«Я, кажется, пою одной тебе…» — за этими словами сокрыт образ главной любви Иосифа Бродского — Марины Басмановой.
Вряд ли найдётся человек, который был бы окутан столькими слухами, версиями, недомолвками и тайнами.
Ленинградская художница, одна из самых загадочных, странных и скрытных личностей в окружении Иосифа Бродского. Родилась в семье довольно известных художников: Павел Иванович Басманов еще в 30-х годах был среди талантливых живописцев, которые группировались вокруг поэта Михаила Кузмина, Наталья Георгиевна — известный книжный график. Сама Марина Павловна, по некоторым свидетельствам, хоть и не получила должного образования, но «была девочкой способной, быстро схватывала уроки родителей и даже помогала матери в оформлении ряда книжных изданий».
С Мариной Басмановой Иосиф Бродский познакомился 2 января 1962 года в гостях у композитора Бориса Тищенко. И уже через месяц, 2 февраля, появились первые стихи со знаменитым посвящением «М.Б.» («Я обнял эти плечи и взглянул…»).
Марина Басманова казалась анемичной, в чём многие видели некую загадочность: «Зеленоглазая, с высоким лбом, с тёмно-каштановыми волосами, обрезанными ниже плеч, очень бледная, с голубыми прожилками на виске — Марина была поразительно красива» (такую характеристику художницы даёт Людмила Штерн, подруга Иосифа Бродского). Басманову описывают застенчивой, не блистающей остроумием. Но иногда в её зеленоватых глазах мелькало какое-то шальное выражение, огонёк, удивительно загадочный, восхищающий своей непостоянностью и вместе с тем безоговорочной естественностью.
Басманова всегда носила с собой небольшие блокнотики и иногда в компаниях делала быстрые зарисовки. Мало кто видел, что именно она рисовала. Но однажды Бобышев обмолвился: «Я увидел в них заготовки для большого шедевра, которого так и не последовало».
Поскольку Марина Павловна была человеком исключительно молчаливым, а Иосиф Александрович никогда не делился тем, о чём они говорили, понять её личность было достаточно сложно. По свидетельству того же Бобышева, она могла увлечённо и умно рассуждать о пространстве и его свойствах, о зеркалах в жизни и в живописи, разбиралась в музыке (её часто видели в консерватории), однако в компании большую часть времени была немногословна, редко балуя кого-либо своим вниманием.
Долгое время художница жила в закутке у сцены танцевальной залы: там стоял её рабочий стол, койка, а на белых обоях — лёгкая таинственная зашифрованная надпись. Бродскому однажды удалось уговорить её расшифровать знаки. «Быть, а не казаться». Это был девиз. Придя домой, Иосиф Александрович легко расшифровал надпись на книге, которую она ему подарила: «Моему любимому поэту. Марина!»
В декабре 1963 Басманова сообщила о своём желание встретить новый год вместе. Бродский согласился. Но сделать это им оказалось не суждено: поэт вынужден был скрываться в Москве от неминуемого ареста.
В тот новогодний вечер Бобышев предупредил компанию своих друзей, снимавших в праздник дачу, что приедет «девушка Жозефа», которую тот, уезжая, велел ему опекать. Но появилась она лишь в тот момент, когда отзвенели куранты: пропустила поезд, а следующий увёз в Зеленогорск, откуда её доставили в коляске мотоцикла.
Позже, взяв по свече, Басманова с Бобышевым вышли на лёд залива.
«Мы остановились, я поцеловал её, почувствовал снежный запах её волос. Вкус вошёл в меня глубоко, да так и остался.
— Послушай, прежде чем сказать ритуальные слова, я хочу задать вопрос, очень важный…
— Какой?
— Как же Иосиф? Мы с ним были друзья, теперь уже, правда, нет. Но ведь он, кажется, считал тебя своей невестой, считает, возможно, и сейчас, да и другие так думают. Что ты скажешь?»
— Я себя так не считаю, а что он думает — это его дело...» (из воспоминаний Дмитрия Бобышева «Я здесь»).
Новогоднюю ночь, проведённую с Басмановой, Бобышеву не простил никто. Все знали про вынужденный отъезд Иосифа Александровича, а потому поведение Дмитрия Васильевича сочли предательством. Про Марину не говорили ничего. На следующий день молодого человека попросили покинуть дачу вместе с вещами.
Через десять дней в Москве в квартире поэта Евгения Рейна Бродский узнал о том, что его друг теперь с Мариной. Поэт занял у Рейна 20 рублей и побежал за билетом на поезд в Ленинград. Бродского отговаривали, убеждали, что по приезде его неминуемо арестуют, что уже принято решение судить его как тунеядца. Он не слушал никого: казалось, единственно важной вещью тогда было объяснение с Мариной.
Он приехал в Ленинград, нашел Бобышева. Выяснение отношений было злым и быстрым. Разрыв состоялся. Навсегда. Через неделю Бродского взяли прямо на улице: трое в штатском доставили его в Дзержинское районное отделение милиции.
Вскоре состоялся суд, в результате которого Бродского направили на психиатрическую экспертизу, и спустя месяц, когда не было обнаружено никаких отклонений, судебный процесс продолжился. Потом, уже в Нью-Йорке, Бродский скажет Людмиле Штерн: «Это было настолько менее важно, чем история с Мариной. Все мои душевные силы ушли на то, чтобы справиться с этим несчастьем».
В постановлении суда говорилось: «Иосифа Александровича Бродского на основании Указа Президиума Верховного Совета... выселить из Ленинграда в специально отведённую местность на срок 5 (пять) лет с обязательным привлечением к труду по месту поселения. Исполнение немедленное. Срок высылки исчислять с 13/2-64 г. Постановление обжалованию не подлежит». Специально отведенной местностью была деревня Норенская в Архангельской области. Марина Басманова приезжала к Бродскому всего один раз.
При активном участии Ахматовой велась общественная кампания в защиту Бродского. Центральными фигурами в ней были Фрида Вигдорова и Лидия Чуковская. На протяжении полутора лет они неутомимо писали письма в защиту поэта во все партийные и судебные инстанции и привлекали к делу защиты людей, пользующихся влиянием в советской системе. По прошествии полутора лет, под давлением советской и мировой общественности, прокуратура СССР через ЦК КПСС добилась пересмотра дела Бродского в Верховном суде РСФСР. В результате 4 сентября 1965 года судебная коллегия сократила срок ссылки до полутора лет, и в сентябре поэт вернулся в Ленинград.
Иосиф Бродский был арестован и отправлен в ссылку двадцатитрёхлетним юношей, а вернулся двадцатипятилетним сложившимся поэтом. Оставаться на родине ему было отведено менее семи лет.
Внешне жизнь Бродского после ссылки складывалась относительно спокойно: рождение сына, Андрея Басманова, в 1967 году, возрастающая популярность у иностранных журналистов, учёных-славистов, приезжающих в Россию, а в 1971 году — избрание членом Баварской академии изящных искусств. Но КГБ не оставлял его без внимания. И 10 мая 1972 года Бродского вызвали в ОВИР и поставили перед выбором: немедленная эмиграция или «допросы, тюрьмы, психбольницы».
С Басмановой не складывалось. И поняв, что отношения исчерпаны, поэт избрал эмиграцию. Но то, что в обыденной жизни часто становится трагическим переломом, в судьбе поэтов способно обратить минус в плюс. Не сложившееся в жизни стало источником, питающим всё последующее творчество Бродского. Отношения с Мариной превратились в сюжет лирики, вечный самозавод, безотказный источник вдохновения.
4 июня 1972 года лишённый советского гражданства Бродский вылетел из Ленинграда по «израильской визе» и по предписанному еврейской эмиграции маршруту — в Вену.
После расставания с Басмановой Бродский написал о ней вдвое больше, чем до: то ли пытался таким образом компенсировать прекратившееся общение, то ли просто на расстоянии она стала казаться лучше.
В июле 1972 года Бродский переехал в США и принял пост «приглашённого поэта» (poet-in-residence) в Мичиганском университете в Энн-Арборе, где преподавал с перерывами до 1980 года историю русской литературы, русскую и мировую поэзию, теорию стиха, выступал с лекциями и чтением стихов на международных литературных фестивалях и форумах, в библиотеках и университетах США, в Канаде, Англии, Ирландии, Франции, Швеции, Италии.
В 1972—1995 годах Басманова и Бродский состояли в переписке, весь корпус которой в настоящее время хранится в Отделе рукописей РНБ, в архиве семьи Басмановых в Петербурге, в библиотеке Йельского университета, США.
Эта любовь умерла, судя по стихам Иосифа Александровича, в 1989 году, когда он написал под обычными инициалами посвящения «М.Б.»:
«…Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь - человеку нужна, как минимум,
ещё одна жизнь. И я эту долю прожил…»
К тому времени он не видел Марину Басманову уже 17 лет и этими ранящими словами возвестил миру, что избавился от разрушающей его любви...
Но кто-то говорит, что эта любовь закончилась значительно раньше, а знаменитое «М.Б.» над стихами уже не свидетельствовало о неутоленной страсти, став лишь элементом, иероглифом, графическим символом великой и вечной поэтической игры автора. Так или иначе, но 25 декабря 1993 года появилось последнее стихотворение со знакомыми инициалами, которое, возможно, уже давно никто не ждал…
25 декабря 1993
Что нужно для чуда? Кожух овчара,
щепотка сегодня, крупица вчера,
и к пригоршне завтра добавь на глазок
огрызок пространства и неба кусок.
И чудо свершится. Зане чудеса,
к земле тяготея, хранят адреса,
настолько добраться стремясь до конца,
что даже в пустыне находят жильца.
А если ты дом покидаешь - включи
звезду на прощанье в четыре свечи
чтоб мир без вещей освещала она,
вослед тебе глядя, во все времена.
Автор: Дарья Багина