ИРОНИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
НАЧАЛО здесь "Из одного цветка..."
ЧАСТЬ 3
— А взрослые днем разве спят?
Я открыла глаза. Накануне я проревела чуть ли не всю ночь, и дневной сон явно был мне нужен.
— А борщ еще есть? — спросила Тима и, не дожидаясь ответа, пошла на кухню.
Я потянулась и снова закрыла глаза. Заиграла с нарастающей громкостью известная увертюра. Я покосилась на сумку, валяющуюся на диване. В темном кармашке, застегнутом замком-«молнией», исполнял Шопена мой мобильник. Таким образом, давала о себе знать Vір-группа, состоящая из единственного абонента с гладким лицом, едва намечающейся лысиной, двумя дочерьми, новорожденным младенцем и законной женой. Других абонентов Vір-группы, без жен и детей, у меня не было. Приподнявшись, я потянула сумку за ремень, дернула замок и взяла телефон.
— Ну как ты? — услышала я, как только нажала на зеленую кнопку.
— Нормально, — машинально буркнула я.
— Все еще сердишься?
— Нет.
— Значит, встретимся?
— Нет, — повторила я, но почему-то так и не решилась нажать «отбой».
— Вечером свободна?
— Я теперь всегда свободна. А что? — не удержалась я.
— Помнишь, ты говорила о супердизайнере?
— И?..
— Пригласительные есть.
Мое сердце запрыгало, как новенький резиновый мячик. Конечно, своего бывшего любовничка мне совсем не хотелось видеть, но об открытии выставки я ему давно все уши прожужжала. У него были кое-какие связи в нужных кругах, и, вероятно, он этими связями, наконец, воспользовался.
— Когда начало? — осторожно спросила я.
— В шесть.
Я взглянула на часы. Было четыре часа двадцать минут.
— Я не знаю… Как же?.. — заметалась я.
Неожиданно из кухни послышался какой-то подозрительный звук, напоминающий шум водопада. Тимина всклокоченная голова выглянула из кухни.
— Там вода из крана, — сказала она и опять исчезла.
— Зачем трогала? — взревела я, а в трубку сказала: — Ты кран умеешь чинить?
— Ты что, с дуба рухнула? Я тебя на вернисаж зову. Или не поняла?
— Поняла. Только у меня кран сломался.
— Не пори чушь, — произнес он. — Говори, заезжать за тобой или… мне есть с кем еще пойти.
Из кухни послышался грохот, вмиг заглушивший голос моего бывшего любовника и шум падающей воды. Прижав трубку к груди, я бросилась на кухню.
Вода с шумом хлестала из крана, орошая брызгами пространство вокруг раковины. Тима сидела на полу, рядом валялась керамическая супница, в которой я держала муку. Большая часть содержимого супницы была рассыпана по полу, остальное осело на девочке.
— Класс, — только и смогла я произнести, глядя на лицо Тимы, внезапно превратившееся в японскую маску.
— Ты не одна? — поинтересовался мой бывший любовник.
— Не одна, — ответила я. — Мальчика из экспресс-службы вызвала. Кама-сутру изучаем, — ответила я, наблюдая, как Тима поднимается с пола и деловито отряхивает испачканные мукой штанишки.
— Ну и оставайся со своим мальчиком! — пошипела трубка, и тут же мне представилась возможность насладиться увертюрой коротких гудков.
— Ты чудовище, — вздохнула я, присев перед Тимой на корточки и помогая ей отряхнуться от муки.
Трель дверного звонка прервала наше интересное занятие.
— Папа! — ринулась Тима в прихожую и, ловко открыв английский замок, застыла, глядя на молодого мужчину в синем комбинезоне и с глазами цвета свежей чайной заварки.
— Что тут у вас стряслось? — спросил он, перешагивая через порог. — Я внизу ремонт делаю — слышу грохот, будто лягушонка в коробчонке едет. — Он присел на корточки, внимательно глядя Тиме в лицо. — Никто не пострадал? Все нормально?
— У нас кран течет, — сказала Тима, отступая. Даже на корточках парень чуть ли не на две головы был выше ее. — Там вода, — повторила она, почему-то показывая в угол.
Великан выпрямился. Рядом с почти двухметровым парнем девочка выглядела миниатюрной статуэткой с белым фарфоровым лицом. Осторожно отодвинув девочку, великан шагнул на кухню.
— У вас, как я вижу, потоп. Хорошо, что холодная. — Он наклонился, покрутил что-то, и вода, сделав несколько бульков, остановилась. — Я быстро, только инструменты возьму. Ждите.
Ждать, когда незнакомец вернется, я не стала, взяла веник и подмела пол. Парень вернулся, как только я собрала побуревшую муку в совок. Поколдовав над краном минут десять, он, развернувшись в нашу сторону всем своим великанским торсом, сказал:
— Принимайте, хозяйки!
Я осторожно взялась за язычок крана и потянула на себя. Холодная струйка ударила в ладонь. Я закрыла кран — струйка исчезла. Тима стояла рядом и с явным любопытством наблюдала.
— Теперь я, — сказала она. Я уступила ей место у раковины. Она осторожно повторила мои движения и, удовлетворенная, отошла.
— Спасибо, — поблагодарила я слесаря. — Только денег у меня пока нету. С работой все никак.
— Накормить-то сможешь? Голодный, как черт. Все работаю, работаю, перекусить некогда, — засмущавшись, сказал слесарь.
— Есть борщ, — напомнила о себе Тима, уже сидевшая за столом.
— Борщ — это здорово! Сто лет не ел борща, — потирая ладони, сказал слесарь, садясь напротив Тимы.
Я наполнила две тарелки: большую и маленькую. Мои гости с аппетитом набросились на еду. Попросили добавки. Все съели и снова вопрошающе посмотрели на меня.
— Больше нет, — развела я руками.
— Спасибо, — сказал парень, вставая. — Меня, кстати, Димой зовут. Он протянул мне руку. — Будем знакомы.
Я пожала его ладонь. Она была жесткой, но теплой. Задрав голову кверху, я поймала на его лице улыбку. И улыбка его тоже была теплой.
Когда я закрыла за ним дверь, мне отчего-то стало грустно.
— Тебе борща жалко, да? — спросила Тима, как только я вернулась в комнату. Я усмехнулась и потрепала ее по спутанным волосам, припорошенным мукой.
— Ты стала несчастная какая-то, — констатировала Тима. — А папа когда придет?
Я пожала плечами. Почему-то после ухода улыбчивого великана Димы я почувствовала рядом с собой гулкую пустоту. Тяжелый вздох вырвался из моей груди.
Снова заиграл Шопен, я ринулась к дивану, где валялся мой сотовый телефон.
— Ну что? — услышала я.
— Кран починили.
— Кто?
— Слесарь-волшебник.
— Так ты пойдешь?
Я посмотрела на часы — начало шестого. Перевела взгляд на Тиму. Она, нагнувшись, шарила в своем рюкзаке-Мумрике.
— Последний раз спрашиваю: пойдешь на открытие или нет?
— Отдай приглашение своей старшей дочке. Мне некогда, — сказала я и почувствовала, как холод разливается в моей груди. — И не звони мне, — как можно тверже произнесла я. — Все равно не отвечу… Не отвечу, — повторила я, обращаясь к погасшему экрану телефона.
Я уже не испытывала того отчаянного одиночества, придавившего меня сегодня ранним утром. Но безотчетное сожаление клещами впилось в мое горло, на глаза навернулись слезы. Мне нестерпимо захотелось очутиться среди шумной, многолюдной компании незнакомых, но очень интересных людей, ходить по гулкому залу, приближаться, отдаляться и вновь пристально разглядывать работы модных дизайнеров. И восхищаться, и пить вино, и знакомиться, знакомиться, знакомиться… А потом пойти в еще более красивое, но не такое людное место с каким-нибудь начинающим, но очень талантливым неженатым мужчиной. И опять пить вино из тонконогих бокалов, есть вкусности из красивых тарелок, смеяться и слушать, слушать комплименты, изредка загадочно улыбаясь…
Я смахнула слезу.
— Не плачь, я куплю тебе калач.
Погруженная в свои переживания, я не сразу поняла, что это говорит девочка. Тряхнув головой, словно избавляясь от остатков сна, я, наконец, посмотрела на Тиму. Она стояла, прислонясь к косяку, и машинально трепала и без того растрепанные волосы куклы. Я взглянула на свое отражение в прислоненном к противоположной стене зеркале. Выглядела я ничуть не лучше Тиминой видавшей виды куклы.
— Ты не как взрослая, — констатировала Тима. — А папа когда придет? — снова спросила она.
Я пожала плечами.
- Мне неизвестно, когда твой папа придет.
— Я должна плакать, а не ты, — сказала Тима. — Или тебя папа тоже бросил?
— Нет, мой папа купил мне эту квартиру, — ответила я.
— Твой папа хороший, — довольно кивнула Тима. — Мой тоже хороший. И он учит меня рисовать.
— И как? Получается? — машинально спросила я.
— Мне нравится. А папа говорит — больше работать надо. Давай порисуем?
Я взглянула на циферблат, потом на телефонную трубку. Часы показывали семнадцать двадцать восемь. Если я сейчас наберу номер моего любовника, можно еще успеть на открытие выставки. Я представила, как мы с моим лысеющим спутником ходим от одного экспоната к другому, как я беру с подноса бокал, наполненный шампанским, а он украдкой смотрит на часы. Мои плечи невольно дрогнули. Нет уж, как говорится: «Мое слово тверже гороху».
— Какой горох? Где? — шепотом спросила Тима.
Я с недоумением воззрилась на нее.
— Горох где? — переспросила она громче.
Я рассмеялась. Вероятно, сама не заметив, я произнесла фразу вслух.
— Нигде, это такой фразеологизм.
— Ничего не поняла. Давай лучше рисовать.
— Давай, — согласилась я и вытащила из темного угла комнаты мольберт.
— Чур, я буду сидеть, — сказала Тима и, взяв из моих рук папку для эскизов, уселась на матрас. Я встала за мольберт.
Низко опустив голову и высунув от усердия язык, Тима принялась за работу. Она ни разу не взглянула на меня. А я вдруг залюбовалась этой девочкой. Ее мягкими, спутанными волосами, нежной кожей, густыми ресницами, а особенно тем восторженным выражением, которое не сходило с ее лица.
Первой закончила Тима.
— Еще чуть-чуть, — попросила я. — Поиграй с мишкой.
— Ладно, — согласилась Тима и взяла растрепанную куклу.
Когда зазвонил телефон, я сделала уже пять эскизов. На этот раз звучала мелодия, обозначенная в моей галерее как Pastoral. Это означало, что мне звонит некто посторонний.
— Дарья? — услышала я робкий баритон, как только поднесла трубку к уху. — Тима у тебя?
— Конечно, — недовольно проворчала я и протянула трубку Тиме: — Папа.
— Да, — сказала Тима. — Нет… Да? Да.
Тима опять передала мне трубку.
— Извини, что так получилось… — услышала я. — Клиент на объект потащил. Увлекся… Я не привык. С Тимой всегда няня. Ты здорово меня выручила… Я заплачу…
— Кровью, — выдохнула я.
— Что? Не понял…
— Шучу, успокоила я разволновавшегося папашу. — Все нормально. Потоп нам не грозит — кран починили. А то, что на открытие выставки я не попала, с супердизайнером не познакомилась, как и то, что мой любовник нянчит теперь новорожденного младенца, — так это сущие пустяки.
— Конец света.
— Будем считать, утрата иллюзий. Когда вас ждать?
— У меня тут еще мероприятие… Если я утром приду — ничего?
Я взглянула на Тиму. Она усиленно кивала. Я тоже кивнула трубке.
— До завтра, — сказала я и отключила связь.
— Я у тебя остаюсь, — констатировала Тима и засунула куклу в рюкзак. — Ребенка пора купать, — решительно сказала она и встала.
Я набрала воду в ванну, из мыльницы сделала кораблик, из деревянной ложки — торпеду. Морской бой утомил бойца. Наскоро поужинав гречневой кашей (за время боя каша успела хорошо развариться), Тима без сил упала на свежую простыню, и я накрыла ее одеялом.
— Расскажи сказку, — попросила Тима.
Я села на матрас рядом с ней.
— В некотором царстве, — начала я, — в некотором государстве жил-был король. И была у него дочка — царевна Несмеяна.
— Я знаю такую сказку, — села на постели Тима. — Царевна была одна у папы. Он ее забаловал. Она была капризная и все время ревела. Ее папе, королю, надоело, и он позвал женихов. Царевна стала капризничать — не хочу принца, не хочу принца. — Тима закрыла глаза и замотала головой, всплескивая руками.
— Тогда король решил отдать ее замуж за первого встречного, — вставила я.
— Ага, правильно, — кивнула головой Тима. — А он оказался бедняк.
— Не совсем так. Это был принц, переодетый бедняком, — уточнила я.
— Пусть так будеи, — согласилась Тима. — Этот принц-бедняк все умел делать и научил принцессу. Она стала хорошей и вовсе не капризной.
— Трудотерапия, — подвела я итог. — Давай-ка спать.
Тима опять легла на бок, положила ладошку под щеку.
— Другую сказку теперь ты расскажи, — сказала Тима, когда я наклонилась над ней, чтобы подоткнуть одеяло. — Я же хорошая девочка? Вовсе не капризка. И кашу почти всю скушала.
— Молодец, — похвалила я Тиму. — Жили-были, — снова начала я и сделала паузу, чтобы вспомнить или придумать что-нибудь экзотически-неизвестное.
— Папа, мама и дочка, — продолжила Тима, воспользовавшись моей заминкой. — И были они всегда вместе. Мама варила борщ, кормила дочку гречневой кашей, а папа любил их и…
— Ходил на охоту, — перебила я, увидев, что ее синие глаза предательски заблестели. — Папа охотился на мамонтов. Он был большой и сильный…
Чтобы не дать девочке разреветься, я, не особо задумываясь, принялась плести все, что приходило на ум. Сказка вышла престранной. Сказочный папа получился у меня очень похожим на слесаря Диму: высокий, почти два метра, с сильными, теплыми и умелыми руками, с яркой улыбкой и светлыми, немного курчавыми волосами. Его жена — сказочная королевна — была одинокой и беззащитной. Богатырь спас ее от змея-динозавра, который хотел сначала съесть королевну, но, очарованный ее красотой, светло-карими глазами и задорными веснушками на курносом носу, решил жениться. Но королевна не захотела за динозавра замуж. А он проголодался. Но тут подоспел двухметровый великан, в жарком бою победил змея и женился на королевне. И у них родилась дочь — писаная красавица с голубыми глазами.
— А папа любил дочку, да? — сонно заметила Тима.
— И папа, и мама, и все вокруг. Дочка была послушной и спала крепко-крепко.
Я поправила упавшую на ее лоб светлую прядь волос и поцеловала Тиму в лоб. От нее пахло теплом, покоем и медом (я люблю гели для душа с медовой добавкой).
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
Если вдруг ссылка на продолжение будет неактивна, можно зайти с ленты или со странички навигации "ИРОНИЧЕСКАЯ ПРОЗА"