Под Рождество часто показывают гоголевскую "Ночь перед Рождеством". Я тоже хочу вспомнить Николая Васильевича, но в несколько ином контексте.
Гоголь ещё при жизни снискал славу "русского Вальтера Скотта" (за "Вечера" и цикл "Миргород", в особенности - "Тараса Бульбу"). Тема эта, в принципе, не новая, но наверняка найдутся те, кто этого не знает.
Слава эта, надо сказать, имела двоякий оттенок. С одной стороны, сравнение со знаменитым шотландцем - это вам не упрек в подражании автору "Пятидесяти оттенков". Как-никак сэр Вальтер Скотт считается основоположником жанра исторического романа, коими многие присутствующие наверняка зачитывались. С другой стороны, тут есть кое-какие жирные "но".
Во-первых, Гоголь не первым топтал дорожку исторических новелл. Многие могут подумать, что и не Вальтер Скотт. И отчасти будут правы, т.к. ответ на вопрос "А почему, скажем, не Шекспир или не Гомер?" не столь очевиден. Я попробую сформулировать этот ответ так, как понимаю его я. Авторы до Скотта рисовали своих героев на фоне исторического сеттинга. Но сеттинг этот служил скорее для антуража. Он либо подстраивался под героев, либо никак на них не влиял. Эдакая театральная декорация на заднем плане. Да, она показывает место действия. Но смени ее - суть сохранится. Наверное поэтому на сегодняшний день существует вагон и маленькая тележка постановок по Шекспиру разной степени экспериментальности. Они в известной мере универсальны.
В историческом же романе герои обязаны считаться с историческим контекстом, события хронологии влияют на них и перестают быть тем недопрорисованным рендером на заднем плане, на который особо никто не смотрит из-за куда более яркой фабулы отдельных людей и семей. История тут, если не полноценный герой, то очень и очень важный катализатор. Но вернёмся к Гоголю и остальным.
Как я заметил выше, Николай Васильевич не был первым, увлекшимся идеями исторического романа вообще и вальтерскоттовского подхода в частности, автором. Был и Карамзин с его "Натальей, боярской дочерью", выпущенной ещё в 1792-м (к слову "Уэверли" Скотта вышел в 1814, а "Бульба" в 1835 году), и Загоскин с его "Юрием Милославским", и Лажечников с "Последним Новиком": 1829 и 1833 годы соответственно. К слову, г-н Загоскин первым схлопотал клише "русского Вальтера Скотта" и среди современников, воспылавших обостренным интересом к своему прошлому, "выстрелил" громче. Но время - причудливая вещь. Сегодня "Бульбу", благодаря остальному бэкграунду, личности Гоголя и школьной программе худо-бедно знают миллионы. А кто помнит господина Загоскина? Возможно студенты литературоведческих факультетов, да какие-нибудь исторические гики. Пожалуй, и все. Для остальных остался он ссылкой у того же Гоголя. Фамилии Булгарина, Нарежного и Полевого наверное скажут ещё меньше.
Да что там. К моменту появления "Бульбы" даже Пушкин отметится как истроманист со своим "Арапом Петра Великого" - 1827 год.
То есть Гоголю пришлось при всей своей (да и всеобщей) любви к творчеству Скотта читать помимо похвалы традиционные упрёки в духе "ну это мейнстрим" и "оседлал хайповую тему".
Но стоит сказать (и это - во-вторых), что Гоголь сам сознательно стал ещё более легкой мишенью для критиков. Так, например, он использует в вечерах фигуру вымышленного издателя Рудого Панька, собирающего как бы рассказы своих друзей (привет тебе, Джедидайя Клейшботэм), и старается углубиться во введение и проработку второстепенных фольклорных, очень народных персонажей, со всей их просторечностью, и старательного пытается показать движение колеса истории, которое трансформирует, а то и перемалывает героев
Вот, например, как прошелся по Гоголю упомянутый ранее Полевой:
"Что у вас за страсть быть Вальтер Скоттиками? Что за мистификации? Неужели все вы, гг. Сказочники, хотите быть великими незнакомцами? <...> Вальтер Скотт умел поддерживать свое инкогнито, а вы, г. Пасичник, спотыкаетесь на первом шагу. Неужели вы думаете, что представляете хорошо малороссиянина, говоря: „Как томительно жарки те часы <...>“. Довольно, мы видим, что вы самозванец, Пасичник, вы, сударь, москаль, да еще и горожанин".
Или Булгарин:
"Вальтер Скотт прославился под вымышленными именами, которые, наконец, слились в прозвании великого незнакомца (le grand inconnu). И у нас начали с этого. Автор скрывает свое имя под вымышленным прозванием и просит приятелей своих объявлять великую тайну на каждой почтовой станции, а журналистам позволяет догадываться и в догадках произносить свое настоящее имя. После этой проделки начинается дело. В романе должна быть национальность или народность. А что такое народность? Заглянем-ка в Вальтера-Скота. Действие в Шотландии, следовательно, действие будет в России. У Вальтера-Скотта мужики, лакеи и солдаты разговаривают очень много между собой провинциализмами и просторечием — и за этим у нас дело не станет. Стоит выдумать завязку: на это есть история и забытые сказки, и вот доморощенный Вальтер-Скотт, как Бальзак, принялся за работу». И далее, к той же литературной традиции возводит Булгарин бесконечное «болтовство вводных лиц и просторечие в разговорах», «верные копии подворотного красноречия»..."
Сам Пушкин скажет, что ТБ ("Тарас Бульба", а не "Темная Башня") "достоин Вальтера Скотта". Уж не знаю чистая похвала или добрый троллинг. Если последнее, то забавно. Годом позже Пушкин опубликует "Капитанскую дочку". На той же Вики на странице, ей посвященной, есть раздел об очень схожих моментах КД с произведениями сэра Вальтера. По сети, уверен, можете ещё насобирать.
В общем, нелегко приходилось старине Гоголю. С другой стороны - сам виноват. Увлекся модным веянием.
В завершении я вспомню одну из самых ярких, как сегодня сказали бы - отсылок, а тогда - заимствований, Гоголя у Скотта.
Есть у Вальтера такой Роман "Пуритане" (в оригинале - "Old mortality") о некоторых событиях гражданской войны в Шотландии.
Описан там следующий эпизод.
Бравые шотландские вояки штурмуют хорошо укреплённый замок Тиллитудлем. По причине укрепленности крепость не сдается на милость победителя. Начинается изнурительная осада. Но высокие крепкие стены - это, конечно, хорошо, но кушать защитникам хочется часто. А запасов провианта не то чтобы очень много.
В войске осаждающих служит главный герой Генри Мортон. Под покровом ночи к главгерою пробирается служанка, которая рассказывает, что ее госпожа, красавица Эдит Белленден, давняя любовь Генри, едва жива от длительного голода. И Мортону, разумеется, приходится пробираться в стан фрага, чтобы спасти возлюбленную от голодной смерти.
Ничего не напоминает?
У шотландца, правда, получается совместить долг с чувствами и он не рубит направо и налево своих соплеменников. Зато Николай Васильевич выкручивает регулятор драматичности на полную катушку)
Нравятся наши перлы - ставь лайк, подписывайся) Еще у нас есть паблик в ВК - https://vk.com/netip_ist. Там еще больше, нетипичней и разнообразней.