Когда я шел на учёбу без братьев С., то успевал прийти чуть ли не самым первым. Парты были составлены вместе длинными рядами. Сначала я сидел, где попало, но постепенно сместился на первый ряд. Так было удобно слушать, никто не отвлекал. Мне нравилось учиться. Я как будто снова в школе, которая продолжает сниться. Просыпаюсь, и очень обидно, что это было не по-настоящему.
Мне любопытно всё, даже немецкий язык, с которым я схватываюсь, каждый раз как охотник с медведем, и неизвестно кто победит. Но особенно я люблю историю Древнего мира (да, именно, почему-то с большой буквы). Я сижу в библиотеках и читаю так много, как никогда в жизни.
Я стараюсь отвечать на каждом семинаре, и, если знаю ответ, всегда поднимаю руку. Это постепенно начинает раздражать моих однокурсников, которые заводят порочную систему подготовки: каждый готовит какой-то один вопрос и именно на него и вызывается отвечать. Понимаю, так легче. А я нарушаю всю систему, я вызываюсь отвечать на любые вопросы, если же меня не вызывают, я дополняю, уточняю, задаю вопросы. Учёба для меня азартная игра, где надо играть по правилам, иначе - неинтересно. Каждый верный ответ – мой выигрыш. А для моих одногруппников, каждый мой ответ, – испытание терпения, новый вдох в шарик злости, который всё растет и растёт, я для них ботаник, выскочка и зазнайка.
Мне уже советовали несколько раз забыть фразу: «Как вы этого не читали? Не может быть! Но это обязательно надо прочесть!» и «Это же элементарно, как можно этого не знать!» Советовали, да я не услышал.
Я ищу в истории ответ на загадку, почему человечество такое, какое оно есть (со всеми войнами, диктаторами, мракобесием и непониманием очевидного), а разгадка совсем рядом в людях, которые меня окружают, они стремятся к комфорту, а я этот комфорт разрушаю, они хотят получить диплом, я – знания, они хотят покоя, развлечений, счастья здесь и сейчас, а я рвусь в будущее. Это разные системы ценностей и взгляда на мир. И так было, как мне кажется, во все времена, были такие как я и были такие как они. И таких, как я, всегда было меньшинство, а таких, как они, всегда большинство.
И ничто не могло остановить нас от скатывания к ненависти и войне. Разве что хорошие педагоги, но у наших преподавателей свои заботы, они живут на другой планете и просто иногда прилетали к нам прочесть лекции.
Конечно, были на курсе и такие, кто старался не встраиваться в систему, но и не противостоял ей, а тихонечко себе учился в сторонке. Они, кстати, в конце концов, потом и поступили в аспирантуру.
После первой сессии курс сильно сократился. Тогда институт не так сильно зависел от количества студентов, финансировали учебные заведения по другим критериям, никого не тянули за уши, всё решали оценки.
Со мной рядом сидит Миша, а с другой стороны Марина. Вместо лекции Марина пишет стихи, осенью у неё свадьба. Марина подсовывает мне тетрадку с просьбой подобрать рифму. Не понимаю, как можно на лекции сочинять какой-то посторонний текст, а больше того, как можно кого-то просить помочь тебе дописать твое стихотворение? Но я не отказываю, я успеваю всё, и рифму подобрать и лекцию записать. Потому что, в основном, я лекции не записываю, я их зарисовываю, мои лекции это рисунки, таблицы, схемы, имена, знаки, символы, когда я открываю свою тетрадь с конспектами я вижу картинку, она словно объемная, многозначная, наполненная несколькими слоями информации. Я так привык со школы, спасибо нашему классному – учителю истории Алексею Петровичу. Это помогает мне записывать лекции быстрее в несколько раз, чем при обычном письме, это - раз, это развивает нестандартное мышление, это - два, и это письмо защищено от посторонних, это - три. Третий пункт для моих одногруппников, которые пару раз брали у меня лекции и потом теряли, теперь же, даже если у меня просят списать лекции, я показываю тетрадь, озадаченный проситель чешет голову и возвращает мне мою клинопись. Сначала одногруппники думали, что это я так выделываюсь, но когда я ответило пару раз на отлично используя свои иероглифы, все окончательно поняли, что я им чужой на всю голову.
У этой медали, была, конечно, и обратная сторона. Если я пропускал занятие, я не мог попросить у кого-то переписать лекцию, и приходилось рыться в библиотеке, самому изучать тему. А после того, как Марина вышла замуж, а Миша взял академ, я остался один на один с моим курсом.
Саша станет известным дирижером, а может, и композитором. Миша будет известным писателем. Ирина прославится как хореограф. Она спрашивает меня: «А кем станешь ты?»
Мы лежим вчетвером поперек Сашиного дивана, в узкой Сашиной комнате, в трехкомнатной квартире Сашиных родителей. Три часа ночи. Напротив нас на полках над пианино стоит мощный музыкальный центр. Мы слушаем Концерт для фортепиано с оркестром №4 Сергея Рахманинова, потом «Трагедию в стиле рок» Сергея Курехина, потом «Выворотень» группы «Калинов мост», а сейчас - «Tyranny (For You)» группы «Фронт 242». Под последнее можно и поговорить.
Саша учится в Бийске, в музыкальном училище, он привозит новинки, знакомит нас с классикой и вообще с тем, что модно в мире искусства. Удивляет чудесами техники и ароматическими палочками. Я рассказываю о том, что прочитал в журнале «Иностранная литература». Миша отпускает язвительные замечания и противоречит любым утверждениям, звучащим в комнате. Для него все современное – новодел, только классика, только Джойс, Кафка и Фокнер, ну, и немного джаз. А Ирина восхищается нами. Всеми тремя. Мы познакомились в литературном клубе «Исток». Ира привела меня в гости к Саше. Я познакомил Сашу с Мишей. Теперь эта троица скорешилась настолько, что я чувствую себя - четвертым лишним. Это меня слегка напрягает, почему даже среди своих, близких мне по духу людей, я все равно аутсайдер?
Ира невеста Саши. Ира невысокая брюнетка с длинными роскошными волосами. Саша высокий рыжий с симпатичными веснушками по всем улицу. Миша кудрявый, нервный. Все они очаровательны и без ума друг от друга.
Родители Саши продвинутые люди, они увлечены эзотерическими учениями. Очень добрые, необычные и гостеприимные. Они строят дом и часто ночуют в нем же вместе с Сашиным младшим братом. Сашин дом - это и ювелирная мастерская, и логово композитора, и выставочный зал, место встреч и тусовок самых разных людей. Здесь почти все ночи принадлежат нашему квартету.
Мы покупаем вино, сливаем его в большую кастрюлю, бросаем туда нарезанные фрукты, пряности и подогреваем на газовой плите. Получается глинтвейн. Хватает почти на всю ночь. Едим мы мало. Миша и Саша курят. Причем не только табак. Они предлагают попробовать и мне. Я пробую. Меня не берет. После ряда испытаний решено больше на меня понапрасну траву не тратить. Мне опять немного обидно. Эти двое лежат поперёк дивана и периодически говорят, что трава на этот раз чертовски хороша. А мне остается только смотреть на красивые струйки дыма, уходящие в потолок.
Саша такой длинный, что под его ноги приходится подкладывать табурет. Ирина целиком входит поперек дивана, а Миша и я ставим ноги на пол. Саша и Миша говорят, что трава проявляет глубокий смысл музыки, мол, появляются иные толкования и планы, слушать музыку без травы, всё равно, что смотреть только на бутоны цветов, а вот с травой можно увидеть, как цветы раскрываются и источают аромат. Я им не верю. Мы спорим. Мы вообще часто дискутируем, повод любой, но чаще всего это искусство. Из мужчин никто ни с кем не соглашается, только Ирина согласна со всеми.
Мы проводим вместе почти все ночи, в которые Саша ночует в Горно-Алтайске, так как, вообще-то, он учиться в другом городе, но приезжает в пятницу на выходные до понедельника. Я не задумываюсь, что там у них за личная жизнь с Ириной. Мы с Мишей безжалостны, то есть нам так интересно вместе, что мы ходим в гости каждую ночь. Но жених и невеста всегда нам рады, когда бы и в каком состоянии мы не притащились в их дом. Не то что бы мы с Мишой были назойливы и хамоваты, просто мы лучшие друзья, а это уже предполагает определенную долю бесцеремонности.
На свадьбе Ирины и Саши нет гостей, но есть два свидетеля - это я и Миша. Я в жизни не видел больше свадьбу, где гостями были бы всего четыре человека, и где оба свидетеля -мужчины. Мы пьем глинтвейн, Саша и Миша вдыхают дым, который смешивается с ароматами благовоний. Мы с Ириной едим торт. Брачная ночь проходит стандартно: мы вчетвером лежим поперек дивана и слушаем музыку. Громко. Соседи привычны, они, видимо, знают, что за семья здесь живет, а может, тоже любят слушать музыку ночью сквозь стены. За всё время нашей дружбы, я ни разу не помню, чтобы Сашины соседи позвонили в дверь или хотя бы в милицию.
Иногда мы слушаем современную российскую эстраду и играем в игру: угадываем рифму в текстах песен. Тексты примитивны и угадать рифму легко.
Однажды мы устроили выставку наших рисунков, в основном моих и Мишиных. Не постеснялись репродукций Рериха на стенах зала Сашиной квартиры. У меня, в основном, романтическая галиматья: волнующие девушки, черепа и розы, а у Миши монстры: острые, зубастые, появляющиеся неожиданно из-за края листа, смотрящие живыми глазами. Миша талантлив во всём. Миша рисует исключительно шариковой ручкой. Посетителей выставки в основном два: Ирина и Сашина мама. Сашина мама хвалит меня, а Ирина Мишу.
Но все это отступает на второй план, когда в квартире появляются настоящие таланты. А они появляются периодически, часто проездом из Москвы, Питера, Новосибирска, Омска, Томска. Приходишь вечером в гости к Саше, а там художник-миниатюрист дает мастер-класс, или виртуозная скрипачка, или, не дай бог, конечно, настоящий поэт.
Мы восхищались гостями, теми, кто мастер своего дела. И мы себя чувствуем тоже хоть и не настоящими мастерами, но будущими точно.
Вообще будущее безгранично, страна огромная, мир бесконечен. Миша читает рассказы в духе Хармса, Саша исполняет на фортепиано свои сочинения, Ирина танцует, а я выкрикиваю стихи. И их слушают. Но почему-то о них не говорят так страстно, как о музыке, видимо даже трава не может раскрыть их бутона и аромата. Так и осталось непревзойдённым одно четверостишие, которое, единственное, просили повторить на бис, и даже строгий Миша снисходительно признавал, что в нем что-то есть: «Останься, милая, останься, Ещё так лёгок шаг минут, И нежность словно иностранка В стране, где все ботинки жмут».
Так-то вот! Одно четверостишье, которому я не придавал особого значения! Я был склонен к большой форме. Однажды на спор с Сашей я за час написал тридцать стихотворений, автоматическим письмом, это была дикий страшный абсурд, с проблесками Бориса Поплавского и Александра Введенского. Понять это было невозможно, но Саше понравилось, Ирина была в восхищении, а Миша только крякнул и сказал, что не намерен это обсуждать. Может всё-таки волшебный дым действовал?
Иногда мы одевались и выходили гулять в осеннюю, зимнюю, весеннюю ночь. Нам нравились пустые улицы. Разговоры, споры не прекращались. Если бы не Ирина, возможно, мы бы давным-давно разругались.
Однажды мы подошли к котельной бывшей Ткацкой фабрики. И тут я предложил забраться на высоченную кирпичную трубу. Саша и Ирина отказались. А я полез через забор. Миша за мной. Мы стали подниматься по железным скобам, вбитым в кирпич. Кое-где скобы отлетали. В то время я не боялся высоты, наоборот, она опьяняла. Периодически я останавливался и спрашивал сквозь шум ветра: «Ну что, Миша, может, остановимся, может, хватит?» Нет, Миша готов был идти до конца. Мы выбралась на площадку из железных прутьев сваренную наверху трубы. Под ногами пустота, где-то далеко внизу бегают по серо-белому асфальту, как Пятачок в мультфильме про Вини-Пуха, Ирина и Саша и что-то кричат. Из-за ветра ничего не слышно. Миша весь перепачкан сажей. Я, видимо, тоже. Чумазые, как черти, мы смотрим на ночной город и сердца наши наполнены восторгом перед собственным безрассудством и бесцельностью наших поступков.
Сергей Решетнев © Фото Franka Kunerta