Летом в Европе логичный наплыв туристов и путешественников, а значит конкуренция не оставляет шанса ленивым. Ян ван Ирвин — безработный музыкант лет сорока в разводе, который приютил нас в Амстердаме, получал в день по 50–60 запросов на каучесрфинге от таких же как мы путешественников и, как правило, просто отклонял их без объяснений причин.
Когда он встретил нас в своем классическом для города-вдохновителя Петра кусочке дома-таунхауса, выделил отдельную комнату с ортопедической кроватью и угостил вкусный ужином, мы посмели спросить — почему нам повезло больше, чем другим? Ян, высокий, худой, питающийся кофе и зефиром и совершенно неспящий по ночам, улыбнулся, хитро посмотрел на нас и сказал: «Я посмотрел ваши фотографии и понял, что вы не похожи не этих (тут он многозначительно оттягивает пальцем нижнее правое веко) любителей покайфовать».
«Зашибись», — синхронно подумали мы оба и решили не посвящать Яна в наши планы отведать амстердамских волшебных кексов, на которые мы заранее предусмотрительно отложили 20 евро несмотря на весь бюджет кругосветки в 5$ в день.
В первый день в Амстердаме лил дождь, похвастаться непромокаемой обувью и одеждой тогда мы не могли, так что Ян выдал нам по зонтику, мы напялили на ноги целлофановые пакеты и отправились изучать город. К обеду солнышко выглянуло, высушило наши кроссовки и носки (пакеты не помогли) возле знаменитой надписи «I сердце Amstredam». Город нас очень впечатлил, квартал Красных фонарей позабавил, но настроения на кексы не было. Совершенно не хотелось промахнуться, так что решили получить незабываемый опыт на следующий день, когда погода и настроение совпадут.
Переночевав на ортопедической кровати, прослушав в 4 утра концерт Бетховена на синтезаторе в исполнении Яна, который продолжал не спать по ночам, мы приступили к поискам кофешопа. Очень хотелось найти нетуристическое место, где буду сидеть дредастые чуваки местного помола, которые продадут нам особенные кексы, совершенно не такие, как в центре города. Полдня прогулок, поисков и придирок и вот мы выбираем заветные «middle» для кудрявого и «easy» для меня.
Для особенных кексов нужно особенное место — достаточно быстро мы нашли чудесный парк, пустую лавочку с видом на зеленую полянку. Посередине полянки на коврике в позе лотоса сидел дредастый чувак. Он играл на дудочке, часто сам себе смеялся и создавал нужную атмосферу эйфории. Мы расположились на лавочке, огляделись по сторонам и выложили свой скромный ужин. Два кекса, коробка сока и контейнер с клубникой за 1 евро — как мало надо было для удачного вечера двум русским путешественникам в начале долгого пути. Кексы были непривычно горьковатыми, но мы жевали тщательнее и запивали их апельсиновым соком. Дальше наступил сладостный момент ожидания.
Прошло полчаса, час, два. Эффекта не наступило. На следующий день нам предстоял путь на Париж — ехать вроде недалеко, но кто его знает, этих французов. Завхоз нашей команды предложил отовариться овсянкой в дорогу и мы свернули в небольшой супермаркет. Спустя какое-то время, я явственно почувствовала, что происходит что-то странное, но не могла понять что именно. Стеллажи с товаром вокруг казались невероятно высокими и длинными, словно мы бродим по лабиринту, схемы которых печатают на последних страницах газет. Я пыталась совладать с реальностью ровно до того момента, пока не поняла, что молоко с полки просто не хочет лезть к нам в продуктовую корзину. Мне срочно надо было рассказать об этом Витале, но когда мы встретились взглядами, то стало очевидно, что с его реальностью тоже происходит что-то неладное. Он крепко взял меня за руку в тот момент когда я прошипела ему «Мы не можем найти выход!» и с хладнокровием, которому я потом еще ни раз завидовала, сказал «Я знаю».
Там, среди лабиринта прилавков, тысяч (как казалось в тот момент) пачек овсянки и литров молока, нам и суждено было остаться на веки, за то, что мы обманули Яна, за то, что мы стали есть эти кексы и не слушали маму. «Я знаю, что надо делать», сказал кудрявый в момент пика моего отчаяния. Пауза затянулась неприлично долго и я успела подумать, что на камерах наблюдения, мы наверное выглядим невероятно глупо. «Нам просто надо ходить за кем-нибудь. В конце концов человек точно пойдет на выход». Гениально! Вот почему мы вместе — гениальные в своей простоте решения — конёк Витали. Мы выбрали жертву и ходили за ней кругами. Когда в дали заблестели двери выхода, мы бросили овсянку, забыли про молоко. Нас манила свобода и свежий воздух, который должен был привести нас в чувство.
Здесь было бы логично закончить историю счастливым финалом, но между мягким матрасом в каморке Яна ван Ирвина и нами в тот вечер легли еще часа три сидения на берегу каналов, долгая прогулка домой и стыдливые минуты общения с нашим музыкантом, который всё понял с первых минут, но не стал подавать виду. Там, на берегу канала, как никогда я мечтала о том, чтоб прийти в себя. Каждый десять секунд случа- лась вспышка и мой запас краткосрочной памяти обнулялся. Секунды тянулись часами, а ясность ума так и не наступала. Чтоб хоть как-то ухватиться за реальность, мы пытались учить песни. Сначала кудрявый заставлял повторять за ним строчки и регулярно возвращал меня с облаков, на которые меня уносили канабисовые флюиды, а затем уже я стала замечать, что он где-то далеко и пыталась держать его за тонкую ниточку несвязного диалога, сквозь огни ночного города и шум веселящихся прохожих.
На утро Ян как ни в чем не бывало угостил нас завтраком и даже проводил до метро, прощаясь с нами как с добрыми друзьями. Может всё таки он ничего и не понял, а может просто музыкант — натура переменчивая и ему больше не противны любители (тут снова нужно оттянуть нижнее веко) покайфовать. Мы ехали в метро, глупо улыбались, вспоминая необычность предыдущего вечера и испытывали острое желание вернуться и объяснить Яну, что мы на самом деле хорошие ребята, просто для нас это столь далёкий и редкий опыт, что пропустить его было бы ошибкой.
Тогда мы еще не знали, что в Ирландии нас угостят домашним «урожаем», в Африке каждый уважающий себя афрохипстер будет буквально совать нам в карманы самокрутки, в Кении нас не предупредят друзья о волшебном составе брауни к чаю, в Мозамбике мы подружимся с драгдиллером, в Зимбабве будем вдыхать «пары счастья» в машине доброго афганца и армянина, а в США и вовсе свяжемся с фермерами, которым легально можно выращивать подевяносто девять кустов на человека и работнички нашего уровня стекаются к ним на север Калифорнии с августа по октябрь, дабы настричь бабла во всех возможных смыслах. Но тогда, в Амстердаме, мы еще были хорошие и зеленые и пусть в памяти Яна мы так и останемся такими.