ПОДВИГ
Фельдшер Н. П. ПРОТОПОПОВА (1963)
При 6-й поликлинике Харькова в небольшом одноэтажном домике во время гитлеровской оккупации размещалось отделение госпиталя. В нем остались тяжело раненные воины Красной Армии, которых нельзя было увозить, трогать с места. Над ними нависла угроза смерти. Фашисты, конечно, их расстреляли бы. Надо было немедленно спасать людей. Мы посоветовались и спрятали всех в подвал поликлиники, а затем достали для них гражданскую одежду, перенесли и разместили на частных квартирах. И вот тут проявился героизм наших людей.
Рискуя собственной жизнью, они укрывали у себя раненых воинов, делились с ними последним куском хлеба.
Вот они эти патриоты: Ардемиса Кишишьян (мы ее называли Нюся), адрес Грековская ул., 12; У. П. Тимошенко—Холодногорский въезд, 13; М. П. Летучая—Грековская ул., 10; М. П. Лаптева — Цыгаревский пер., 40; И. Н. Зурнаджан — Рыбасовская ул., 30, и другие. Они совершили подлинный подвиг.
Вспоминаю такой эпизод. Мы перенесли последнего тяжело раненного в голову лейтенанта-артиллериста Николая Фоменко на Цыгаревский пер., 40, на квартиру М. П. Лаптевой. Только уложили его в кровать, как во дворе появились семеро эсэсовцев, вооруженных автоматами. Они вошли в квартиру, спросили: «Русиш зольдат есть?».
Я поняла — смерть. Откровенно говоря, сильно испугалась. Упала на кровать, заслонила собой раненого воина, закричала: «Это мой сын! Бомба разбила наш дом!» (Моя квартира действительно была накануне разрушена).
Тут же в комнате была Е. И. Шершавицкая, которая хорошо знала немецкий язык, она оказалась очень находчивой, спокойно объяснила эсэсовцам: «Видите ли, ее квартиру бомбой разбило, сына ранило в голову, а сама она сошла с ума».
Фашисты поверили, заглянули в ванну и пошли искать «русский зольдат» по сараям.
Николай Фоменко был спасен. А сколько еще таких тревожных дней пришлось пережить М П. Лаптевой и другим патриотам!
Раненых лечили на дому. Время от времени врач П. К. Давыденко делал «обход», осматривал больных, назначал дальнейшее лечение. У постели тяжелораненых дежурили по очереди, доставали для них питание и обеспечивали гражданскими документами.
Много воинов было освобождено также из концлагеря для военнопленных. 27 апреля 1943 года, например, рано утром был налет нашей авиации на Харьков. В воздушном бою в районе Русские Тишки (возле леса) был сбит наш самолет, а летчик тяжело ранен в ногу. Немцы захватили его в плен.
О сбитом советском самолете заговорил весь Харьков. Надо было попытаться узнать о судьбе летчика. В госпитале удалось встретиться с фельдшерицей Марией Яковлевной. До войны она работала в 6-й поликлинике. Я спросила, не привезли ли летчика. Она ответила, что есть такой. Назвала фамилию Булахов.
— А кто из врачей работает в этом госпитале?
— Никитинская.
Валентину Федоровну Никитинскую я хорошо знала. Мне дали халат, косынку, и я пошла как сотрудница госпиталя.
Поинтересовалась у Петра Булахова:
— Ну, как вы себя чувствуете?
— Как может советский человек чувствовать себя в немецком плену?
— с горькой усмешкой ответил он.
Я как бы не поняла его и снова спросила:
— Как ваше здоровье?
— Пусть бы нога в сто раз сильнее болела, лишь бы быть среди своих.
— Ну, вот что, хватит киснуть, вам могут помочь освободиться из плена.
Булахов с удивлением посмотрел на меня:
— А разве это возможно?
— и попросил сходить в лес, туда, где подбили самолет.
— Там остался мой товарищ стрелок. Его надо разыскать и спрятать.
При этом он дал пароль. Утром мы с Шурой Поддубной отправились на поиски. Нашли разбитый самолет. Осмотрели его. Пошли искать, исколесили весь лес, но безрезультатно. Видимо, воин уже далеко ушел, пробираясь к фронту.
На второй день я встретила врача В. Ф. Никитинскую, рассказала о разговоре с Булаховым и попросила ее помочь ему бежать. Та пообещала, но раненый летчик еще не мог передвигаться без костылей. Надо было его везти. Мы с Поддубной несколько раз подходили туда с тачкой, чтобы подхватить летчика, когда его выведут. А когда его вывели, мы как назло были без тачки. И тут нам повезло. Удалось нанять подводу. Вместе с Поддубной и 12-летним мальчиком Володей Кишишьяном, сыном Арде-мисы Кигаишьян, привезли Булахова к Моте Летучей на Грековскую, 10. Теперь он уже был вне опасности. Мы проведывали его, носили продукты, лечили до выздоровления. Но мы-то привезли и оставили, а М. Летучей пришлось немало передрожать за жизнь летчика и за свою жизнь. Ведь могли и донести, предать и тогда — виселица. Все же советская патриотка не дрогнула ни разу, даже тогда, когда эсэсовцы шныряли рядом. Это ли не подвиг?
А вот еще один случай. Летчик Николай Соболев впервые вылетел на боевое задание и был сбит. Получил ранение в лицо и глаз. Его захватили в плен и отправили в госпиталь концлагеря. Но так как у меня уже была договоренность с врачом Никитинской, она под тем предлогом, что Соболеву нужно сделать рентгеновский снимок, повела его в другой корпус. Дело было между сменами патрулей, Никитинская прихватила с собой еще шестерых пленных. Как только она вышла из проходной, я сразу переодела Соболева в гражданскую одежду (на проходной в это время дежурил свой человек И. П. Тимошенко) и повела его в железнодорожную больницу уже как гражданского больного. Через несколько дней мы пошли с врачом П. К. Давыденко навестить Соболева. Оказывается, что в больнице его опознал врач, который до этого осматривал его в лагере. Мы решили срочно забрать его из больницы и поместить на частную квартиру к одной старушке, И та не колеблясь взяла его, с риском для жизни добывала продукты, лекарства, иной раз ночей не спала, выхаживала больного воина.
С узлом гражданской одежды в руках приходилось ходить не только днем, но и ночью в запрещенное время. Был случай, когда врач Никитинская подготовила побег двух военнопленных советских офицеров: капитана-летчика Василия Зайцева, тяжело раненного в грудную клетку, и капитана-артиллериста Анатолия Семиренко. Побег должен был совершиться ночью, между двумя и тремя часами. Им предстояло пробраться через шесть рядов колючей проволоки и укрыться в подвале соседнего дома, а я к этому времени должна была принести им гражданскую одежду.
Я их не знала, и они меня не знали.
Подошла к подвалу, а окликнуть боюсь. Кто знает, что там ожидает, может быть, засада. Все же негромко окликнула по имени. Они, как и было условлено, назвали меня. С плеч словно семь пудов свалилось. Переоделись капитаны, а наступило утро — я пошла впереди, они сзади по обеим сторонам улицы. Устроила я их на частной квартире у М. П. Лаптевой.
Оба были спасены, оба вылечились.
С того времени прошло двадцать лет. И иногда посмотришь на медаль «Партизану Отечественной войны», которой меня и моих подруг П. К. Давыденко, А. В. Поддубную наградило Советское правительство, и опять все всплывет в памяти. До сих пор не могу забыть, с какой огромной волей стремился советский человек вырваться из плена, чтобы снова бить врага. Израненные, больные, они рисковали своей жизнью и все же бежали, вновь брали в руки оружие и громили озверелых гитлеровских захватчиков всюду — на фронтах войны, в партизанских отрядах. Громили, пока не пришел час окончательной победы.
Но еще с большим волнением вспоминаю я о мужестве простых советских людей, которые укрывали у себя раненых воинов. Какой несгибаемой волей и отвагой надо было обладать, чтобы под угрозой смерти спасать воинов.