«В тяжелые моменты родители говорили – давай заберем документы из музыкальной школы»
Накануне в Великом Новгороде выступил американский виолончелист, композитор и певец российского происхождения Ян Максин. За день до концерта нам удалось пообщаться с музыкантом на репетиции. О том, почему мог сорваться его концерт в Омске, о сложной миссии отца и о том, как всемирно известный виолончелист мог связать свою жизнь с авиацией – в новом выпуске проекта #пубЛИЧНО.
– Первый раз в Новгороде? Что успели посмотреть?
Да, фактически с корабля на бал. Сегодня рано утром приехал, поспал немножко, сходил на прекрасную экскурсию по городу. Новгород из книг, учебников по истории, кинофильмов всегда был чем-то недосягаемо-волшебным. А сегодня это стало реальностью. Фантастическое впечатление.
– Часто гуляете по улицам в городах, куда приезжаете на гастроли?
За очень редким исключением – всегда. Я выкраиваю хотя бы несколько часов, чтобы погрузиться в жизнь города, в его историю, кухню. И, конечно же, работа с местными музыкантами всегда является неотъемлемым элементом в моих поездках. Единственным исключением был город Кемерово. Мне не удалось особо посмотреть город, потому что был -41 градус, когда я туда приехал. Но через две недели я туда поеду снова. Там уже клянутся, что наступила весна.
– Каким было ваше детство? Откуда такая любовь к инструменту?
– В интернете есть фотография, я её в фейсбук выкладывал, там у меня ещё нет зубов во рту, а я уже сижу за фортепиано, на клавиши нажимаю с морем удовольствия на лице. Музыка всегда была частью моей жизни, моей семьи, нашего дома. С пеленок буквально. Мои родители играли на разных инструментах и пели. Постоянно какая-то музыка играла в доме. Поэтому у меня вкусы сформировались очень разнообразные: от джаза до классики и народной популярной музыки самых разных уголков, разных языков. В пять лет меня отправили в музыкальную школу. Там уже меня спросили, на каком инструменте я хотел бы играть. К тому времени я уже слышал виолончель на пластинке или радио, не помню. И вот звучание виолончели меня задело до глубины души. Я почувствовал, что оно исходит не из деревянной коробочки, а из глубины человеческой души.
– Всегда было желание заниматься музыкой? Или родителям в какой-то момент пришлось заставить?
– Наоборот, и желания особого не было, и родители не заставляли. В тяжелые моменты родители говорили – давай заберем документы из музыкальной школы. А я, несмотря на все сложности, которые там были с педагогом, продолжал.
Я всегда боялся, когда думал, что брошу заниматься на виолончели. У меня сразу в душе наступала такая пустота… я боялся этой пустоты. В какой-то момент, вдруг, как в «Гадком утенке», я стал чувствовать, что крылья стали расправляться, причем в несколько этапов. Первый этап произошел, когда мне было лет 13-14. Я действительно почувствовал, что из какого-то посредственного ученика я превращаюсь в музыканта. А потом, когда мне было уже за 20, тогда у меня были другие карьерные амбиции, я хотел заниматься авиацией, я понял, что хочу преследовать музыку в качестве призвания. Я почувствовал, что обладаю даром, которым просто обязан делиться с людьми. И при всём этом у нас стала появляться какая-то взаимная любовь.
– Переезд в США в 16 лет. Как дался переезд 16-летнему подростку?
– Это какой-то элемент везения, хотя я в везение не верю. Я верю, что люди сами генерируют мысленно всё в своей голове. И у меня тоже так вышло. Я просто хотел на мир посмотреть, самостоятельной жизни. Этого мне очень хотелось в то время. В тот момент Америка стала для меня такой романтической стороной именно из-за музыки, из-за американского рок-н-рола.
Я в то время слушал такие группы, как Tom Petty, Bob Dylan. Эти музыканты олицетворяли для меня именно романтику Америки. И мне просто хотелось изнутри почувствовать эту музыкальную культуру. Так получилось, что я попал сначала туда на год, потом остался учиться уже в высшем музыкальном учреждении.
– Возраст для такого переезда не сложный?
– Возраст, да, сложный, но меня как-то судьба хранила от каких-то неправильных решений. Может быть, потому что, во-первых, в Америке у меня не было поля для хулиганства или антисоциального поведения. Я знал, что меня очень быстро выкинут оттуда, если я нарушу закон. Опять же, параллельно я занимался авиацией. И поэтому всегда вел здоровый образ жизни. Скажем так, я мог бы оказаться под дурным влиянием, но судьба хранила.
– Каким образом занимались авиацией?
– Я с детства мечтал стать пилотом, занимался парашютным спортом и летал на самолете. В какой-то момент всерьез захотел стать пилотом и зарабатывать себе на жизнь. Было даже, что немножко зарабатывал. Но потом, как я уже говорил, я понял, что виолончель – мое призвание . Что именно виолончелью я могу выразить себя и принести более ощутимую пользу людям. Именно через талант или дар, который у меня есть. А от авиации, от полетов я просто получал огромное удовольствие. Я не могу сказать, что у меня есть призвание возить людей по воздуху. Оно может существовать в качестве хобби, а вот музыка – это больше, чем хобби, как оказалось.
– Значит, если не музыка, мы бы знали вас в качестве пилота?
– Вы, скорее всего, не знали бы меня.
– Кем вы сами себя позиционируете? Чувствуете себя американским или российским музыкантом?
– А вот я вообще себя никак не позиционирую. Разные формулировки пробовали писать. Человек живет в Америке, он прожил там больше половины жизни, вроде как российского происхождения. В последнем моем релизе написано российский музыкант, живущий в Америке. В предыдущем, наоборот, американский музыкант российского происхождения. Но мне кажется, это что в лоб, что по лбу. Я себя ощущаю, если хотите, человеком мира, там, где нахожусь, тем и ощущаю.
Во Франции я ощущаю себя парижанином, в Грузии грузином… и все это повязано на музыке. Именно на желании почувствовать культуру изнутри. Не просто потребляя ее, как источник вдохновения, а именно почувствовать через язык то, как люди той или иной страны чувствуют себя, будучи частью этой культуры. Но язык мне труднее почувствовать, если я не говорю на нем. Музыка – это следующее после языка, что может нам помочь познать новую культуру, может даже больше. Она помогает создать связь между культурами на невербальном уровне.
– Насколько слушатели иностранные отличаются от российских? Замечаете разницу?
– В том-то и дело, что разницы очень мало. Вот когда удается, а мне в последнее время это удается, настроить зрителя, аудиторию на определенный лад буквально за первые 10 секунд концерта, то в принципе они получают один и тот же универсальный заряд энергии. Частично это связано именно с той музыкой, которую я играю. Я выбираю такую музыку, которая, как мне кажется, имеет генетический код, объединяющий всех людей на Земле. Частично это связано и с энергией, которую артист вносит в эту музыку. И в-третьих – это виолончель. Как инструмент звучания виолончель является универсальным, создающим внутренний комфорт, утешение, звуковой уют культуры любой страны. Никто не может сказать, что у виолончели некрасивое звучание.
– И всё-таки, кто ваш слушатель?
– Они самые-самые разные. Вы можете увидеть больше количество молодых женщин на моем концерте, но при этом моя аудитория гораздо шире. Это могут быть стюардессы на рейсе, где я ехал с виолончелью, меня попросили сыграть прямо в самолете. Это может быть буфетчица из вагона-ресторана, могут быть работники вооруженных сил, которые с усмешкой смотрят на меня и виолончель, а через 10 минут они уже мои лучшие друзья, фотографируются и отправляют селфи со мной своим друзьям и сослуживцам. Виолончель очень быстро выигрывает слушателя. Буквально за пять минут я могу вовлечь людей в религию виолончели.
– Какое выступление стало самым запоминающимся или значимым?
– Каждый новые концерт становится всё лучше и лучше. До Великого Новгорода выступал в Петербурге. Считаю, что это был полный космос. Я под такой же эгидой хочу провести и все оставшиеся гастроли.
– А были провальные концерты?
– Провальных не было. Были концерты на грани возможного провала из-за форс-мажорных обстоятельств. Была как-то авария на Транссибе, и мой поезд из Екатеринбурга в Омск опоздал почти на 12 часов. Я должен был приехать утром, отдохнуть, отрепетировать с местным составом музыкантов, пообедать, поужинать и играть концерт. А в результате мой поезд пришел через два часа после начала концерта! И люди не разошлись, все ждали меня. А вот музыканты… им, оказывается, нужно было идти на другую какую-то халтуру после моего концерта. И они ушли! Они поиграли там что-то сами и уехали. Я пришел в этот омский ТЮЗ на 800-1000 человек, зал был полный. Выхожу на сцену с тридцатиградусного градусного мороза с обмерзшими пальцами, пытаюсь подключить свою аппаратуру, а там начинает что-то хрипеть и никакого звука уже издать не удается. Оказывается, что я должен все играть в акустику, без минуса, без подкладки, без сопровождения музыкантов. Только я, виолончель и тысяча людей, которые ждали меня два с половиной часа. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы концерт состоялся, и чтобы я мог этим людям подарить ту энергию, за которой они пришли. Это, пожалуй, был самый сложный концерт или один из самых сложных концертов в моей жизни.
– В одном интервью вы сказали, что отцовство для вас самая большая радость, даже больше чем музыка. Как получается совмещать творческую деятельность и такую непростую миссию «быть папой»? Какой вы отец?
– В первую очередь, я любящий отец. Я считаю, что совершенно безусловная любовь – залог счастливых отношений со своими детьми. Как я уже неоднократно говорил, самые большие ошибки, которые делают родители, – это ставиь условия своей любви. Например, мама и папа будут тебя любить, если ты будешь хорошим мальчиком. Это самая большая ошибка! И вторая ошибка, это если ребенок почувствует, что его родители разочарованы в нем или им стыдно за него. Мы можем только любить. Только через это могут существовать воспитание и дисциплина.
А что касается моих личных отношений с сыном, то вот так реально я начал гастролировать только последние пару лет, когда он стал взрослым и независимым. Он часто со мной ездит, особенно на каникулах. В летние каникулы у нас уже традиция уезжать куда-то на два-три месяца. И Россия является неотъемлемой частью этой поездки. Несмотря на то, что мама у него американка, и он родился и вырос в Америке, у него какая-то невероятная тяга к России, к русской культуре, истории. Он мечтает приехать в Москву и поступить учиться. Для него это очень важно, и я стараюсь, чтобы он как можно больше времени здесь проводил. Это не потому, что я ему навязал. Детям ничего навязывать не нужно. Часто родители навязывают то, чего им когда-то хотелось. Но разве если они добьются чего-то из-за своего желания, дети от этого будут счастливее? Думаю, что нет.
– Есть творческие планы? С кем хотелось бы выступить на одной сцене?
– Ой, много с кем. Из отечественных музыкантов – с Борисом Гребенщиковым, всегда очень хотел выступить с Океаном Эльзы. Сейчас есть такая молодая певица – Мария Чайковская, мне очень импонирует её музыка, и я бы очень хотел с ней сделать что-то совместное. Даже с Бастой очень хотелось бы что-нибудь сделать… и список продолжается.
– Работаете в этом направлении?
– Всё само как-то срастается, что бы я ни загадал. Я просто выбрасываю в космос какие-то мечты, пожелания и они рано или поздно сбываются в нужный момент.
– То есть вы из тех людей, кто посылает только положительную энергию в космос?
– Да, именно так. И она всегда возвращается. В тот момент, когда меньше всего этого ждешь. Какие-то глобальные цели занимают мой мозг целиком до одержимости. И все эти мысли притягивают всё, как магнит. Я делаю все, что в моих силах. Но есть какие-то вещи, где я не могу прыгнуть выше головы, не могу сам. Есть какие-то дополнительные звенья, которые должны рано или поздно срастись.
– Какую музыку чаще всего слушаете?
– Недавно мне кто-то прислал видео тунисского музыканта живущего в Париже по имени Dhafer Youssef. Последнее время часто его слушаю. Музыка этого человека поменяла мое восприятие и послужила огромным источником вдохновения к написанию большого количества свежей музыки к новому альбому. Надеюсь, удастся выпустить его этой осенью. Очень люблю слушать Аквариум, Стинга, Океан Эльзы, Юту, западный классический рок, джаз, этно-джаз. Но в машине у меня ничего не играет вообще, там у меня полная пустота. Эта пустота разгружает мой музыкальный мозг, позволяет ему отдохнуть.
– Многие, наоборот, боятся остаться наедине со своими мыслями.
– Да? Я обожаю находиться наедине со своими мыслями. Это не так часто бывает. Я, как публичный человек, очень много времени провожу с людьми. Для меня даже находиться в аэропорту, это мое личное внутреннее время. Несмотря на то, что там большое количество людей, для меня это время внутренней перезагрузки. Ну и, конечно же, то время, которое я провожу в путешествиях, в походах, в горах. Это то время, которое я могу провести с самим собой. И не только отключиться от музыки, но и от мыслей, чтобы разгрузить голову и просто находиться в сознании какой-то медитации, пассивного поглощения мира, Вселенной.
Беседовала Екатерина Губарева
Фото – Екатерина Губарева
Ещё больше информации – в нашей группе вконтакте
Подписывайтесь на наш ютуб канал:https://www.youtube.com/channel/UCwo3NBPziPQLu1v2hpJ9cBQ?view_as=subscriber