Теперь нас было четверо. Основную часть времени мы проводили рядом друг с дружкой пока мать надолго убегала в город — туда, куда мы еще боялись даже взглянуть. Там было намного больше машин — грохочущих объектов, которые после себя оставляли долгий шлейф разнообразных запахов, которые сильно раздражали нос. Там было меньше возможностей порыться в мусоре, но зато, если повезет, то можно будет наткнуться на кучку с переработанной людьми едой. Она была намного вкуснее и свежее той, которую мы находили на свалке. Но и походы в город не всегда выдавались успешными. Мать иногда возвращалась ни с чем, а еще чаще приходила в наш дом зализывать мелкие раны и ссадины. Этим её награждали собаки, которые жили прямо в городе, а не как мы — избравшие своим местом жительства пригородские районы, расположенные не так далеко от города.
А теперь с недавнего времени мы уже не имели своей крыши над головой. Недалеко от нашего прошлого дома располагался ряд сараев — гаражей, которые стояли плотным рядом друг напротив друга, создавая несколько не совсем длинных рядов. Обычно здесь чаще всего останавливались машины, заезжали внутрь, а двери этих маленьких домов закрывались снова. Но, к нашему счастью, не все постройки плотно прилегали друг к другу. Нам удалось найти место, которое служило хорошей защитой от ветра, дождя и сильного мороза. Всей семьей мы ложились здесь. Стоило только свернуться калачиком и лечь рядом с братом или сестрой, как ты уже мгновенно ощущал тепло. Наверное, это был второй счастливый момент, который я буду помнить всегда.
На улице постепенно начинало холодать еще сильнее. Днем температура уже достигала отметки, которая была на термометре по ночам летом, а переживать ночи было намного труднее. Я все чаще и чаще просыпалась от холода, но это постепенно закаляло меня. Страшнее было, когда плюсовая температура сменилась на ноль. Такого я никогда раньше не видела. Уже утром как только расцвело на пожелтевшей траве виднелись белые кристаллики, не имеющие запаха. От них сильно морозило нос. Пугало нас еще и то, что при дыхании из носа выходил блеклый пар, дышать становилось намного труднее, но мать была спокойной. Мы все вчетвером следили за её поведением, пытаясь оценить ситуацию, ведь все, что творилось в мире стало для нас чем-то новым. Хотя тогда мне казалось, что я прожила достаточно долгую жизнь, чтобы говорить о том, что нормально, а что нет. Но пока мать не беспокоилась, а это означало, что и нам нужно было продолжать жить дальше.
Первые холода также запомнились мне тем, что они лишили меня еще одного брата. На этот раз Мака.
Люди, которые следили за нами на протяжении всей нашей жизни, знали о том, что мы поменяли место жительства и часто ходили нас навещать к гаражам. Да и мы сами не оставались без постоянных пробежек в сторону близлежащих домов. Все таки это была и наша территория, которую мы охраняли от других собак. Но и тех было не так много. Чаще всего это были собаки, живущие в домах. Так называемые домашние. Первое время вся наша семья преследовала их прогулки, но со временем мы поняли, что домашние не несут никакой угрозы нашей территории, потому что они являлись собственностью человека, к которому они были прикреплены.
Теперь, с приближением холодов, мы все чаще стали бывать у домов, пока однажды один из людей, который подкармливал нас, вышел из серого высокого здания и не надел длинную полоску на шею Мака. Он быстро прокрутил другую сторону веревки себе на руку, а второй поднял брата. Помню, как сестра начала прыгать передними лапами ему на ноги, пытаясь узнать зачем он это сделал и куда несет Мака. Проводив таким образом человека до подъезда, мы так и остались втроем дожидаться чего-то, пока не понимая, что самый прожорливый брат отныне на высоко поднялся по положению. Теперь он стал домашним псом, которому уже не страшна будет жизнь на улице, а кормежка всегда будет приходить по расписанию. Я до сих пор считаю, что ему повезло больше всех нас, включая мать. Наверное, его судьба именно так и сложилась. Стать счастливей, пробить себе дорогу к настоящей жизни, которую ты не будешь тратить на пропитание.
А когда мать вернулась со своей обыкновенной прогулки, то уже не застала своего толстого сына вместе с нами. Она практически сразу ушла на его поиски, обнюхав каждый сантиметр где он был до того, как его унес человек, проследив за нашим запахом до самой двери подъезда. Но зайти внутрь было практически нереально.
Он вернулся к нам через несколько недель, когда мы уже давно смирились с постоянным инеем на траве. Вкусно пахнущим, немного похудевшим, утратившим свою неповоротливость. Как мне показалось, он даже стал намного выше чем был. Но в этот раз он не был свободным — на его шее находился все тот же предмет, который окаймлялся около груди и тонкой струйкой лился до человека. Больше мы не видели его в одиночестве, он всегда являлся дополнением к человеку, но зато знали, что он жив и, судя по его состоянию, счастлив.
При этой первой встрече мать здорово накинулась на него. Она грызла плотную веревку, мешающему ему свободного двигаться, трепала по холке, наказывая за такое длинное отсутствие, но когда-то бывший наш малыш, а теперь уже взрослый пес в первый раз огрызнулся на мать. Ей пришлось смириться с тем, что сын уходил с человеком, а потом возвращался на улицу в его же сопровождении. Уже в ближайшем будущем она перестала огрызаться, а только иногда подбегала к нему, обнюхав его, и тут же уходила прочь. Тогда она тоже поняла, что её сын уже больше не принадлежит ей, так же как и мы. Уже матерая самка — мать перестала приносить со своих походов в город крупные кости, теперь она уже не возглавляла походы на охоту, которая становилась намного тяжелее чем летом. Она также жила с нами, но уже в качестве подруги, а не матери — опекунши.