителями, братьями и мужем.
Гроб ученики от дома до храма на руках несли. Из храма на кладбище тоже.
Бросив ком мерзлой земли в разверстую могилу, я встал чуть поодаль, чтобы не мешать людям. И тут услышал за спиной какое-то шебаршение. Обернулся.
Пять или шесть снегирей, перепрыгивая с ветки на ветку, клевали скукоженные на морозе, но все еще яркие мясистые ягоды рябины. Лишь один сидел неподвижно и глядел на меня.
Права была Татьяна Игнатьевна, я сразу его узнал, этого снегиря. «Что же ты, брат, раньше не прилетел? - сказал я птахе с укором. - Глядишь, и бабушка пожила бы еще». Он смешно встрепенулся и развел крылья, словно человек руки. Что уж там у него произошло, почему он не показывался, не знаю.
Тем временем глинистый могильный холмик был увенчан крестом, обложен лапником. Народ потянулся к выходу. Я шел последним. Сделав несколько шагов, обернулся. Снегирь продолжал сидеть над бабушкиной могилой, хотя шустрых его товарищей давно след простыл».
Мне нечего добавить к этой истории. Берегите близких, берегите себя. И будьте счастливы...