Я не люблю загадки. В том смысле, что их тянет разгадывать. Когда мой муж процитировал стих неизвестного автора (муж забыл его фамилию) из детства -
Прохоров Сазон
Воробьев кормил.
Бросил им батон -
Десять штук убил.
я не могла понять, почему он так мягко и плотно зашёл в память и остался записанным где-то на мозжечке. Наверное, это и есть самый простой, природный признак таланта: некоторые вещи зубришь и не запоминаешь. А талантливые запоминаются сами.
Похожая история была с отвратительным четверостишием, которое цитируют с извиняющейся улыбкой. Циничное и гадкое, оно тоже известно всем:
Девочка красивая
В кустах лежит нагой ..
продолжать не буду, кто не знает - загуглит: стих выйдет сразу.
Прохоров Сазон вынудил меня отыскать автора - ленинградского поэта Олега Григорьева, прожившего короткую и очень обычную жизнь талантливого алкоголика в Стране Советов. "Жил грешно и умер смешно", - часто говорят про него, человека, чьи стихи цитируют все, но авторства никто не помнит. Кто в детстве запоминает авторов простеньких строчек?
Бабушка
Старая, слабая бабушка
Оставила дома ключик.
Звонила старая бабушка,
Но не открыл ей внучек.
Старая бабушка ухнула,
В дверь кулаком бахнула,
Дубовая дверь рухнула,
Соседка на кухне ахнула,
Качнулся сосед на стуле,
Свалился с кровати внучек.
Упала с полки кастрюля
И бабушкин маленький ключик.
Многие, кто писал о жизни Олега Григорьева, не могли удержаться от традиционного набора штампов - нежная ранимая душа, тяжелое детство, беспробудное пьянство, непризнание современников, суд, Сибирь.
Но, читая факты из биографии поэта, я не могу удержаться от аналогии: мой друг художник, человек совсем другого поколения - и тоже заложник своего таланта - ведёт практически такой же образ жизни. Вёл. Творил-выпивал-сел-вышел-выпил. Я скажу в конце, к чему я его приплела.
Так вот, славный и добрый мальчик Олег Григорьев в раннем детстве переехал с мамой из Вологодской области в Ленинград. Мать сбежала от сильно пьющего отца, и это тот случай, когда с генами не поспоришь. С 13 до 18 лет одарённый Олег учился в художественной школе при старейшем питерском Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина, в одном классе с Михаилом Шемякиным, будущим другом Владимира Высоцкого.
Художника из Григорьева не вышло - точней, этот навык стал для него факультативным. Считается, что он "не отстоял себя как художник", но есть и другое мнение: художник - это системный труд, часто мучительный, рутинный.
А писать стихи для талантливого человека - легко и просто. Стишок про электрика Петрова 1961 года выпуска:
Я спросил электрика Петрова:
— Для чего ты намотал на шею провод?
Ничего Петров не отвечает,
Только тихо ботами качает...
выпустил в народ страсть к чёрным частушкам. Позже Григорьев написал множество дву- и четверостиший в этом жанре, который так же, как и Петров, разлетелись безымянными.
На боку кобура болталась,
сзади шашка отцовская звякала.
впереди меня все хохотало.
а позади все плакало.
Застрял я в стаде свиней
залез на одну, сижу.
Да так вот с тех пор я с ней
и хрюкаю, и визжу.
Сам образ жизни сделал Олега Григорьева неявным лицом питерского андеграунда. Вряд ли он думал об этом - просто выбрал типичный уход от жизни: зарабатывать на жизнь сторожем, дворником, кочегаром - и писать стихи.
Точные, какие-то необязательные, и в то же время необычные рифмы сделали первую детскую книжку Григорьева "Чудаки" любимой множеством детишек. Мой муж говорит, что стихи из "Чудаков" произвели на него революционное впечатление своим неформальным юмором. Но кто и как разрешил выпустить этот сборник в 1971 году?
С длинным батоном под мышкой
Из булочной шёл мальчишка,
Следом с рыжей бородкой
Пёс семенил короткий.
Мальчик не оборачивался,
И батон укорачивался.
Яма
— Яму копал?
— Копал.
— В яму упал?
— Упал.
— В яме сидишь?
— Сижу.
— Лестницу ждёшь?
— Жду.
— Яма сыра?
— Сыра.
— Как голова?
— Цела.
— Значит, живой?
— Живой.
— Ну, я пошёл домой.
По паре стихов-афоризмов даже сделали выпуски "Ералаша":
Примерно тогда же, в 70-х, он присел за тунеядство. На своей родной Вологодчине Олег участвовал в строительстве новой линии молочного комбината, о чём написал стишок:
С бритой головою,
В форме полосатой,
Коммунизм я строю
Ломом и лопатой.
Но в его отношении к жизни никогда не было признаков диссидентства. С зоны Григорьев писал своему другу: "Долблю ломом заледеневшую землю и копаю яму 4х4 метра с глубиной в 2 метра. По лому бьём молотом, и отлетевшие куски выкидываем наверх. Работа каторжная, но легче, чем писать стихи, и платят значительно больше".
Освободился Григорьев досрочно и сразу же вернулся в бурную жизнь питерского андеграунда. Наша публика, привыкшая читать между строк, активно подхватывала и распространяла лёгкие по форме и глубокие по смыслу григорьевские стихи.
Я мялку вынимаю
И начинаю мять.
Кого не понимаю -
Не надо понимать.
А то если подумаешь,
И что-нибудь поймешь.
Не только мялку вытащишь,
А схватишься за нож.
Алкоголизм прогрессировал, но тоже считался типичной болезнью богемы.
Петров лежал с открытым ртом
В фуфайке на спине.
И сверху вниз кубинский ром
Лить приходилось мне.
Вдруг замечаю - что за черт!
Осталось мне так мало -
Я лью да лью, а он уж мертв,
Грамм восемьсот пропало.
Две жены Григорьева - тоже типичная история пьющего человека.
Первой жене, Ирине, он говаривал: "Эх, Ирка, один у тебя недостаток - ты не пьёшь".
Вторая, пьющая Татьяна, стала матерью его ребёнка. Это ей он посвятил знаменитое:
А про дочку Машу написал: "Гляжу в глаза своей дочурки, В сравненье с ней все дети чурки".
Что не помешало малышке избежать тяжёлой судьбы дочери алкоголиков: практически сразу после рождения ребёнка отняли у проворовавшейся Татьяны и сдали в Дом Малютки. Интересно, согрели ли её трепетные строки, которые написал ей папа?
Мария и Иосиф
С ребёнком на осле,
Нашли, лачугу бросив,
Приют в чужой земле.
И золото, подарки,
Мотки жемчужных бус
Всё бросили: не жалко,
Остался бы Иисус.
Между первым освобождением с зоны и этими стихами, которые Григорьев написал дочке в детдом из "Крестов", прошло почти 10 лет.
Григорьев был совсем рядом со спокойной и сытой жизнью обласканного властями члена Союза Писателей. В 1981 году вышла в свет ещё одна его детская книга "Витамин роста".
Но одно стихотворение из сборника встало поперёк горла тогдашнему ГлавДетПоэту Сергею Михалкову:
Древнерусское
Сидит Славочка на заборике,
А под ним на скамеечке Боренька.
Боренька взял тетрадочку,
Написал: "Дурачок ты, Славочка".
Вынул Славочка карандашище,
Написал в тетрадь: "Ты дурачище".
Борище взял тетрадищу
Да как треснет по лбищу Славищу.
Славища взял скамеищу
Да как треснет Борищу в шеищу.
Плачет Славочка под забориком.
Под скамеечкой плачет Боренька.
После выступления Михалкова последовала статья в "Комсомолке" "В чём повинны воробьи?". Такие статьи забивали последний гвоздь в крышку гроба деятелей разных искусств. Я удивилась, узнав, что защищал Григорьева один человек - мать плеяды детских отрицательных героев Агния Барто.
Трудно сказать, расстроился ли тогда Григорьев. Современники вспоминают его как человека с детским мировоззрением и взрослыми чувствами. Но то, что его жизнью руководил алкоголь - это факт.
"В углу на матрасе ворочался кто-то непонятный. Бомжатского вида мужик возился со сломанным теликом. В квартире не было ничего - мебели, стульев, посуды. Сидели на полу. „Все пропил!“,- бодро сообщил хозяин".
(из воспоминаний современников)
С перестройкой стихи Григорьева стали потихоньку публиковаться, становились культовыми. А вот соседом он был никудышным - участковые держали его место обитания на карандаше. Свой арест в 1989 году Григорьев как будто предвидел:
Ем я восточные сласти,
Сижу на лавке, пью кефир.
Подошел представитель власти,
Вынул антенну, вышел в эфир.
— Сидоров, Сидоров, я Бровкин,
Подъезжайте к Садовой, семь.
Тут алкоголик с поллитровкой:
Скоро вырубится совсем.
Я встал и бутылкой кефира
Отрубил его от эфира.
Дочка Маша в детском доме вела дневник встреч с отцом. Она умерла в 2007 году, выпав из окна и оставив сиротой свою двухмесячную дочку.
А сейчас Григорьев на слуху. Проводятся выставки, снимается кино, у него масса поклонников. Поэт - отражение эпохи, в которой перемешались чёрный юмор с детской наивностью - или отражение нас, какие мы есть на самом деле?
Я не сторонник давать оценки людям, тем более - поэтам. Если слово человека живёт, значит, оно кому-то созвучно. Его детские стихи, действительно, развивают в ребёнке что-то особенное, неожиданное. Чувство юмора, например.
А мой друг художник бросил пить лет пять назад. Зашился. И знаете, его картины не стали хуже. А я - просто рада, что он всё ещё с нами.