«Русский дневник» – отредактированные записки Теодора Драйзера, написанные во время его путешествия в СССР осенью и зимой 1927 года. За пару месяцев он посетил Москву, Ленинград, Нижний Новгород, Киев, Харьков, Сталин, Ростов, Кисловодск, Баку, Тифлис, Батуми, Сочи, Севастополь, Одесса.
Сложно назвать книгу портретом СССР 1920-х годов, как утверждает аннотация. Если это и портрет, то парадный. Не смотря на все попытки сбежать от протокола и посмотреть настоящую жизнь, на мой взгляд, Драйзеру не удалось этого сделать. Ну или действительно в СССР все было так пресно: заводы, линии, коммунальные квартиры, поезда. Именно пресно написана и сама книга – отчуждённо-описательный взгляд со стороны с редкими размышлениями о системе и политическими спорами.
Я ждала описания жизни и мыслей простых людей, рабочих, а в итоге познакомилась только с теми, с кем была знакома из курса по истории (литературы и кино в том числе). Да, возможно кому-то это будет интересно, но мне показалось скучновато – ничего нового я для себя не открыла.
Самой интересной частью «Русского дневника» Теодора Драйзера для меня стала глава о принципах редактирования. Редакторы Томас П. Риджио и Джеймс Л.У. Уэст IIIрассказывают, как собиралась книга, какие материалы они обрабатывали, какие – дополняли, что и как расшифровывали. Книга напечатана двумя разными шрифтами. Обычный – заметки, написанные под диктовку писателя его русским секретарем Рут Кеннел, курсив – текст самого Драйзера. Несмотря на то, что Кеннел писала именно под диктовку, в текстах то и дело всплывает ее позиция или едкие примечания, иногда опровергающие слова писателя.
Драйва добавляли редкие истерики писателя из-за нереализованных планов и бюрократических помех. Когда советское правительство говорит ему, что финансирование прекращено (на середине путешествия), поезда задерживаются на сутки, кураторы поездки забывают подготовить выездные визы, а вывезти деньги и рукописи из страны практически невозможно.
Любопытно было читать впечатления писателя от мест, в которых я побывала сама. Сравнить с тем, что было 100 лет назад. Ну и интересно было следить за линией отношений Драйзера, как выяснилось – заядлого бабника, и Рут Кеннел, у которых во время пути случился роман, отсылки к которому так старательно убирала секретарь из рукописей. При этом почему-то практически полное признание она оставила на последних страницах записок.
Поразило меня то, как свободно жили в СССР американцы и представители творческой интеллигенции. Ощущение, что все творцы счастливы и довольны, и нет никаких лишений. Но, с другой стороны, Драйзер встречался только с теми, кто активно поддерживал коммунизм. А вот американцы… Просто в моей парадигме проживание американцев в СССР невозможно. А в книге Драйзера соотечественники встречаются часто (почти все – в Москве). Они всей душой ратуют за коммунизм и прекрасно живут и работают в России.
До конца и не поняла я отношения писателя к России. С одной стороны, он с восторгом, интересом и иногда восхищением узнает о достижениях СССР, считает коммунистический эксперимент полезным. В то же время на интервью он провоцирует советских деятелей на признание ошибок и недостатков (неудачно, надо признать – такие там все непробивные). В последние дни путешествия только и ждет, когда сможет сбежать из холодной, грязной, азиатской страны. Возможно, все впечатление Драйзера можно описать словами: «Это интересный эксперимент, но им предстоит пройти долгий путь, прежде чем они смогут применить свою систему в других странах… они не должны пытаться изменить другие страны пока не доказали жизнеспособность системы здесь».
У меня остались большие надежды на то, что из ждущего своего часа русского дневника Стенбейка, я узнаю побольше о быте и жизни в СССР.