Работа наша сам знаешь какая – тренировки да выезды на соревнования, летом – лагерь.
Всю подноготную учеников поневоле знаешь – кто как учится, как дома дела, характер, привычки, все… И что Куликов у меня матерщинник страшный, знал уж я давно. Двенадцать лет ему, три года у меня тренируется. Уж ему и попадало от меня, а иду мимо раздевалки – мат-перемат, и Куликов громче всех. Не он, конечно, один, а попадало всегда ему. Бывало уж иной раз сделаю вид, что ничего не слышу… В прошлое лето тоже в спортивный лагерь поехали. Первый день самый суетливый – заселение по корпусам, выдача белья… Все педагоги на взводе. Мальчишкам-то чего: матрас на койку, сумку под койку и уже носятся по всему лагерю – из города на простор вырвались.
Я чего-то в клуб зашел, а там у нас библиотека есть, я слышу – кто-то там говорит, заглянул. Один-то сразу меня увидел, примолк, а Куликов спиной ко мне стоял – и чешет так, что даже у меня уши в трубочку сворачиваются.
- Все, Куликов, ты попал! – он, бедный, так на полуслове, вернее на полумате и застыл, видит, что у меня уж рука на оплеуху поднимается, голову в плечи втянул. А я рукой-то этой, что за оплеухой потянулась, и схватил первую попавшуюся книгу с полки. Раскрыл не глядя:
- Вот отсюда, наизусть, - пальцем ткнул и Куликову под нос сунул. Тут и сам заглянул: «Антон Павлович Чехов. «Толстый и тонкий». – Понял? – говорю: - В конце смены, на заключительном концерте. Наизусть.
- Понял.
Ну, смена, как смена была: утром зарядка, днем тренировка, костры, походы, рыбалки – все было.
Только Куликов мой, вижу, притих. А, надо сказать, парень-то он хороший и спорт любит. И выступает на соревнованиях хорошо. Я бы, может, другого-то на его месте уже и отчислил из группы. Дисциплина – главное в работе детского тренера. Верно? И они все мой характер знают. Вот Куликов-то мой и присмирел. Во всяком случае, при мне. Не слышно его совсем. А гляжу – в свободную-то минуту книжку все читает. «Ну, давай-давай», - думаю. Ну, там и без Куликова проблем хватало, такие орлы есть… Да сам знаешь…
И вот последний день. Родители приехали, у нас традиция такая – в последний день концерт для родителей давать, а вечером большой костер на берегу…
Гляжу, Куликов-то бедный, от волнения аж побледнел весь. Я уж сам за него переживаю – справится ли…
Концерты у нас всегда хорошие. Такие артисты есть – и поют, и пляшут, и сценки всякие ставят. Все довольные – и ребята, и родители. И вот ведущий концерта, Сашка Потралов (спотсмен-то из него вряд ли великий получится, а артистом точно будет, если учиться пойдет), так вот, Потралов объявляет:
- Выступает Сергей Куликов.
Все уже заулыбались, знают, что он без матюжка-то двух слов связать не может.
Выходит Куликов – гляжу, собрался весь, как перед стартом, он это умеет, уверенно на сцену вышел, (уже и смешки среди зрителей слышны) встал, голову наклонил, будто задумался, и, театрально так:
- Антон Павлович Чехов! «Толстый и тонкий»!
Тут уж все в голос смеются. А Серега-то, Куликов-то – понимает, что он пользуется успехом, рассказ-то ведь юмористический. И, как по писанному шпарит, без запиночки. В раж вошел. В лицах все разыгрывает. Кое-кто уж по земле катается, за живот держится… Аплодисменты, как народному артисту были…Спускается Куликов со сцены, улыбается счастливо. Мать тут к нему подскочила, обняла, за руку схватила и ко мне:
- Спасибо вам, Андрей Николаевич! – слезы у женщины на глазах.
- Да это, - говорю, - Чехову спасибо!
- И Чехову, спасибо и Чехову! – не понимая, наверное, о каком Чехове речь, твердит мать.
А Куликов мой, стоит, глаза скромно потупив, улыбку сдерживает, ну как на награждении за первое место, а потом выдает:
- Это мне за то, что я матюгнулся… Блин.