Януш Корчак — тот самый педагог, который отправился вместе со своими воспитанниками в лагерь смерти Треблинка, хотя ему не раз и не два предлагали возможность спастись. Возможность избежать страшной участи — но одному, без двухсот еврейских детей из основанного им «Дома сирот». Он выбрал детей и, тем самым, — то, что было им уготовано.
Януш Корчак — тот самый писатель, что придумал короля Матиуша Первого, книжка о котором объединяет многие поколения детей. В детстве история мальчика-короля работает как тренажер эмпатии, а еще, неожиданным образом, как некоторое окно в реальность: она дает понять, что не все сказки, не все истории и вообще совсем не всё на свете заканчивается универсальным «и они жили долго и счастливо». Если же перечитать «Матиуша» взрослым, то поражает вот что: в 1923 году, почти за тридцать лет до Сэлинджера и вообще того, как это стало важной темой литературы, Корчак описывает конфликт невзрослого и взрослого мира.
Трагедия маленького короля Матиуша не в том, что он не умеет управлять государством или вести войну, а в том, что он вообще не принадлежит миру, где царит госбюрократия и ведутся войны.
Две полудокументальные повести, соединенные в этой книжке, — это как раз хроники балансирования между детским и взрослым мирами. При том что и тот, и другой здесь присутствуют в своих радикальных проявлениях.
Корчак вместе со своими единомышленниками вывозит детей из беднейших еврейских семей на летний отдых, в специально организованную для них «колонию». Повседневная реальность этих детей — нищета, часто насилие и вообще непроглядность (автор как будто вскользь, но намеренно жестко то и дело упоминает о том, в каком мире вообще‑то живут его питомцы). Корчаковская летняя колония с ее легкими правилами и абсолютной всеобщей доброжелательностью представляет собой как будто бы полную антитезу этому миру, но при этом не блокирует реальность, а готовит к ней.
В повести «Лето в Вильгельмувке» есть такой эпизод. Три мальчика разорили птичье гнездо.
По правилам колонии — это преступление, за которое провинившиеся должны быть подвергнуты суду.
Суд состоит из самих детей-колонистов: они сами готовят обвинительную речь и защиту, они сами выносят судебное решение.
«Обвинитель» требует сурового наказания (худшее из возможных — стоять на коленях в течение двадцати минут). Но «защитник» говорит вот что.
«Судьи, я вас уверяю — если бы сама эта птаха присутствовала здесь и могла к вам обратиться, она бы наверняка сказала: “Мальчики нанесли нам очень, очень большой вред, но простите их, потому что наказание не вернет нам нашего дома и детей наших не воскресит. Но попросите их, чтоб они никогда больше так не делали. Потому что у нас есть сердца, которые умеют любить и прощать”».
Мальчиков простили. Не оправдали, а именно простили. Потому что, да, преступление совершено, но ведь ясно, что слушать обвинителя, объясняющего, что теперь птенцы никогда не вылупятся из яиц, видеть осуждающие взгляды товарищей — это достаточная кара.
Из предисловия Аны Наринской,
журналиста, литературного критика
Ставьте лайки, подписывайтесь на наш канал, мы будем рассказывать о наших новинках, о чтении и показывать всякие интересные штуки!