С детством всегда так, кажется, этот неисчерпаемый колодец будет поить бесконечно, но надо двигаться дальше, и всё что ты можешь взять с собой только фляжку чистой воды. Мне не хотелось взрослеть. В школе был свой класс, свои учителя, я знаю здесь каждый угол, каждую парту, я могу с закрытыми глазами гулять по коридорам и классам, спортзалу и столовой.
Но скоро выпускной, и как-то сладко и тревожно одновременно. И пока ещё страх экзаменов сильнее тревоги за будущее.
Мы ещё всё вмести, но общая наша судьба с треском ветвится, чтобы распушиться в разные стороны зелеными побегами. Миша поедет поступать… куда-то там, наверное, сразу в академию наук СССР, его примут, а я в медицинский, хотя я знаю, что это не моё, но долг велит.
Невозможно представить, чтобы в нашем двадцатом кабинете истории появились другие хозяева. А у Алексея Петровича, нашего классного руководителя появятся другие ученики. Удивительно, как долго длились эти десять лет и как быстро они закончились. Казалось же, что это не случится никогда, а вот теперь и дата выпускного известна. Мне вручают грамоту за отличные успехи в изучении истории, литературы, химии и биологии. У меня четверки: по немецкому, русскому и физике. А вот почему Мишка не получил медали, это странно.
И вот выпускной, я танцую вальс с директором. Никто не решился её пригласить, а я вот сумел! Иду туда, где страшно, преодолевая себя. Вспоминаю, как Нина Петровна поставила мне «двойку» за сочинение по Чехову. Конечно, это была провокация. Из предложенных на выбор рассказов Чехова я выбрал «Человека в футляре», но вместо того чтобы обличать Беликова, я, как заправский адвокат, выступил в его защиту. Чего правда к человеку привязались, ну, консервативный, ну, боится всего, нудный, носит пальто и калоши в любую погоду. Но вы сами-то господа, критики, взгляните на себя: вы отказываете человеку в праве одеваться, как он хочет, делать, что он хочет, придерживаться тех взглядов, которых он желает придерживаться. Одно в Беликове нельзя оправдать – стучит, собака. Но это от неправильного понимания чувства долга. А взгляните на моего друга Мишку, ну чем не человек в футляре? Если он не захочет – слова от него не добьёшься, и плевать ему что вы там думаете, и носить и говорить он будет только то, что хочет. Влюбился человек, а вам лишь бы поржать, карикатуру нарисовали, а человек умер, вот она – сила искусства! Чувствительная была натура! А сколько всем радости доставил в конце? «Признаюсь, хоронить таких людей, как Беликов, это большое удовольствие». Конечно, если честно, я бы сам такого Беликова прогнал бы от своей сестры подальше. Но, вспомните слова Ивана Иваныча: «А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте. Пишем ненужные бумаги, играем в винт – разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор – это не футляр?» Поскребите себя, и вы там увидите человека в футляре. Обидно, что Нина Петровна поставила мне 2/2. То есть, я так торопился высказать свои «свежие» мысли, что даже не стал проверять сочинение, точнее, мыслей было так много, что мне не хватило времени на исправление ошибок. А Мишка, даром, что Сэлинджера читает, эпиграф из Ленина поставил.
Пришлось в следующие месяцы срочно писать правильные сочинения с проверенными «точками зрения», исправлять пары. Но только положение моё устаканилось, пятерки с четверками пошли плотной красивой обоймой, мы пишем сочинение о современной поэзии. Ну, кто самый классный современный поэт? На дворе конец восьмидесятых. Вознесенский, Евтушенко? Можно, но про них, наверное, все будут писать. Про Ахмадуллину не буду, что я девчонка, что ли? А интересно, кто-нибудь про Цоя, Башлачева напишет? Выясняю это через записки у любителей советского рока. Нет, они пишут про Рождественского. Тяну руку: «А про тех, кто недавно умер можно писать?» «Можно».
Часто родители оставляли меня одного в общежитии. Папа у меня заведовал кабинетом технического обслуживания института усовершенствования учителей, у него под рукой всегда была передовая техника того времени. Особенно меня интересовали кинокамера, ротатор и кассетные магнитофоны. У отца было очень много кассет, и почти на всех Высоцкий. Я слушал Владимира Семёновича с утра до вечера, не специально, но я выучил все тексты песен на кассетах. И стал «давать» свои концерты от возвышенной «Баллады о времени» до попсового «Разговора у телевизора». Гости были в восторге. Когда мама с папой развелись, песни Высоцкого во мне остались, я помню тексты до сих пор. И время для меня ничего «не стёрло, Нужно только поднять верхний пласт, И дымящейся кровью из горла, чувства вечные хлынут на нас». И я написал опять «отсебятину», идеологически неверное сочинение, про то, что Владимир Высоцкий – великий поэт второй половины 20 века. И, несмотря на то, что перестройка шла, про Высоцкого уже нсимались фильмы и передачи. Я получил «трояк», потому что «Какой же Высоцкий поэт, да ещё великий? Серёжа, ты заблуждаешься!» Блин, как же я заблудился, до сих пор блуждаю. Но я не сержусь на директора, я люблю его, как и всю школу, и несмотря ни на что, мне жаль расставаться.
Выпускной проходит незаметно. Дискотека, стол, шампанское, водка во дворе с пацанами, встреча рассвета на пл. им. В.И. Ленина. Возращение в школу и прощание.
Светло, шесть утра, общежитие открывается в семь, целый час я катаюсь на автобусе по городу. Я верю, что никогда сюда не вернусь. Я ещё не знаю, что мы с Мишкой (всего лишь мы двое из класса!), завалим экзамены и не поступим в этом году. Я, вдруг, не смогу справиться с химией, прямо вытеснение, привет, психоанализ! Знания растворяются, как золото в царской водке, оп, и ничего нет! А Мишка перепутает в эпиграфе к сочинению строки Лермонтова с Пушкинскими (есть, наверное, всё же какая-то карма). И это тот Мишка, который уже читал Джойса и Кафку, когда я еще ловил кайф от «Незнайки на Луне». Затмение солнца просто какое-то!
На этом истории из детства не заканчиваются. Этот раздел рассказов-воспоминаний будет, наверное, расти. Литература сейчас другая, чем век назад, цикл – не застывшая книга, а растущее и ветвящееся дерево. Оно живо, пока жив писатель. Надеюсь, мы ещё встретимся с вами в этой части вселенной, а сейчас пора двигаться дальше, в не менее чудесный отрезок жизни – юность. Хотя, как бы мы не назвали направление, всё же это будет путешествие внутрь себя. И, может быть, одно из самых интересных побочных качеств моей работы – вызывать у читателя желание совершить подобное же. Там, внутри, вселенная. Мы часто это говорим, но редко пробуем туда отправиться. Нам кажется, наши воспоминания, осмысление того, что было, – всё это подождет до лучших времен, спокойных и сытых. Но таких не будет, только сейчас и тут, шагните в себя, ужаснитесь, удивитесь, обрадуйтесь встречам и увиденному.
Сергей Решетнев ©