Иван Денисович еще раз встряхнул пустую чайную пачку и, выбив оттуда несколько застрявших чаинок, залил их кипятком прямо в треснувшем бокале. Потягивая мутный напиток, бесцельно оглядывал свое жилище. На столе, залипшем от крошек, пролитого супа и засиженном мухами, кроме нехитрой стряпни, грязных плошек, лежали старые газетные вырезки. Окно, завешенное тряпкой, едва пропускало свет. Да он ему и не нужен. Читать не хотелось, и глаза уже давно ничего не видели. Телевизора и радио тоже не было. Вот только эти газетные вырезки он был готов рассматривать часами. И строчки, которые теперь уже расплывались перед глазами, он помнил все до буковки...
Тогда, в далеком семидесятом году, он был статным красавцем, по которому девчата сохли. А она, Галина, на него внимания не обращала. Лишь после того, как в заводской газете его портрет напечатали и рассказали как о передовике производства, произошло их знакомство. Симпатичная Галина была сдержанной и серьезной. Она то и дело одергивала не в меру шумливого и болтливого Ивана. Со стороны казалось, что это вполне благополучная пара. Но те, кто знал их, догадывались, что в отношениях молодых бурлят нешуточные страсти. Галина пыталась лепить из своего возлюбленного образ настоящего мужчины. А тот всячески этому сопротивлялся. Ему и без того было хорошо: рядом такая видная девушка и, судя по всему, влюбленная в него по уши. Значит, он чего-то да стоит!
Свадьбу гуляли скромно. Пара друзей с его стороны, да подружка с ее. Родители жили далеко, поэтому отметили тор-жество, в своем заводском общежитии.
В комнате, выделенной им, и началась совместная жизнь. Галина по утрам торопилась в контору, где работала табельщицей. А Иван валялся в кровати допоздна, ему - во вторую смену. Почти не виделись. Лишь поздно вечером, когда он возвращался с работы, она специально просиживала над книгами, чтобы его дождаться. Иван как-то не всерьез воспринял сообщение Галины о том, что она хочет поступать в институт на вечернее отделение. Думал, дурь и блажь бабья. А когда та и впрямь, успешно пройдя вступительные экзамены, стала студенткой, лишь посмеялся. Считал, что нереально учебу совмещать с домашним хозяйством: в семье вот-вот должен был появиться первенец...
Сколько воды с тех пор утекло... Иван еще раз взглянул на свою пожелтевшую фотографию в газете, а потом на отражение в осколке зеркала, в которое смотрелся очень редко. Наверное, сейчас ни Галина, ни тем более сыновья не узнали бы в нем того бравого, веселого и ухоженного мужчину.
Ему льстило тогда, что жена волчком вертелась, чтобы на столе - разносолы всякие, дети одеты-обуты были, а сам хозяин ни в чем нужды не ощущал. А он своим долгом считал только раз в месяц жене зарплату отдать. Да и ту частично. А как же, рассуждал, он же добытчик, все на нем держится, без него семья бы пропала.
И так упивался чувством собственной значимости, что даже сразу и не понял, почему, когда жена внезапно слегла в больницу, все пошло наперекосяк. Он не знал, чем кормить детей, где и как они учатся, что нужно купить из продуктов прозапас, как сохранить в квартире уют и чистоту. И, самое главное, никак не мог понять, как распорядиться семейным бюджетом. Оказалось, что его зарплаты хватало лишь на оп-лату коммунальных услуг да на самые незначительные покупки.
Это уже потом, гораздо позже, Иван понял, как Галина пыталась сохранить их домашний очаг нехитрыми женскими уловками. Понимая, что бюджет трещит по швам и его катастрофически не хватает, что-то шила мальчикам, вязала, стряпала из «топора» такие блюда, что другие завидовали. А вечерами сидела над какими-то чертежами, делая студентам контрольные и зарабатывая лишнюю копейку. И их, «лишних» копеек, в месяц набегало немало. По крайней мере, в долги семья не влазила, все необходимое было.
Наверное, так и жили бы Галина с Иваном, выглядя со стороны вполне благополучной парой. Да вот главу семьи с некоторых пор стало не устраивать такое существование.
Галина с годами как-то потускнела, выглядела уставшей и из-мученной. А Ивану, озабоченному только лишь собственной персоной, стали надоедать замечания знакомых: «Ты что жену не бережешь, на ней же лица нет!», «Что твоя-то как с креста снята, небось, три работы тянет?».
Решил он, что Галина не чета ему, бравому, подтянутому, моложавому. Да и закрутил роман с Танькой-почтальоншей. Ядреная бабенка, про таких говорят «кровь с молоком». А та не стала жить двойной жизнью. Вопрос поставила ребром: либо с ней, либо без нее.
Ушел Иван из семьи. Галина молча собрала ему вещи, ни слез, как он ожидал, ни слов упреков от нее не услышал. Уже потом, позже, когда продали квартиру и разделили имущество, а Галина с сыновьями собрались уезжать к матери, у Ивана что-то дрогнуло внутри.
Казалось, что теряет гораздо больше, чем потрепанный диван и цветной телевизор. Но он загнал глубоко вовнутрь свои сомнения, упоенный новой любовью.
С Татьяной у него так и не сложилось. Уж больно корыстной оказалась. Потом были Ольга, Наталья, Светлана... Вроде бы и неплохие женщины, но чего-то Ивану не хватало. Перебирал он их, как перчатки, искал в них то, что потерял много лет назад. Понимал сердцем, что такой, как Галина, ему не найти, и пойти на поклон к ней гордость не давала.
Вот уже восемь лет как он совершенно один. Да и кому нужен старый больной человек? Нормальной пенсии себе так и не заработал, кроме подушки да одеяла, ничего в имуществе нет. Растерял по жизни и то, что имел: старенькую хатенку, мотоцикл, магнитофон, шкаф для посуды... Всего-то и осталось от прошлой жизни - эта старая газетная вырезка с его портретом. И такая злоба накатывает на Ивана от этой несправедливости. Сыновья его поднялись на ноги, получили профессии и хорошо зарабатывают. А о нем даже слышать не хотят. Сколько раз приходил, особенно к младшему Сергею, просил помощи. Так даже на порог не пустил. Люди добрые подсказали, что детей можно по закону заставить ему помогать. Стоит только бумагу нужную написать.
И вот уже в который раз, вытащив из шкафчика белый листок бумаги, Иван садится сочинять заявление. Да так и сидит, задумавшись, над чистым листом весь вечер, перебирая в памяти все вехи своей жизни. И она, эта жизнь, ему кажется таким же белым листом, поскольку не осталось ни одного светлого и чистого воспоминания...