Кто они, мои родители? Хотя род человеческий ведется по мужской линии, мне хочется начать повествование с матери, так как я ее лучше знаю и всегда больше ценил. Так уж получилось.
Насколько мне известно, моя мама, Фарида Ягафаровна, родилась старшей дочерью в многодетной семье в страшный, голодный 1921 год. Как ей удалось выжить — мы уже никогда не узнаем. В нашем семейном альбоме хранится старенький снимок, выполненный неизвестным фотографом примерно во второй половине 30-х годов минувшего века. На нем наша 17-летняя мама запечатлена в семейном кругу: отец, мать, сестры и братья — всего семь человек. Уже на этой фотографии наша бабушка Фагиля выглядит пожилой, нездоровой. Лицо у нее худое, испещренное глубокими морщинами. Она, по словам матери, скончалась в 45-летнем возрасте, оставив большую семью на мужа. Болезнь отняла у нашей матери не только самого близкого человека, но впоследствии и сестер. Выжили трое: мама и ее два брата — старший Иблиямин и младший Минига-яз. Увы, оба погибли в Великой Отечественной войне. Их кости давно лежат в далеких от родных мест сырых и холодных землях то ли Белоруссии, то ли Украины.
Матери суждено было жить при мачехе, которую после смерти первой жены дедушка привез из мещерякского села Карагуш,
что находится верстах в двенадцати к юго-западу от нашей деревни. Новой жене дедушки было лет тридцать, она считалась старой девой и не очень-то обременяла себя домашними хлопотами. Мачеха в доме редко бывает счастьем, об этом знает каждый, кто пережил подобное. Поэтому нашей матери пришлось очень рано выйти замуж
— ей не было и 18 лет. Перед ней стоял выбор: оставаться у немилосердной мачехи, стараясь угодить ей, выполняя всю женскую работу в доме, или же попытать счастья на стороне. Она остановилась на втором, хотя и представления не имела, что из этого выйдет.
Женихом оказался Алтынти-мер Чувашбаев из деревни Бала-Четырман (ныне Федоровский район), что находится в тридцати верстах к юго-востоку от нашей деревни. Похоже, Алтын-тимер был хорошим человеком, и мать его полюбила. Ведь не зря же она хранила фотографию, где они были сняты вместе, невредимой почти пятьдесят лет. Там запечатлены молодая девушка и мужчина, который выглядит значительно старше нее. На ней
— кофта и длинное платье, на нем — военная форма без знаков различия. Девушку, она стоит, положив руку на левое плечо мужчины, я узнал — мама, а худощавого мужчину со спокойным продолговатым лицом и с гладко зачесанными назад волосами, восседающего на стуле, видел первый раз. Я поднял вопросительный взгляд на мать.
— Это Алтынтимер. Мой первый муж, — смущаясь, промолвила мама; в глазах ее заблестели слезы. — Погиб на войне...
Видимо, фотограф запечатлел миг перед его отъездом на фронт. Этот снимок сейчас хранится в нашем семейном альбоме.
Раз за разом мама родила двух детей — сына и дочь, которые, к несчастью, умерли еще в младенческом возрасте. Видимо, от болезни, что раньше случалось очень часто. Вспоминаются скупые рассказы матери о тех годах жизни. В таких случаях ее взгляд теплел, на лице появлялась счастливая улыбка.
Я не помню маму сидящей без дела, она всегда хлопотала по хозяйству: доила единственную корову, поила теленка, сепарировала молоко, кормила птиц и другой скот, убирала постельное белье, стирала, мыла полы, вывозила навоз, штопала, вязала, шила... Три раза в день готовила нам еду, убирала и мыла за нами посуду. Я ни разу не видел, как она ложилась спать и вставала поутру. Помню только, что го
ворила — лишь только голова касается подушки, она тут же засыпает.
За работой мама себя не жалела. Выполняла любую до конца, без передышки. Такая манера трудиться не осталась без следа: у нее рано появились всякие болезни. В свои 50 лет, когда мама вышла на заслуженный отдых, у нее уже была старушечья походка. Ходила, слегка наклонившись вперед, разве что не пользовалась палкой. Допускаю, что из-за гордости. Болела поясница, по ночам ныли ноги.
Основной работой матери, как и у большинства женщин деревни, было ухаживание за плантациями сахарной свеклы. Ежегодно весной каждой домохозяйке колхоз отводил по гектару площади. Техники, какая сегодня используется в сельхозкооперативах, не было, все сорняки приходилось выводить вручную — мотыгой. Как только я научился владеть этим инструментом, вместе с сестрами на прополку свеклы стали брать и меня. Время совпадало с долгими летними каникулами.
Работа, особенно физическая, не всегда в радость. Тем более когда ее очень много и выполнять приходится до полного изнеможения. Смерть нашей бабушки, вынужденная жизнь с мачехой, разлука с первым мужем, которого мама успела полюбить, наложили на ее характер печать на всю оставшуюся жизнь: она не умела веселиться. Эта черта стала состоянием ее души.
О том, что наш отец является вторым мужем матери, я узнал только в 70-х годах, когда оканчивал школу. Услышав об этом от Фаризы-апая, я был неприятно удивлен.
.Однажды в летних сумерках я проснулся от того, что кто-
Махмут ХУЖИН На фото из архива автора: Фарида с первым мужем
Алтынтимером Чувашбаевым;
Файруша Хужин
то тянул очень грустную песню. Она звучала так, что вызвала бы слезу у любого оптимиста. Подняв голову, я увидел маму. Она расположилась, как обычно, возле печки и, уставившись куда-то, пела. А может, плакала. Мне, тогда еще подростку, было непонятно, почему подобное происходит с ней. Мелодия была из популярного в те годы радиоспектакля (названия не помню, автор — Акрам Даутов). Один из его персонажей — Басир — сложил на фронте песню про свою жену Фатиму и исполнил среди друзей. Передаваясь из уст в уста, она дошла до адресата. Мама очень любила эту песню.
Теперь я, кажется, понимаю, почему она исполнила эту песню. Любила ли она нашего отца? Не знаю, для меня этот вопрос остается загадкой. Хотя любить двоих — это не в характере нашей матери.
Пережив столько горя и имея за душой массу впечатлений, мама не могла долго держать их за душой и должна была поделиться ими с кем-то. Иначе бы сердце не выдержало. Таким человеком или близкой подругой, на мой взгляд, была Биби-инэй. Женщина редкой доброты, широкой души. Ее муж, Мансур-бабай, был другом моего отца, то есть они дружили семьями. К сожалению, Мансур-бабай прожил недолго, умер от болезни, полученной на войне.
Биби-инэй приходила в наш дом нечасто. Мама тут же ставила самовар. Видимо, они делились своими тайнами, радостями и огорчениями. Когда Биби-инэй уходила, мама очень тепло благодарила ее:
— Хорошо, что пришла. Ох, как на душе полегчало.
.„17 октября 1974 года — день смерти моего брата Валита, — пожалуй, был одним из самых черных дней для матери. Стояла на редкость теплая осень. Но то утро было пасмурное. 18 октября брат должен был поехать в райвоенкомат, а дальше — отправится служить в армию. С утра он куда-то пропал, не вернулся и в обед. Мама просила, чтобы я его поискал. А сама была почему-то сильно встревожена. Видимо, предчувствовала что-то недоброе.
Валита деревенские мальчики обнаружили в стойле для жеребца. Я заглянул туда и увидел вытянувшееся тело брата, его закоченевший язык. Сообщение о смерти сына свалило маму. Она кричала и все время твердила его имя.
Брата мы похоронили на следующий же день. А спустя четыре месяца не стало и отца. Из семи человек наша семья сразу недосчиталась двоих.
В последние годы жизни мама жила молча, почти не выпуская из рук священную для мусульман книгу — Коран. Просила, как помню, у Аллаха только одного: «Господи, не лишай меня ног, глаз, чтобы я не стала обузой кому-то». Всевышний услышал ее молитвы. Последний день ноября 1999 года оказался последним и для нее. Похоже, что она не чувствовала приближения смерти, потому что завещания не оставила. Просто прилегла после обеда и тихо ушла.
На одну могилу в деревенском погосте стало больше.
Бывая в родных местах, я обязательно захожу на кладбище, здороваюсь с родителями. Первая мысль, которая посещает, — все мы здесь будем.
У меня нет оснований говорить, что мама родилась под несчастливой звездой. Утверждать, что появилась под счастливой звездой, было бы самообманом.
Наша мама отошла в мир иной, не дожив до начала нового века всего один месяц. Десять лет как ее нет среди нас. Десять лет мы не слышим ее голоса, десять лет не гладят нас по голове ее шершавые ладони и не смотрят на нас теплые, полные заботы и любви ее глаза. Десять лет — срок немалый, но она как живая стоит перед глазами.
Теперь об отце.
Если бы не три 24-страничные тетради с записями отца, я, пожалуй, так и не узнал бы, кто он был. Ведь он никогда о себе не рассказывал. Записи — это история, память, ознакомившись с ними, открываешь для себя совершенно новый мир.
«Я, Хужин Файруша, сын Мухаметши, родился 16 февраля (по старому стилю) 1913 года в д. Табулда Калкашевского юрта Стерлитамакского уезда Уфимской губернии, — читаем в первых строках первой тетради. — Старше меня были еще три брата — Надерша, Ахметша и Сафа. Жили мы небогато. В отцовском хозяйстве содержались корова да тощая лошадь. Основная еда — кислое молоко, в которое крошили куски черного хлеба из лебеды. Носили старую одежду. Ведь наше детство совпало с Первой мировой войной, потом была революция, нашествие интервентов. Хорошо помню страшный 1921 год. Через деревню шли толпы живых скелетов, многие сельчане умерли с голоду. Их трупы собирали и хоронили по несколько человек в одной могиле».
Семья дедушки выжила. Она владела 9 отрубами, то есть 40 гектарами земли. Дедушка отдавал часть площади в аренду русским крестьянам из близлежащих деревень. Этим и кормились.
В 1929 году в Табулдах организовали колхоз, куда вначале вошли всего несколько домохозяев. В том же году часть деревенской молодежи объединилась в комсомольскую организацию. Комсомольцем стал и
мой отец. Деревенскую мечеть, спилив минарет, комсомольцы объявили клубом. На крышу водрузили красный флаг, который, развеваясь на ветру, производил сильный эффект. По вечерам в клубе проводили различные мероприятия, ставили спектакли, вели разговоры про колхоз, классовую борьбу. Народу всегда было битком. Новая жизнь, маячившая на горизонте, как о том твердили коммунисты, способствовала небывалому росту романтических настроений.
В октябре 1930 года райком комсомола направил нашего отца на трехмесячные курсы по подготовке учителей в Стер-литамак. По их окончании он получил направление в Макаровский (ныне Ишимбайский) район, учительствовал в деревне Исякай. Однако через два года его, приехавшего на летние каникулы, назначают учетчиком колхоза. С тех пор вся жизнь отца будет неразрывно связана с коллективным хозяйством, в организации которого он принимал непосредственное участие. До призыва на военную службу он дважды избирался председателем колхоза. «Мне, 21-летнему парню, было трудно находить общий язык с колхозниками», — вспоминает он.
Срочную отец отслужил в Пскове, где только организовывалась кавалерийская дивизия. По заданию комиссара полка бывший учитель по вечерам обучал красноармейцев грамоте. Выполнял работу секретаря комсомольской ячейки, переводил с русского на доступный для тюрко-татар язык во время политинформаций и политзанятий. В конце службы ему присвоили звание помощника командира взвода, то есть старшего сержанта.
Возвратившись домой в октябре 1937 года, отец снова возглавил колхоз «Яны юл». Ему хотелось продолжить образование, но в райсовете отказали. В декабре 1939 года отца неожиданно вызвали в военный комиссариат. После краткой беседы в райкоме РКП(б) и ВЛКСМ предложили подать заявление с просьбой отправить добровольцем на фронт. В это время шла «зимняя кампания» против Финляндии. Однако вступать в бой с противником не пришлось, финны капитулировали. Погрузив в товарные вагоны, солдат отправили
на восток. До ноября 1940 года они стояли лагерем возле г. Че-баркуль (Челябинская область). С утра до вечера обустраивали лагерь, рубили лес, строили, мостили. Вернувшись домой, отец устроился завхозом в колхоз. В этой должности он и встретил 22 июня 1941 года. Но на войну его взяли не сразу, как химинструк-тору поручили организовать кружки по ПВХО в райцентре и обучать людей этому делу. Отца это задевало, он чувствовал, что, когда одни проливают кровь на фронте, он как бы отсиживается в тылу. Он не переставал задавать военному комиссару района вопрос: «Когда меня отправят на фронт?» Его просьба была удовлетворена только 5 сентября.
Дорога на войну оказалась очень длинной.
«„День 21 декабря 1941 года выдался ясным, — продолжает отец. — Стоял такой мороз, что плевок замерзал, не долетая до земли. Мы ждали приказа о наступлении. После почти часовой артподготовки поднялись в атаку. Я возглавил одно из отделений саперной роты. Впереди на невысоком холме — деревня Скворцовка. Враг засел там крепко. Нам было приказано выбить его оттуда». С огромными потерями деревню все-таки взяли. Многие гитлеровцы были уничтожены, часть сдалась в плен. Это был крупный успех. А война продолжалась. За проявленную отвагу помощник командира взвода Файруша Хужин и еще двое рядовых были приняты кандидатами в члены КПСС. «Быть коммунистом — значит идти в наступление», — напишет он.
1943 год для отца выдался щедрым на награды. Одну за другой ему вручили медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Был ранен не раз, но после лечения снова вставал в строй.
6 января 1945 года отец шел в атаку, как оказалось, — в последнюю. Почти рядом разорвался снаряд, и он пришел в себя только в медсанбате. Оказалось, осколком снаряда перебило челюсть, от другого осколка сильно пострадала правая рука. После долгих мучений ее все-таки ампутировали. Множество мелких осколков застряли в коже головы и левой ноги. Провалявшись в госпиталях в общей сложности почти четыре месяца, он наконец выписался
домой. День победы отец встретил в пути, а 12 мая перешагнул порог родного дома. В июне он, однорукий фронтовик, вновь стал председателем колхоза. С организацией коллективной работы было очень тяжело, везде не хватало людей.
В марте 1967 года инвалид II группы Великой Отечественной войны Файруша Хужин вышел на пенсию. Ему исполнилось всего 54 года, а он был уже весь больной. «Пора на покой, — напишет он потом. — Теперь достаточно молодых специалистов с дипломом. Да и здоровье начинает подводить. Чего уж себя пересиливать. Семь лет жизни ушли на председательскую работу, еще столько же на военной службе, 18 лет трудился агрономом. Пожалуй, достаточно. За прожитую жизнь краснеть не придется».
Далее он перечисляет награды: Орден Славы III степени, медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и другие. Есть и почетные грамоты райкома КПСС и райсовета.
Отцу не было и 62-х лет, когда его не стало. Случилось это морозным январским днем 1975 года, когда зимнее солнце уже катилось к горизонту. О том, что его смерть близка, мы чувствовали: он уже месяца три болел, распухли колени и челюсть, на которых в далекие 40-е годы сделали не одну хирургическую операцию.
Судьба распорядилась так, что отцу было суждено идти чуть впереди остальных, мобилизуя и организуя их на труд, на подвиг. Потому он стал коммунистом. Не тем, который заседал, писал отчеты, а тем, кто трудился непосредственно на земле, на которой родился. Работал рядом с теми, кто пахал, сеял и убирал, ходил за скотиной. Ему и в голову не могло прийти, что когда-нибудь принадлежность к КПСС будет вызывать у кого-то отрицательные чувства.
Ругательным слово «коммунист» сделали те, кто вступил в партию по корыстным соображениям. А для настоящих людей, не обремененных личными мотивами, быть коммунистом означало служить людям, делу и, конечно же, идеям. Именно такие люди и отстояли Советский Союз, разгромили фашизм.