Знакомая поэтесса посетовала на то, что мол, остаётся только «писать, ради того, чтобы писать». И я ответил, что «определённо, надо писать, чтобы писать». А как же иначе? Я не стал говорить ей своего мнения, что конкурсы — это такое б-во. Знаете, как люди, ведущие подобный образ жизни, начинают нести на себе определённые социальные маркеры, в виде особой одежды или макияжа. Я думаю — надо бояться этого: изменить себя ради кого-то, кто для тебя безлик. А это неизменно произойдёт, если ты поднатореешь в конкурсах. Но стал бы я участвовать в конкурсах? Конечно, стал бы! Но опасаясь поднатореть.
Как-то художника Михаила Рогинского спросили, отчего так неустроен его быт? Надо сказать, что он живя в Париже, воссоздал обстановку сирого, почти коммунального московского быта. Как в общежитии. И он ответил: «Чтобы не скурвиться».
Всем знакома знаменитая формула: «Искусство ради искусства». Её особенно критиковали в Советском союзе, где конечно искусство было только «для народа». А значит доступное, понятное, высокоморальное и готовое к употреблению. Надо сказать, что сейчас ничего не изменилось. Просто формулу никто не критикует. И из списка достоинств надо убрать моральность.
Когда-то был популярен вопрос: «Стали бы вы творить на необитаемом острове?» Наивный вопрос из наивных времён. Попахивает идеализмом. И идиотизмом. В самом деле, кто задаётся подобным вопросом, когда надо семью кормить? Таким вопросом надо задаваться в абсолютной праздности, держа розу у носа и оттопыривая пальчики. Как сказано у Пушкина:
«Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов».
Наверное, редко кто задаётся подобным вопросом. Хотя кажется это один из главных вопросов. Если не наиглавнейший. Ведь этот вопрос можно задать себе по-другому: «А ради кого или чего ты всё делаешь?»
Безусловно, картина должна иметь своего зрителя, а книга читателя. Но если нет, согласились бы вы иметь единственного зрителя или читателя — себя?
Говорят, один писатель, в старости страдая забывчивостью, зачитывался своими книгами, в слезах умиления.
Но если всерьёз, то думаю — это отличительная черта подлинного творчества. Каждый творец — немного бог.
«Бог закончил то, что делал, и на седьмой день отдыхал от Своих трудов».
Но не просто отдыхал, а созерцал, был зрителем, был доволен своим творчеством: «Бог посмотрел на всё, созданное Им, и увидел, что всё это очень хорошо».
Танцы в нижних слояхТанцы в нижних слоях
Танцы в нижних слоях
Этим, думаю, подлинное творчество отличается от сервиса. Не принижая роли последнего, я просто хочу внести акценты, разделяющие эти два процесса. И разделение происходит прежде всего в голове артиста.
Творчество самопроизвольно, сервис всегда для других. Отсюда творчество — удел одиночек. Всегда переживание состояния экзистенции.
Пока для артиста не разрешён этот вопрос вполне, он представляет из себя суховей колеблемый всеми ветрами, а душа его — непаханое поле. А душа ведь должна сформироваться. Если ты творец, а не пластилин в руках толпы.
Беспомощность, растерянность, вторичность в сознании, поиск образцов для подражания — всегда есть признак несформированной души.
Потому что живопись — есть особая форма образного мышления. Все разговоры о том, что «чем меньше думаешь, тем легче пишешь» из области писем Хлестакова «милому» другу Тряпичкину. И искусство тогда подобное: очень лёгкое. Да. Приятное для глаз. Да. Ни-ни, чтобы не раздражало. Ни-ни, чтобы не заставить зашевелиться тщательно убаюканную мысль. Никакой тревоги. Только покой.
Позиция сегодняшнего зрителя напоминает, с одной стороны, позицию мифического страуса, спрятавшего голову в песок. Только позитив. С другой стороны, это позиция потребителя. Только то, что привык.
А собственно, почему?
Потому что укрепилась мысль об управляемом искусстве. Искусство перешло в разряд кулинарных обыденностей. Это даже не высокая кухня, которая удивляет. Это вчерашний борщ.
И закономерно, когда это сервис. Сервисом можно управлять, обладать, употреблять. Надо чтобы умиротворяло и подходило к обстановке.
Может поэтому так ценится сейчас в мире высокого искусства творчество безымянных аутсайдеров? Людей, творящих для себя, по своим правилам и не нуждающихся в зрителе. Более того прячущихся от назойливого внимания.
Это люди, для которых: процесс важнее результата;
творчество — форма мышления;
для которых достижение — в процессе самопонимания, и можно бросить недописанную вещь, потому что понял всё что хотел.
Автономность. Творческое «чучхе». Возможность самому себе позволить.
Кто тебе выдаёт разрешения?
Сам. Потому — творец.
Знакомая поэтесса посетовала на то, что мол, остаётся только «писать, ради того, чтобы писать». И я ответил, что «определённо, надо писать, чтобы писать». А как же иначе? Я не стал говорить ей своего мнения, что конкурсы — это такое б-во. Знаете, как люди, ведущие подобный образ жизни, начинают нести на себе определённые социальные маркеры, в виде особой одежды или макияжа. Я думаю — надо бояться этого: изменить себя ради кого-то, кто для тебя безлик. А это неизменно произойдёт, если ты поднатореешь в конкурсах. Но стал бы я участвовать в конкурсах? Конечно, стал бы! Но опасаясь поднатореть.
Как-то художника Михаила Рогинского спросили, отчего так неустроен его быт? Надо сказать, что он живя в Париже, воссоздал обстановку сирого, почти коммунального московского быта. Как в общежитии. И он ответил: «Чтобы не скурвиться».
Всем знакома знаменитая формула: «Искусство ради искусства». Её особенно критиковали в Советском союзе, где конечно искусство было только «для народа». А значит доступное, понятное, высокоморальное и готовое к употреблению. Надо сказать, что сейчас ничего не изменилось. Просто формулу никто не критикует. И из списка достоинств надо убрать моральность.
Когда-то был популярен вопрос: «Стали бы вы творить на необитаемом острове?» Наивный вопрос из наивных времён. Попахивает идеализмом. И идиотизмом. В самом деле, кто задаётся подобным вопросом, когда надо семью кормить? Таким вопросом надо задаваться в абсолютной праздности, держа розу у носа и оттопыривая пальчики. Как сказано у Пушкина:
«Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов».
Наверное, редко кто задаётся подобным вопросом. Хотя кажется это один из главных вопросов. Если не наиглавнейший. Ведь этот вопрос можно задать себе по-другому: «А ради кого или чего ты всё делаешь?»
Безусловно, картина должна иметь своего зрителя, а книга читателя. Но если нет, согласились бы вы иметь единственного зрителя или читателя — себя?
Говорят, один писатель, в старости страдая забывчивостью, зачитывался своими книгами, в слезах умиления.
Но если всерьёз, то думаю — это отличительная черта подлинного творчества. Каждый творец — немного бог.
«Бог закончил то, что делал, и на седьмой день отдыхал от Своих трудов».
Но не просто отдыхал, а созерцал, был зрителем, был доволен своим творчеством: «Бог посмотрел на всё, созданное Им, и увидел, что всё это очень хорошо».
Танцы в нижних слояхТанцы в нижних слоях
Танцы в нижних слоях
Этим, думаю, подлинное творчество отличается от сервиса. Не принижая роли последнего, я просто хочу внести акценты, разделяющие эти два процесса. И разделение происходит прежде всего в голове артиста.
Творчество самопроизвольно, сервис всегда для других. Отсюда творчество — удел одиночек. Всегда переживание состояния экзистенции.
Пока для артиста не разрешён этот вопрос вполне, он представляет из себя суховей колеблемый всеми ветрами, а душа его — непаханое поле. А душа ведь должна сформироваться. Если ты творец, а не пластилин в руках толпы.
Беспомощность, растерянность, вторичность в сознании, поиск образцов для подражания — всегда есть признак несформированной души.
Потому что живопись — есть особая форма образного мышления. Все разговоры о том, что «чем меньше думаешь, тем легче пишешь» из области писем Хлестакова «милому» другу Тряпичкину. И искусство тогда подобное: очень лёгкое. Да. Приятное для глаз. Да. Ни-ни, чтобы не раздражало. Ни-ни, чтобы не заставить зашевелиться тщательно убаюканную мысль. Никакой тревоги. Только покой.
Позиция сегодняшнего зрителя напоминает, с одной стороны, позицию мифического страуса, спрятавшего голову в песок. Только позитив. С другой стороны, это позиция потребителя. Только то, что привык.
А собственно, почему?
Потому что укрепилась мысль об управляемом искусстве. Искусство перешло в разряд кулинарных обыденностей. Это даже не высокая кухня, которая удивляет. Это вчерашний борщ.
И закономерно, когда это сервис. Сервисом можно управлять, обладать, употреблять. Надо чтобы умиротворяло и подходило к обстановке.
Может поэтому так ценится сейчас в мире высокого искусства творчество безымянных аутсайдеров? Людей, творящих для себя, по своим правилам и не нуждающихся в зрителе. Более того прячущихся от назойливого внимания.
Это люди, для которых: процесс важнее результата;
творчество — форма мышления;
для которых достижение — в процессе самопонимания, и можно бросить недописанную вещь, потому что понял всё что хотел.
Автономность. Творческое «чучхе». Возможность самому себе позволить.
Кто тебе выдаёт разрешения?
Сам. Потому — творец.
