С Олегом (имя изменено по просьбе автора), военнослужащим, приехавшим из Сирии, корреспондент «Фонаря» познакомилась 1 января. Позже уже во время интервью мужчина попытался объяснить, что заставляет его и других военных оставлять семью и друзей и уезжать на войну, что значит быть российским военным и почему на войне человек может чувствовать себя свободнее, чем дома.
***
— В Сирии я был в 2016 и 2018 годах. Два раза. Я спецназовец. По факту мы занимались охраной наших граждан, советников, которые обеспечивают там мир. Для меня это была не первая командировка. Раньше уже были разные поездки, но в те места я ездил под грифом «секретно».
— Когда вас посылали в Сирию, какие цели перед вами ставили? Как начальники объясняли эту войну?
— Это довольно просто. Через Сирию были пущены каналы, типа нашего «Северного потока», нефтяные, от Саудовской Аравии. Если этот поток пойдёт, то Европа у нас не будет покупать топливо. Мы [Россия] останемся ни с чем.
— То есть, одна из целей — не спасти мир от терроризма, как говорят по федеральным каналам, а предотвратить крах…
— Мы ведь свои цели там тоже преследуем. Мы обычные солдаты. Как там есть на самом деле — никто не знает. Но если посмотреть на факты и логически подумать, то становится понятно, как на самом деле всё устроено и для чего это делается. Естественно, кто-то зарабатывает деньги, кто-то пытается просто выжить, кто-то едет туда ради хобби. Есть разные ситуации. Туда, бывает, приезжают европейцы. Приезжают со своим оружием. Для них это как сафари: тренируются, стреляют и уезжают. Если подстрелят русского, то это вообще трофей! Да, убить русского для игиловцев (ИГИЛ — организация, запрещённая в России) и других русофобов — это большое событие. На мусульманский праздник Курбан-байрам (исламский праздник, отмечаемый через 70 дней после праздника Ураза-байрам — прим. Ф.) у них есть определённые выплаты за то, чтобы в этот день убить «нечистого».
Как бы то ни было, если бы наши не приехали туда [в Сирию] в 2014 году, многих не было бы в живых —обычных гражданских. Они так устали от войны. Повстанцы тоже задолбались. Представь: восемь лет [идёт] война. Нет ни одного человека, кого бы она не коснулась. Кто-то потерял родных, кто-то сам покалечился...
«Увидимся на том берегу реки Стикс»
— Что в таком случае для тебя война?
— Смотря какая война. Война разная бывает: победная, первая, последняя. В Сирии война разнообразная. Я бы сказал, что она контрастная. Вообще нам удалось вернуться почти без потерь. Не на сто процентов, но почти получилось.
— Что значит контрастная война?
— Ну, можно было сходить в бассейн и можно было пулю получить (улыбается — прим. Ф.). Это же Сирия — военные действия везде. Каждый день тебя могут взорвать, там много спящих игиловских(ИГИЛ — организация, запрещённая в России) ячеек. Теракты устраивают. Подкладывают самодельные бомбы.
— Ты был на волоске от смерти?
— Я думаю, что только одному моему ангелу-хранителю известно, когда я был на волоске от смерти. Я вечно лезу проверять, есть ли он у меня. Во многих моментах можно было обойтись и без этого: у меня были плотные контакты [с игиловцами] (ИГИЛ — организация, запрещённая в России), приходилось понервничать. Но всё нормально. Либо они не доработали, либо мы нормально отработали.
— Ты легко согласился поехать в Сирию?
— Конечно, у нас всегда есть выбор. Никто из-под палки не едет.
— Тогда объясни мне следующее: ты же понимал, что можешь не вернуться…
— Ну убьют меня — всё. Что мне переживать? Мне было страшно за то, что мне не страшно. Я, конечно, в 55 процентах случаев старался не лезть на рожон, но не о том, надо думать.
— А о чём?
— О том, чтобы кореш твой пулю не словил, чтобы ты нигде не прошляпил. Быть внимательным, смотреть, слушать, нюхать, включать логическое мышление. Они думают, что ты ничего не знаешь — переодеваются, оставляют бомбы в колясках, даже баранов минировали. За этим нужно следить.
— На философию времени не остаётся?
— Нет, там [на войне] одна сплошная философия. Просто нас больше интересует другое. Сидим мы в окопах, идёт перестрелка, он [противник] всю ночь долбит и долбит. Не берёт правильную корректировку. Ну и мы тоже ему пару раз закидывали, чтобы не расслаблялся. И так мы могли перестреливаться дня четыре. Никто в атаку не шёл. В это время сидим и пытаемся мужиками понять, когда девушка говорит «нет», и это [значит] «нет», а когда она под «нет» подразумевает «да» (смеётся — прим. Ф.).
Я видел там и трусов, и героев. Да и сам я был и трусом, и героем. Но этого никто не видел, и я об этом никогда не скажу. На войне два страха. Это бессмысленная смерть — когда ты в процессе и тебя задевает какая-то глупая пуля или рикошет. Так часто бывает. Это больше всего и накаляет тебя. А второй большой страх — опозориться. Если ставить выбор — быстро умереть или опозориться, то лучше смерть. Этим многие и отличаются, кто служил семь лет, и те, кто служит два года. У нас воспитание осталось от тех людей, которые в своё время были нашими командирами. Они нам привили моральные ценности. Я видел, как в боевых ситуациях люди, жертвуя собой и своим здоровьем, делают всё для того, чтобы жили другие.
— Всё равно для меня это дико. Я понимаю, когда люди шли на фронт во время Великой Отечественной войны. Там было ради чего умирать — ради семьи, Родины, друзей. Там была цель. А здесь — чужой народ, другая земля, политические цели...
— Да, это дико. Я согласен. Многие не поймут. И я часто слышу подобные вопросы. На них я отвечаю фразой из одного фильма: «Как только вылетает первая пуля, политика и всё это дерьмо летит к чёрту» (фильм «Чёрный ястреб» — прим. Ф.). Зачем ты туда едешь опять? Как объяснить, что рядом с тобой умирали, жили друзья — нет никого дороже сейчас, чем эти люди. Представь, какая любовь должна быть к человеку, за которого ты, не раздумывая, отдашь свою жизнь?! Я считаю, что это сильно. Не за всех. За некоторых я бы подумал (смеётся — прим. Ф.). Но есть люди, с которыми я давно служу, с которыми очень много прошёл. Нас могут засунуть в любую задницу, мы даже оттуда найдём выход. С ними никогда не было грустно. У нас есть определённый коллектив. У каждого свои качества: кто-то строгий, кто-то постоянно шутит. Этот симбиоз характеров, личностей делает единую силу, которая может выполнить почти всё. У нас есть свой девиз: «Один разведчик может многое, два — могут всё» или «Сам погибай — друга выручай».
— Были такие моменты, когда терял друзей?
— Да, были. К сожалению, это было не рядом со мной. Мой друг погиб. Он поехал в другое государство. Самостоятельно.
— Что ты испытал?
— Тоску смертельную. Какие-то воспоминания всплывают о человеке, дерьмово короче... Ничего, все там будем. Увидимся на том берегу реки Стикс (улыбается — прим. Ф.). Что переживать? Умер, помянём, поплачем, будем жить дальше, вспоминая о нашем товарище и помогая его близким, если они будут нуждаться. А они нуждаются. Но всё это забывается. И я из таких, которые забывает. Очень некрасиво. Почему так происходит? Не знаю.