Героиня нового материала поделилась своей историей.
Ноябрь 2017
«Глаза не открываю. Проснулась я минут пять назад, но глаза не открываю. Чувствую, что что-то не так. Опять. Но совесть тянет руку к телефону. На экране 15:28 и длинная очередь из уведомлений будильника, скопившаяся за семь часов незаконного сна. Чего ещё можно было от тебя ожидать, праздная тварь. В институт уже нет смысла идти. Хотя я ещё могу успеть на последнюю пару… Да какой в этом смысл. Тем более, пара неважная, сама потом прочитаю. Ну да, конечно. Тебе просто лень, и читать ты потом ничего не будешь, кого ты обманываешь?
Как же не хочу вставать! Дело даже не в желании, просто нет сил. Спала 13 часов, а ощущение, будто и не ложилась. Как банально, скажи ещё, что у тебя депрессия. Я хочу снова заснуть. И не проснуться. Ага, отлично, суицидальные мысли, привет, 16 лет. Ты либо выйди в окно, либо прекрати хернёй страдать. Нет смысла вставать. Не хочу никого и ничего видеть и слышать. Хочу только спать. Какое же ты говно».
Готова поспорить, что вам было скучно читать предыдущие два абзаца. Подобные сцены нередки, однообразны и, на первый взгляд, не несут полезной информации. Сами участники этих сцен зачастую тоже не хотят уделять им нужного внимания. К сожалению, ответ на вопрос «Как же я докатился до такой жизни?» упрощается до «потому что я говно», за чем следует тысяча доводов в пользу этого утверждения, а также миллион «если бы», «когда», «завтра» и, возможно, очередной листочек с планом идеального дня, жизни, себя. В глубине сознания всё равно бьётся мысль, что это ничего не изменит. Не буду говорить за всех, а просто расскажу отрывок истории своего невроза.
Той осенью я училась на первом курсе факультета общей психологии. Ну как, училась, в ноябре практически не появлялась в институте. Я просто не могла проснуться. Моё пробуждение опаздывало не на полчаса или час, а на три, четыре, пять или шесть, хотя ложилась я зачастую до полуночи. Казалось, всё во мне яростно сопротивлялось любой деятельности. Я не могла увидеть настоящие причины происходящего, поэтому ненавидела себя и стыдилась. А стыд ещё сильнее приковывал меня к кровати.
Может не вполне осознанно, но я тогда считала, что нужно просто написать «правильный» план и следовать ему, чтобы стать другой. Тогда всё станет хорошо, я перестану себя стыдится, перестану ненавидеть себя, страдать, и всё начнёт получаться. Я исписывала листок за листком, проживала один день в соответствии с планом, но, просыпаясь на следующий, осознавала себя тем же человеком, что и позавчера. Страшно разочаровывалась и снова ложилась в кровать. Спала, погружалась в фильмы или книги, которые были для меня альтернативной и более привлекательной реальностью. Так проходили недели.
Декабрь 2017
«Сейчас девять, мать твою, вечера. Я провела весь день в постели. Так не может продолжаться. Я точно делаю что-то не так. Думаю не так, чувствую не так. Ничего не меняется. Какие интересные кроватные размышления. Может быть, надо встать? Может быть, тогда что-то изменится? Мне нужна помощь, я не справляюсь. Позорище. Напридумывала кучу абстрактных проблем, которые якобы оправдывают лень, ещё и помощи хочешь. Ты всё выдумала. Просто подними задницу и не смей жаловаться».
Забавно: училась на психолога, но необходимость самой пойти к специалисту ударяла по гордости. Я, конечно, не осознавала этого, так как порой гордость — защитный механизм. Мне было страшно и стрёмно осознавать, что в психологию меня привёл сильный внутренний дискомфорт, от которого я очень хотела избавиться. Тогда я ещё не понимала, что по-другому в этой профессии практически не бывает. Конечно, я знала, что диплом психолога не даст нужные мне ответы, но втайне надеялась, что он станет лопатой, с помощью которой я откопаю истину, которая меня изменит.
Примерно к декабрю, когда число пропусков перевалило за приемлемое, а сессия была угрожающе близко, я начала понимать, что совсем не хочу быть психологом. Чувствовала только, что мне плохо. Я не просто подавленная, а какая-то ПРИдавленная. Настроение скакало то вверх, то вниз, резко и беспричинно, но ощущение чего-то неподъёмного и давящего не пропадало, просто периодически я пыталась этого не замечать.
Начав осознавать зацикленность на своей боли, страхах, недостатках, в целом на себе, я поняла, что интерес к психологии отчасти служил её маскировкой или даже усилителем. Желание ходить на учёбу ещё сильнее уменьшилось, а стыд увеличился. Я была растеряна, не знала, что с этим делать. Наконец я решила обратиться к психотерапевту.
Это был не первый опыт. До начала учёбы я полгода ходила к одной женщине, назову её N. Как вижу теперь, я неосознанно вставляла палки в колёса психотерапии. Я играла роль добросовестной пациентки, имитировала прогресс, демонстрировала осознанность и стремление обрести психическое здоровье. Я следовала регламенту: мне давали упражнение, я сразу понимала, на что оно направлено, и выдавала нужную реакцию. Нужную, но не настоящую. Трудно сказать, поняла ли это N. С новым психотерапевтом, тоже женщиной, всё получилось немного иначе, может быть, потому что уже тогда я начала осознавать, что недостаточно искренна во время терапии, и постаралась переступить в этом через себя.
На первой сессии я расписала проблему, усиленно демонстрируя свою осознанность. На это ушёл весь час сеанса. Х набросала план работ и предупредила: «Я не сторонник многолетних терапий. Работаю жёстко, быстро, интенсивно и результативно. Будь готова». Меня это воодушевило.
На следующей сессии она провела со мной упражнение на раскрытие страхов и подавленных эмоций, называется «Матрёшка». Суть в том, чтобы добраться до базового, глобального страха, на который наслаиваются вторичные. Первой «матрёшкой» может быть страх выступать на публике, внутри него — страх облажаться, ещё глубже — страх разочаровать близких, а в сердцевине — страх остаться одному или страх быть отвергнутым, нелюбимым. Процесс шёл тяжело и болезненно. Часто это действительно признак эффективности, в моём случае — тоже. Я уже не помню, что конкретно говорила, до какого именно страха мы добрались, но помню, что за этим упражнением следовало глубокое погружение в самую страшную и травматическую для меня сцену из детства. Состояние было похоже на транс, но более осознанный. Не знаю, как я вышла из кабинета и доехала домой. Вспоминаю сильную усталость, сразу свалилась спать, хотя на часах не было ещё и девяти.
Следующий день, понедельник, я провела в равнодушном, абсолютно «никаком» состоянии. Так продолжалось до вечера вторника, но с самого утра меня преследовало неприятное чувство, что произойдёт что-то плохое. Вечером чувство подтвердилось. Это была одна из самых страшных ночей в моей жизни. Меня будто взорвало — работа по вскрытию подавленных эмоций прошла успешно.
Дома я была одна. Накатило резко и сразу вырвалось рыданием. Тело сжималось, а я обхватывала его руками, будто стараясь удержать. Я стонала, кричала, мычала сквозь слёзы. Не могла успокоиться, возможно, и не хотела. Из меня будто что-то выливалось с такой стремительной силой, что сопротивляться не было смысла. Одновременно становилось легче. Рыдания от страха и боли сменялись вспышками гнева, я била и кидала подушки, наворачивала круги по квартире, била кулаком стены, порой заезжала и себе. Поток всё не останавливался, а только набирал обороты. Я металась по квартире, облегчения больше не чувствовалось, становилось страшно от того, что это никогда не закончится. Всё подавленное, невысказанное, невыплаканное накрыло меня сразу десятибальным штормом. Это было похоже на отравление собственными эмоциями, которое тянется бесконечно, а очередное опорожнение желудка не приносит облегчения. Звонить никому не хотела, было жутко стыдно. Я не знала, что делать, а меня продолжало разрывать.
И вдруг отчётливая мысль выделилась на фоне бури в моём сознании. Не помню, как достала перекись водорода, ватки и канцелярский нож. Я пришла в более или менее адекватное сознание, когда дело было сделано. Некоторое время я ничего не чувствовала. Стало очень тихо и ровно. Я начала осознавать произошедшее. Это не было желанием убить себя или даже навредить. Целью было прекратить поток мыслей и чувств. До сих пор не вполне понимаю, как это работает, но знаю, что в психологии считается, что человек может использовать причинение себе вреда как способ снять сильное внутреннее напряжение, справиться со стрессом и выразить эмоции. Причина не всегда в этом, но в моём случае было так. Однако это я поняла позже, тогда меня охватили стыд и непонимание. Произошедшее казалось глупостью, «детским садом», бессмыслицей. Я сильно испугалась, так как совершенно не ожидала от себя такого: я раньше не причиняла себе вред и не понимала, почему сделала это сейчас. Истерика прошла, но осталось устойчивое чувство тревоги.
На следующий день, в среду, я позвонила психотерапевту. Из-за стыда было трудно решиться, но я понимала, что это необходимо. У неё было время только в воскресенье. Записалась. До этого времени уехала к маме, боялась оставаться одна.
Самое интересное произошло в четверг: я почувствовала себя так воодушевленно, как никогда за последние пять лет. Вдруг всё стало просто. В тот день я поняла, что всегда хотела заниматься совершенно другим, и решила уйти из универа. Даже успела посмотреть вузы и накидала примерный план действий. Объяснила всё маме. Та, видя моё воодушевление и уверенность, приняла моё решение, пускай со вздохами и долей недоверия. В воскресенье, опоздав на сессию на полчаса, я также воодушевлённо рассказала Х, что всё у меня теперь хорошо и замечательно, что я чувствую себя свободной и обновлённой. Сказала, что пока не нуждаюсь в терапии. Она согласилась, но напоследок пристально посмотрела и сказала: «Но ты обязательно позвони, если что».
Позже я узнала, что тогда меня охватила эйфория, которая обычно следует за значительным снижением психического напряжения. Но она не означает выздоровление и избавление от проблем. Эйфория, как и отчаяние или упадничество, состояние, оторванное от реальности. Оно не означает разрешение внутренних конфликтов, избавление от страхов и невроза в целом. Чаще всего это лишь своеобразное облегчение от разгрузки хранилища подавленных эмоций. Позже я поняла, что очень важно продолжать терапию, когда наступает эйфория, потому что за ней неизбежно следует наполнение хранилища и столкновение со всё той же реальностью и всё тем же собой. Причём удар может быть довольно сильным.
Март 2018
«Сколько я уже тут сижу? Какая это сигарета? Я не хочу выходить. Боже, как плохо. Тревожно. До чего ты докатилась. Экзамен через две недели, а ты целыми днями сидишь, запершись в туалете и ни черта не делаешь… Срам. Тебе же ничего не мешает. Мне страшно. Я не хочу завтра. Трусиха. Вместо того, чтобы
сидеть и волноваться лучше пойди сделай что-нибудь полезное. Хочу уснуть.
Уснуть и не проснуться. Исчезнуть незаметно, быстро и безболезненно. Какое же ты чмо».
Эйфории хватило всего на месяц. Даже была продуктивность: забрала документы из универа, готовилась к поступлению, читала, не лежала целыми днями просто так.
Но потом прежнее состояние начало возвращаться и стремительно усугубляться. С февраля истерики, подобные декабрьской, и причинение себе вреда стали частыми и систематичными — на ногах были большие, обновляемые синяки. Здоровый сон я окончательно потеряла: либо не могла заснуть, либо спала слишком много, но всегда чувствовала, будто не спала совсем. Кроме того, меня преследовала постоянная тревога, вызванная внутренними причинами. Она ощущалась камнем на груди, который мешает дышать физически, часто появлялся тремор. Из-за тревоги я не могла сосредоточиться, думать, заниматься делами. Появились периодические нервные тики: я стучала пальцами по грудине и окружающим предметам, заламывала руки, давила на пальцы так, чтобы в кисти появилась боль, а кожа побелела. Целые дни я проводила в туалете без света, включив только тусклую гирлянду. Сидела в пустой ванной и курила сигарету за сигаретой. Я практически не выходила из дома. Когда виделась с друзьями, честно говорила, что сейчас не лучшие времена, но в большинстве случаев, когда мне действительно очень нужна была поддержка, я закрывалась, никому не звонила, потому что стыдилась. Думала, что близкие решат, что я всё выдумала и просто пытаюсь привлечь внимание, мне и самой так часто казалось.
В марте состояние стало невыносимым. Я отчётливо осознала, что если не обращусь за помощью теперь уже к психиатру, то медленно, но верно приведу себя к смерти. С каждым днём я всё меньше видела смысла в том, чтобы вылезать из постели.
Я рассказала обо всём маме. Мы нашли психиатра. Он предложил лечь, но через две недели был экзамен для поступления, я не могла себе этого позволить. Хотя, пожалуй, более весомой причиной был испуг — неужели всё настолько плохо, что нужно ложиться в больницу. Стыд ещё больше усилился.
Психиатр выписал антидепрессанты. Однако, когда я начала их пить, состояние ухудшилось. Одновременно я поняла, что одними таблетками проблему не решить. Я признала, что полежать в больнице — это хорошее решение. Позвонила психиатру, сказала, что согласна, мы договорились. На следующий день после экзамена, который я чудом сдала, легла в клинику неврозов с симптоматикой тревожного расстройства (F41.1 в МКБ10. — прим. ред.).
Апрель и май 2018
В больнице я пролежала полтора месяца. Много наблюдала за людьми, рефлексировала и довольно близко познакомилась с понятием «невроз». Я поняла, что отказаться от своего невроза как от особенного способа существования трудно. Это огромная работа, которая не уместится в полтора месяца «отлёжки», и может занять годы. Я имею в виду не невротические расстройства, а особый уклад личности и форму поведения человека, его привычки и стереотипы мышления и восприятия, которые формируются годами на почве психотравмы и только при определённых обстоятельствах перерастают в невротические расстройства личности, поддающиеся диагностированию.
У меня, например, были сложные отношения с отчимом, которые сильно травмировали меня в детстве. Мама начала жить с ним, когда мне было три или четыре года, а биологического отца я никогда не знала. По сути, отчим играл его роль в моём детском сознании. Ребёнком я остро чувствовала, что он меня не любит. Что ещё хуже, я его боялась, потому что небеспочвенно чувствовала опасность. Большинство времени он не любил меня тихо, просто игнорировал. Временами мог отпустить колкий комментарий, высказать претензию. Однажды солнечным летним днём, когда мне было семь или восемь лет, у него случилась вспышка неконтролируемого гнева. Однажды, когда мамы дома не было, он пытался вытолкнуть меня из окна второго этажа — эта сцена одновременно ярко и туманно запечатлелась в моей памяти. Причина была совсем пустяковая: отчиму не понравилось, что я смотрю мультик, а не гуляю на улице. Он зашёл ко мне в комнату, чтобы высказать эту претензию. Отвечала я спокойно, не провоцировала, хотя ему могло казаться иначе, во всяком случае, вряд ли мои ответы могли вызвать такую реакцию у адекватного человека. После пары фраз он схватил меня и открыл окно. Помню, как железно упёрлась руками и ногами в раму окна. Потом, видимо, очнувшись, он кинул меня на кровать и очень быстро ушёл. Не могу точно сказать, действительно ли он собирался это сделать или просто хотел напугать. Но я отчётливо помню, что тогда восприняла это как покушение на мою жизнь. Немного оклемавшись, я залезла под стол и просидела там до вечера. В шоке я была, пока не увидела маму, стоящую в дверном проёме. Было уже темно. Перед тем как мама поднялась ко мне, отчим, видимо, успел ей уже что-то сказать. Когда я бросилась ей на шею со слезами и, захлёбываясь, начала пытаться объяснить, что произошло, она ответила, что я придумываю и преувеличиваю, по-доброму велела успокоиться, а потом спускаться ужинать. Тогда меня это поразило, мне стало очень больно и обидно.
Следующие девять лет мы прожили под одной крышей. Когда мне было одиннадцать, у мамы с отчимом родился сын. С ним у нас замечательные отношения, и я никогда не воспринимала его враждебно. Я воспринимала нас как семью, только когда мы были втроём: я, мама и брат. Стоило прийти отчиму, как я тут же абстрагировалась и закрывалась. Так или иначе, атмосфера для становления и закрепления психотравмы была благоприятной.
Я рассказала кусочек детства не просто так. В этой истории залегают корни моего невроза. Я многое понимала и до больницы. Я чувствовала, что внутри что-то сломано и работает не так, как нужно. Конечно, я занималась самокопанием, находила причинно-следственные связи. Но у меня не получалось посмотреть на ситуацию в целом, объединить разрозненные инсайты и плоды рефлексии и увидеть, что именно мешает мне измениться, наладить связь с собой и миром. Но благодаря развившемуся тревожному расстройству и клинике неврозов у меня получилось сложить более или менее правдивую и общую картину под названием «Я, оказывается, невротик».
Что значит быть невротиком?
- Быть невротиком — значит жить в мире фантазий. Это как фильтр, накладываюшийся на реальность. Большую часть своей жизни я провела в некомфортных для психики условиях. Дома я чувствовала себя в небезопасности. Это не могло не отразиться на общем восприятии мира. Ребёнком я сильно испугалась и стала впоследствии всё, а в первую очередь, людей, воспринимать через этот страх, который чаще всего не соответствовал реальности. Там, где настоящей опасности нет, невротическая фантазия её дорисует.
- Быть невротиком — это значит иметь деструктивные, нездоровые установки по отношению к себе, которые формируются на почве психотравмы. Отчим, которого я воспринимала как отца, не любил меня, хотя я отчаянно нуждалась в его любви. Я не виню его и убеждена, что по каким-то своим причинам, он был не способен дать мне то, что было необходимо. Более того, я думаю, он боялся меня не меньше, чем я его. Так или иначе, ситуация отразилась в моей психике глобальной установкой, заключающейся в том, что такая, какая я есть, я не заслуживаю любви, признания и уважения, из чего следовало, что я должна их заслуживать. На почве этого убеждения развилась система невротических взглядов, ценностей, требований, запретов и наказаний, главной целью которых было создать из себя идеал, достижение которого означало бы получение права на любовь, уважение и признание. Если же кто-то испытывал ко мне любовь или проявлял уважение, я считала, что этот человек либо ошибся, либо плохо меня знает.
- Быть невротиком — значит испытывать постоянное разочарование в себе. Воплотить идеал заведомо невозможно, но внутренний голос всё равно требует этого и яростно порицает неизбежные неудачи. Меня всё время преследовало чувство, что я ничтожество. Любая хорошо выполненная работа или достойный поступок, или светлые моменты, связанные с людьми, быстро обесценивались и нарекались «недостаточными».
- Быть невротиком — значит всё время бояться будущего и тревожиться о нём. Так как во мне жила постоянная сильная неуверенность в себе, мне казалось, что я не справлюсь вообще ни с чем, а последствия будут кошмарными, уничтожающими, чуть ли не смертельными.
- Быть невротиком — значит преувеличивать, чаще всего — плохое. Преувеличение может спровоцировать появление какой-либо болезни. Болезнь — это фальшивый выход. Она как будто даёт право испытывать боль, оправдывает то, каким ты являешься. Только по факту право никакого не надо и оправданий тоже.
- Быть невротиком — значит полное отсутствие или сильное подавление искренности. Это тяжелее всего признать, но я была зависима от людей и их отношения. Я постоянно боялась сделать что-то не так и контролировала каждый свой шаг, чувство, слово. Если же что-то шло не по плану или ослабевал контроль, я жутко злилась на себя и боялась, что всё испортила.
Кто-то может сказать или подумать, что я всё придумала, преувеличила, бывает и хуже. Однако, поверьте, подобные мысли обязательно посещали невротическое сознание. И в них нет абсолютно ничего полезного. Обесценивание и сравнивание — отличные инструменты, чтобы поддерживать свой невроз.
Настоящее время
Прошло полгода, как я вышла из больницы. Я не могу сказать, что перестала быть невротиком. Клиника неврозов помогла снизить напряжение и дала сил для адекватного существования. Я только в начале пути избавления, впереди ещё много работы по выявлению и нейтрализации невротических фантазий, мыслей и чувств. Ежедневной, скрупулезной, внимательной.
Я не люблю давать советы или делать однозначные выводы. Считаю, что каждому человеку всегда лучше знать, что ему нужно и как ему жить. Мне просто хочется верить, что для каждого существует способ жить без болезни, которая пронизывает каждую клетку, и его возможно найти. Из подавленного состояния можно найти ВЫХОД. А поиск — для каждого свой.
Иллюстрации: Александра Кафка.