АВТОР ПРОИЗВЕДЕНИЯ АЛЕКСАНДРА РУДЭН. 04.07.47.
Николай Васильевич, по прозвищу «полковник» за последние годы в тюремном лагере приобрел некую популярность. Он не участвовал в разборках, был немногословен, не враждовал со смотрящим по бараку. На полковника он никак не походил, так как это было военное звание, он же был худым, с большой бородой и вечно опущенными глазами в землю. Он больше походил на староверца. Кто – то назвал его «тихим Васильевичем», но и эта кличка долго не удержалась на слуху. Заключенным ворам разрешалось писать письма домой, а они в основном были не грамотными людьми и нуждались в помощи. Николай Васильевич красивым почерком под диктовку писал письма их родителям, женам, детям и молодым девицам. За красивый почерк его прозвали « писарь», а позже с уважением называли его по отчеству «Васильевич». Васильевич, откуда – то брал силы и после тяжелой работы на лесоповале, находил время сочинять стихи о любви по просьбе молодых воров. Новый начальник лагеря был доволен, что в одном из бараков, воры живут семьей, и нет между ними драк и разногласий. Сопоставив по времени тишины в бараке, он пришел к выводу, что с появлением Васильевича, воры как – то изменились. Это уже был барак молчунов. В других бараках, тоже, сидели воры и там каждую неделю происходили драки с выносом тела вперед ногами. Начальник лагеря, полковник Тарасенко Иван Сергеевич, решил лично познакомиться с заключенным. Конвоир доставил Васильевича к нему.
- Присаживайся, Васильевич, по документам тебе пятьдесят три года, а выглядишь уже стариком. Сколько ты отсидел? – спросил сам себя Тарасенко. - Да, скоро выйдешь на волю. Еще осталось два года. Нареканий вижу, нет. Как тебе удалось ладить с ворами и с охраной? Я новый человек в лагере, хочу разобраться во всем. Помоги мне, понять людей из твоего барака.
- Люди, как люди. Ждут освобождение.
- Осознали ли они свою вину перед народом? – спросил Тарасенко.
- Осознали…
- Значит, перевоспитались они. Но у меня не пионерский лагерь и перевоспитанием я не занимаюсь. Этот лагерь им в наказание и тебе тоже, за преступление, которые вы совершили.
- Мы работаем, не отлыниваем от нее. А, разве этого мало?
- Этого мало и образцового отряда мне не нужно, так как я нахожусь в смятении, узнав о том, что кто – то влияет на умы заключенных, кроме меня. Мне нужно повиновение и только мне, а не тебе. И поэтому я ваш барак расформирую. Сделаю это для того, чтобы вы хорошо все помнили, что этот лагерь не воспитывает, а контролирует таких как ты, преступников. Ты меня понял? Будешь и в другом браке делать из себя святошу, будешь иметь дело со мной.
- Разве плохо, что в нашем бараке нет драк? – спросил Николай Васильевич
- Плохо. Чем меньше будет преступников, тем чище будет воздух, и поэтому я не буду мешать вам, устранять друг друга. Ты меня понял? Конвоир, отведите его в барак.
- В барак я всегда успею. Вы зря устраиваете нам строптивую жизнь. Кто – то и поймет, что расформирование нашего барака, вы сделали намерено и тогда появятся много недовольных. Это может вылиться в бунт.
- Конвоир, в карцер его на неделю. Если ты сумел наладить отношение людей в своем бараке, то можешь и организовать этот бунт. Посиди, а там я подумаю, в какой барак тебя перевести. Уводи его.
- Не делайте этого, гражданин начальник. Сохраните людей в бараке. Многим заключенным скоро по сроку будет свобода. Прошу вас. Не делайте этого…
- Уводи его.
Конвоир, ухватив Васильевича за рукав фуфайки, поволок его к выходу.
- Дурак. С кем тягаться вздумал? Кому решил посоветовать? Самому Тарасенко, да он тебя если захочет, то сгноит без еды в карцере. Вот, дурак. А, потом, нас заставит твой вонючий труп выносить. Думаешь, это будет приятно? Ты, чего с ворами сидишь, ты всегда мне не нравился, тихоня. Ты не вор, а «политика», как тебя еще не раскусили. Ну и дурак, - ругался конвоир, идя сзади заключенного.
- Ты, с плеча ружье снял бы, под конвоем меня ведешь?
- Матвеев? – крикнул конвоир.
- Я…
- А куда ты денешься от нас. Иди уже, умник.
Васильевич в карцере просидел три дня. С третьего на четвертый день, послышались выстрелы и топот сапог. У конвоира, который принес еду, он спросил:
- Что в лагере происходит?
- О, не спрашивай, - ответил молодой солдат. - Ваши из барака отказались переселятся. Вчера такое было, не дай Бог, урки начали ломать нары и вместе с Вашими людьми пошли выяснять отношение с Тарасенко. Политические заключенные остались в стороне, закрылись изнутри барака. Полегло много вашего брата. Сегодня приехало начальство и Тарасенко они увезли куда - то. Пока, Семенович за него остался, а он находит общий язык и с «политикой» и с урками. Толковый мужик. Я тебе пару кусков хлеба принес. Поешь с похлебкой. Васильевич, сочини стихи для моей дамы сердца. Вот я тебе клочок бумаги принес и карандаш. Будь добр.
- Ладно, оставишь, что – то придумаю. Какая она?
- Не высокого роста, пышная в теле и зеленные у нее глаза.
- Шикарная женщина! Перемены будут?
- Еще какие. Послабление всем будет, и пищу вам улучшат. Сам слышал, как Семенович распорядился. А тебя к вечеру отпустят в твой барак. Семенович приказал вас не расформировывать.
К вечеру Васильевич был уже в своем бараке. Ему сразу сообщили о том, что смотрящий барака, Сизый был убит при потасовке с охраной и ворами из других бараков. Не выбирали смотрящего потому, что ждали его возвращения из карцера. Большинство людей проголосовали за Васильевича, сделав его смотрящим. Своим решением, они лишили Лимона и его новую команду пробиться во власть барака. С этого дня Васильевич переселился от дверей вглубь барака. Вражда, между разделившимися людьми, была тихой, но она витала в воздухе. Лимон поговорил с Васильевичем на счет того, чтобы тот уступил ему власть, но получил отказ от тех, кто отдал свои голоса - за Васильевича, он насупился. Лимон, который прибыл в лагерь в день бунта, жил по воровским законам и не хотел подчиняться «тихоне» Васильевичу. Алексей, с которым Васильевич коротал свое существование не один год в лагере, предложил усилить охрану Смотрящего. И по очереди, согласно составленным графикам, люди из его окружения находились рядом с ним. И каждый из его окружения имел несколько часов отдыха от тяжелого труда, охраняя Васильевича. Смотрящий по бараку мог бы и не работать, но Васильевич, не стал пользоваться воровскими законами, но послабление ему было. На лесопилку, позже других он приходил с охраной и возвращался в барак раньше всех. В свободное время от работы и от разбирательств жалоб Васильевич лежал на боку на нарах и вспоминал прошлую жизнь, рядом сидели его люди, охраняя дремлющий сон своего смотрящего от посягательств людей Лимона. Он лежал, засыпал и во сне вспоминал Катю, детей и тогда он беззвучно плакал, только близкие люди знали о том, что Васильевич снова плакал во сне, определяя по красному ободку белков его глаз. Тишина в бараке стала устраивать и Лимона, враждовать было уже незачем, делить что – то было невмоготу, после тяжелого труда. Всех преследовала одна мысль, и она их объединяла – добраться благополучно к нарам и отдохнуть. Как – то Алексей заговорил с Васильевичем о его семье.
- Ты, Васильевич до сих пор страдаешь о потери семьи. Знаешь, что я тебе скажу? Ты мертвыми их не видел, не хоронил, значит, они для тебя живы. Тебе никто весточки не передает, и ты не просишь у нас помощи. Напиши нам имя, фамилию жены и детей. Год рождение детей и все такое, что может определить их местонахождение. Наши люди их найдут. Давай, пиши. Нет мочи на тебя утром смотреть, мучаешься, как будто ты виноват, что они пропали.
- Виноват, косвенно. Не хороводил бы я с одной молодой девицей, ничего бы и не было.
- Так, привяжись хоть к той, молодой девице, все польза была бы нам, табачок бы она передавала знающим людям, а они нам.
- Нет, она гнилая баба. Да и видел я ее давно и больше видеть не могу и слышать о ней не хочу.
- Ладно, успокойся. С какого города начинать их искать.
- Со столицы.
- Ни фига себе, а говорил, что пришел по этапу из Омска.
- Теперь, уже не имеет значение. Возьми… Я все записал.
- Не переживай, в милицию с твоей бумагой пацаны не пойдут. Сегодня, башмачник поедет в поселок мерки снимать с ног внуков Семеновича, обещал им сандалики сшить на лето. Там твои сведения нужным людям передадут. Заказывай, что тебе принести из воли? Как всегда, - газету?
- Да. Сейчас идет сорок первый год…
- Войны не будет, дружим мы с немцами, Семеновичу так сказал «политика».
- Дай Бог.
- Валенки у тебя прохудились. Посиди тут, я отнесу башмачнику, пусть тебе нашьет подошву, там и заказ сделаю на газету. Жена Семеновича, аж две газеты выписывает, даст одну и мужу говорить не будет. Скоро будет весна, морозы уже нас зажевали. Переживем, если не будем сердиться на них. Так, ты нас учил?
- Да. Пожили день и, слава Богу, нужно так же прожить и этот день. Плыть по течению и нас обязательно прибьет к берегу, такая тут обстановка. Тебе еще два года осталось здесь быть, вот и живи одним днем, не строй никаких планов на эти года. Будешь на воле и тогда поймешь, что тебе дальше делать.
- Вместе выйдем.
- Ты выйдешь в свой срок, а я - в свой срок освобождения.
- Спасибо, что отговорил меня от побега, те, все погибли в тайге. Голод и мороз их прикончил.
- Себе, скажи спасибо, что послушался меня.
Весной люди ожили и те, кто остался живым в лагере, надеялись на теплые времена, на молодые побеги ели и сосны, хоть какие– то витамины они могли заложить в желудок, когда в тайге хотелось есть. Так же, они поправляли свое здоровье мочой, поносом выносили всю гниль, которая скопилась за зиму в организме. Барак держал лечение уринотерапией в секрете, желая не чувствовать издевательства других заключенных над собой. Не все заключенные пользовались своей мочой, так как было гадко им думать о мысли принимать ее утром, натощак. Они часто болели, но не выдавали секрет своих товарищей по бараку, всем остальным. На лесопилке не было заготовленных бревен и всех отправили в тайгу на вырубку леса. Там и встретились заключенные из «тихого» барака с буйными ворами, «политика», как всегда была в стороне, наблюдая за потасовкой между ворами и кто – то сказал о том, что «тихий» барак всегда утром пьет свою мочу. Это было сенсацией и очень расстроило буйных воров. Охрана, видя неблагоприятный исход потасовки, послали конвоира в лагерь за помощью. Лимон взял сторону буйных воров, хотя и сам пользовался мочой, когда возникла у него экзема на руках. Он руки заматывал на ночь в тряпки, смоченной уриной. А через неделю на его руках образовалась розовая кожица и со временем она огрубела. Теперь, Лимон надеялся на то, что Васильевича убьют при потасовке, и он займет место смотрящего барака. Но Васильевича защищали воры из «тихого» барака. «Политика», увидев, как силы буйных побеждают, встали на сторону воров из «тихого» барака. И только, упавшее не допиленное дерево на кучку дерущихся людей, остановило всех. Конвоиры не стреляли, так как все побросали топоры, прежде чем войти в круг дерущихся между собой людей. Крови не было, а бока намять друг другу, было всем полезно. Под толстым стволом сосны, остались лежать два заключенных из буйных и один «политика». Общими усилиями вытащили они пострадавших и положили их под елью. «Политика» умер, не приходя в сознание, а два вора лежали под елью и стонали.
- Чего стоите, несите в лазарет наших пацанов, - крикнул один из буйных воров.
- Грузите их на повозку, - приказал старший конвоир. - Всем отдыхать полчаса, к топорам не прикасаться. Кто ослушается – застрелю.
- Чего уж теперь после драки размахивать топорами? Да мы и не думали никого убивать, размялись немного, кровь по жилам новую пустили, только и всего, - сказал один из буйных воров.
На лошадях прискакала помощь конвоирам, их возглавлял сам Семенович. Увидев, что один труп лежал под елью, а два заключенных стонали в повозке, он спросил:
- Кто виноват?
- Дерево упало и придавило троих, - ответил старший конвоир.
- Вон, подтеки на лицах. За что они подрались?
- Мы и сами не поймем. Сразу возникла драка и «политика» вмешалась. Я дал им полчаса отдыха. Вон, сидят они кучкой, шушукаются, наверное, сожалеют.
- Эти? А, драка из – за чего была?
- Что – то о моче кричали они.
- Что? Мало деревьев в тайге, где можно поднять ногу и опорожнить себя?
Нашли причину, чтобы поколотить друг друга. Ладно. Хватить прохлаждаться, норму нужно выполнять. А ну за пилы взялись и работайте, не на курорте находитесь. Этих я заберу в медсанчасть, а «политику» похороните в тайге, нечего портить нам отчетность, потом спишем на болезнь, - сказал Семенович .
- Пронесло, - сказал Лимон. – Какая сволочь выдала нашу тайну? Разберемся.
- Притормози своих коней, Лимон. Васильевич решит сам, будет ли он разбираться или нет.
«Политики» хоронили своего человека, прикрыв мертвое лицо товарища платком, кто – то из воров снял его со своей шеи. Могилку им запретили делать и одни из «политики» топором вырубил крест на тонкой сосне, после того, как они сравняли могилу с землей.
- Зарубку сделали, - доложил молодой конвоир.
- Пусть, через пару лет и это дерево спилим, когда сосна в сок войдет. Не мешай им, - ответил старший конвоир. - Мы этого не видели.
Заключенные в бараки возвращались в подавленном настроении. С этого дня, всех из «тихого» барака, как лезвием отрезало от мысли, принимать мочу вовнутрь. Наступило раннее лето и уже всем казалось, что само солнце радуется тому, что они пережили полуголодную зиму. Все чаще можно было увидеть улыбки на лицах заключенных по поводу и без повода, они подставляли лица Солнцу и радовались новому дню. В начале августа месяца в барак прибежал Алексей, он, в последнее время, сдружился с «политикой».
- Васильевич, война уже неделю шагает по нашей земле.
- Тихо, не так громко, - сказал седовласый мужчина, Петр, который сидел за разбойное нападение и воровство, из команды Лимона.
- Откуда ты узнал? – спросил Васильевич.
- «Политике» один конвоир сказал, что уже неделю, как немцы маршируют по нашей земле.
- Надо же, как немцы обманули нашего «усатого», обещали не воевать с нами. Беда пришла на Русь, как наши дети будут жить под немцем?
- Выбьют.
- Не готовы были мы к войне, так сказал «политика» мне, - сказал Алеша.
- А, кто готов, когда на него внезапно нападают. Через несколько месяцев, мы выгоним их из нашей земли.
- Ты, что ли будешь гнать их?
- А, кто нас возьмет в Армию? Мы же - преступный элемент.
- А, мы что не мужики, как те солдаты, что воюют. Нужно примирение и добровольцев отправить на фронт, - сказал один из заключенных, который был на стороне Васильевича.
- Правильно. Пусть Васильевич пойдет к Семеновичу и все выяснит, - закричал Лимон.
- Да, он же смотрящий, пусть идет.
- Не ходи, замордуют, откуда, мол, узнал. Не только наш барак пострадает, но и «политика», тоже.
- Иди, Васильевич, не бойся.
- Я не боюсь. А вдруг это дезинформация? Карцером пахнет, а на улице лето, не хочется сидеть в сыром помещении, - ответил Васильевич.
После долгих споров, решили отправить Васильевича и Алешу, который мог бы выкрутиться в любых обвинениях.
Они вышли из барака. Из соседнего барака выводил конвоир побитого заключенного. Проходя мимо них, заключенный крикнул:
- Братцы – война у нас с немцами. Село за селом берут без боя, а у меня в Белоруссии мать старая живет, как она переживет это, без меня.
- Топай, - прикрикнул конвоир и толкнул заключенного в спину прикладом. – Кому говорю, молчи и топай. Куда идете?
- К Семеновичу, - сказал Васильевич конвоиру.
- Присматривай за ним, - сказал конвоир, кивая головой на Алешу. – Чтобы чего, он не выкинул.
- Чего боишься, подойдем к охране, и те проведут нас к Семеновичу. За что такая немилость? – спросил Алеша.
- Я знаю за что? Ты Лешка –ветер, уже перекрасился и под «политику» косишь, смотри…- проворчал побитый заключенный.
- Топай, - прикрикнул конвоир, и они пошли в сторону карцера.
- Ты, возвращайся Алеша в барак, я сам пойду, - сказал Васильевич.
- Не забоишься говорить с «Кумом».
- Я же просил говорить на языке человека, а не на языке обезьяны.
- Прости. Вернусь я в барак. Если спросит он, откуда ты узнал о войне, свали на буйного, конвоир подтвердит и нам хлопот будет меньше.
Васильевичу не пришлось долго ждать с конвоиром из охраны, чтобы пройти в кабинет Семеновича.
Они вошли в кабинет. Семенович заканчивал разговор с кем – то по телефону.
- Не переживай так, я сейчас сделаю запрос в военкомат. Ладно, ко мне проверяющий человек приехал. До вечера.
- Приходиться врать жене, чтобы успокоить ее, - сказал Семенович, кладя трубку на рычаг.- Ну, чего тебе нужно, Васильевич?
- Значит - это правда, что немцы напали на Союз.
- Кто сказал? – грозно спросил конвоир, стоящий позади Матвеева.
- Петренко, оставь нас. Подожди за дверью, поговорим, и уведешь его в барак.
- Пусть ответит Вам. Кто сказал ему об этом? - настаивал конвоир.
- Брось, весь лагерь знает о войне со вчерашнего дня. Оставь нас, - приказал Семенович конвоиру.
Конвоир ушел.
- О войне ничего не могу сказать, так как сам толком ничего не знаю. У меня сын служит в Бресте, что с ним, я не знаю. Нет связи с его частью. Могу сказать одно, что норму вырубки леса нам увеличили, а значит и рабочий день увеличиться, а паек останется тот же. Понял меня?
- Половина барака готова подать заявление с просьбой отправить их на фронт.
- Скажи им, что фронт это не «воровская малина». Там будет трибунал, если побежал, значит – расстрел. Вон, «политика» тоже проситься на фронт, все написали заявление, а кто их опустит, врагов народа? Это верный путь им для побега к немцам. Так, что не пишите никаких заявлений. Будет нужда в вас, огласим на построении. Понял меня? Да и война, продлиться месяц, от силы - три месяца, не успеете помечтать о воровской свободе.
- Сомневаюсь я.
- В чем? Можешь за свои мысли в карцер угодить. Лучше помалкивай. В стране военное положение и инакомыслящих людей – к стенке быстро приговорят. Подрывать авторитет партии и военного комиссариата никто не позволит. Понял меня. Вот и объясни своим тихоням, чтобы не рыпались до поры, до наступившего времени, когда вам слово дадут сказать.
Васильевич вернулся в барак без сопровождения, так как, конвоир побежал помогать другим военным, усмирять бушующий барак «политики». Заключенные были возмущены отказом Семеновича, отпустить их на фронт – забастовали, не выходили на работу, голодали и только вмешательство конвоиров и военных, которые загасили начавшийся бунт, присмирил политику. На следующий день лагерь был на особом положении и за территорию даже с конвоирами никого не выпускали из заключенных. Часто делали обыск, ища газеты, чтобы ни одна информация о войне не попала в уши заключенным. То, что норму вырубка леса увеличилась с каждым месяцем, приводило Васильевича к мысли о том, что в стране дела обстоят неважно и виной этому была война. После наказания «политиков», лагерь перешел на усиленный режим охраны, так как участились побеги и только в начале сорок второго года налаженная колея по добыче древесины заключенными, стала на рельсы выполнения плана. Весной пришел запрос в лагерь отправить несколько надежных людей на фронт в штрафную роту. Человек должен быть судим без статей с тяжелыми последствиями, ранее не судим за подрыв социалистического строя. Семенович почесал затылок и пришел к выводам, что барак «политиков» сразу отпадает, барак буйных заключенных, тоже, отпадает, так как там, в основном сидели люди за разбой, насилие над личностью. Он остановил свое внимание на заключенных из тихого барака. Была бы его воля, он никого не отправил бы, так как последнее время в циркулярных письмах только и говорилось о перевоспитании заключенного в гражданина Союза без пагубных привычек для общества. Он решился поговорить со смотрящим барака, Матвеевым.
- Я понял. о чем вы говорите. Только два человека могут уйти на фронт, это я и Алеша – Ветер, остальные жаждут ринуться в свою семью и их защищать от немцев.
- А, Лимон?
- Миша Лимон? Тот говорит о том, что война это мать родная, на которой можно хорошо сколотить капитал и проверять никто не будет в армии, так как некогда будет проверять документы и подлоги.
- Ну и логика. Нет, его нельзя отправлять, сразу убежит налаживать экономику свою у немцев.
- Остаюсь я и Алеша.
- Обоим осталось год досидеть в лагере. Через год, выйдете и сразу в военкомат, так попадете в нормальную роту, а не в штрафники, которым нужно кровью смыть позор и преступление перед родиной, только тогда, она сможет снять вам судимость. Подумай хорошо о себе, ты уже не молод.
- Я согласен воевать в штрафной роте. С Алешей сами переговорите. Вроде он хороший парень, а душа – это потемки у каждого человека.
- Смотрю я на тебя не первый год. Ты тихушник – революционер. Вон, как поставил положение в бараке, все с ног на голову переставил, даже, Сизый с тобой советовался. Я просматривал твое досье. Ничего о родителях не сказано,.
- Они пролетариат.
- А жена?
- Она погибла с детьми в шторм на Балтике. Чего о ней писать, перед тем, как меня посадили, мы расстались с ней. Сотрудники предали меня. Не воровал я зарплату рабочих у своей экспедиции.
- Только не говори мне, что невинный тут сидишь. Может и не воровал, но было тебя за что посадить, вот и посадили. Закроем этот разговор. Я подумаю, отправлять ли тебя на фронт или спасти твою жизнь, дать досидеть до срока еще один год. Иди, я подумаю.
После долгих раздумий, а время уже поджимало, Семенович решил направить на фронт Матвеева и Ветер. Он вызвал обоих в свой кабинет.
-Поедете на Ленинградский фронт. Сопровождать будет вас Петренко Дмитрий, он там и останется при фронтовой зоне. А, вы пойдете в штрафной батальон.
- Спасибо.
- Живы останетесь, тогда и спасибо мне скажите. Состриги бороду Матвеев, и подстригитесь оба, сегодня. Всем скажите, что вас переводят в другой лагерь. Да, это секрет. Воры не прощают, если кто – то отходит от дел. Сегодня вечером вас увезут на станцию. Документы уже готовы. Ну, что я вам пожелаю? Удачи и чтобы выжили. Прощайте, можете мне не отвечать. Петренко,- позвал Семенович конвоира.
- Они в твоем распоряжении, поменяй им одежду, и выдай им какую – ни будь обувь. Не подведите меня мужики, не убегайте по дороге, воюйте. На фронте вас переоденут в солдатскую форму.
Они вышли из кабинета.
- Повезло нам, Васильевич. Жаль расставаться с парнями, Лимон твое место займет, - сказал Алеша.
- Я думал, что твое погоняло «Ветер», а оказывается это фамилия твоя.
- Фамилия под стать меня.
Они зашли в барак.
Лимон сразу спросил:
- Ну, что? На фронт?
- Нет. Нас в другой лагерь переводят.
- Это хорошо, хоть поживем по – людскому, без ваших советов, - сказал Лимон и засмеялся.
Засмеялись все и те смеялись, кто был на стороне Васильевича. Васильевич грустно улыбнулся.
- Алеша, надо сходить к «политике», подстричься. А то, как охламоны поедем на новое место жительства.
« Политика» была уже в курсе дела, что их отправляют на фронт.
- Поздравляем вас. Мы тут письмо написали одной знакомой, может быть, сумеете передать, что мы живы.
Васильевич взял письмо.
- Гороховой Валентине. Москва… Позвольте прочитать письмо? Выучу на память его. Нас в баню после стрижки волос поведут, а там понимаете, его негде будет спрятать, и мы можем погореть. Я жил в Москве и знаю эту улицу, если удастся уговорить Петренко, отлучиться на часик, то я обязательно зайду и передам содержание письма.
- Постарайтесь, тут несколько фамилий написано, родные должны знать, что мы еще живы.
- При первой же возможности я обязательно зайду.
- Когда вы выйдете из бани, то письмо будет лежать в клозете за доской.
Подстриженные, вымытые в бани, в приподнятом настроении они вошли в барак.
- Светитесь, как новые копейки. Твое место у двери, Васильевич. Народ меня избрал смотрящим барака, пока вы тщательно мылись.
- Поздравляю. Нам не нужны уже койки, за столом посидим, пока конвоир за нами не придет, - сказал Алеша и первым сел за стол.
-Я не разрешал тебе сесть за стол, - сказал Лимон.
- А, тебя спрашивать я не буду, я избирал Васильевича. А о тебе ничего не слышал.
Лимон подошел и поднял лавку, сбросил с нее Алешу. Лимон бросился с кулаками на лежащего на полу Алексея.
- Остынь Лимон, тебя еще не утвердил «кум». Так, что вы оба у нас смотрящие, - сказал пожилой мужчина Лимону. Лимон опустил руки, пошел на свои нары, стал приставать к новому заключенному, которого по прибытию определили в « тихий» барак. Они между собой долго спорили, кто какие имеет заслуги перед ворами. Кончился их разговор дракой.
Петренко зашел в барак, когда Лимон и Штырь дрались.
- Всем стоять, - закричал Петренко. - На места свои сели. Матвеев и Ветер на выход, - крикнул Петренко.
Заключенные взяли свои котомки, Васильевич сказал:
- Прощайте и не поминайте нас лихом.
- Прощайте.
- Кончилось наше спокойствие в нашем бараке. Штырь победил Лимона, который встать не может с нар. Будем рекомендовать Штыря на смотрящего барака. Прощайте.
- Свидимся еще, в одном мире мы живем.
- Лешка тебе молява пришла из воли. Возьми, потом прочитаешь, - сказал заключенный. - Штырь привез из другого лагеря. Не отдал тебе, потому, что присматривался. Он велел мне тебе ее передать. А, Штырь, мировой мужик, с ним мы не пропадем.
Алеша - сказал Петренко.
- Я по нужде.
- Иди уже, сцыкун.
Переодевшись, они втроем выехали на грузовике, на станцию. поездом добрались к столице.
В Москве Матвеев сказал Петренко.
- Пока будете оформлять все документы в военной комендатуре при вокзале, мне нужно смотаться к одной даме.
- В своем уме, ты? Мне пахнет трибуналом.
- Ты, же, знаешь, меня. Я вернусь. На часок отпусти меня, век твою доброту не забуду.
- От кабелина, занюхал свежий ветер и вперед. Не вернешься через час, я Алешку расстреляю за побег.
- Я не собираюсь бежать, чтобы тебе, Петренко не скучно было, я с тобой буду везде ходить, - сказал Алексей.
- Его бы я не отпустил, - сказал Петренко и кивнул на Алексея. - Час тебе я даю.
- Дай копеек на дорогу.
Петренко из галифе вытащил горсть монет, сказал.
- Думаю, что тебе хватит.
Ровно через час Матвеев сидел на лавке, возле входа в вокзал
- Опаздываете гражданин лейтенант, - сказал Матвеев, поднимаясь с лавки.
- Вовремя ты вернулся. Что у тебя в сумке?
- Женщина обедом меня наделила.
Алеша развернул полотняный мешочек и стал на лавку выкладывать еду.
- Пироги, яйца, котлета, лук и хлеб.
- Не густо. Котлета моя, - сказал Алеша.
- Котлета достанется лейтенанту, как приз. Спасибо, что поверил мне.
Лейтенант на ходу проглотил котлету, сказал:
- Сидите тут, мне по брони нужно в кассе выписать билеты.
- Ну и как съездил? - спросил Алеша.
- Бедно они живут. Они ничего не знали об отце. На вокзал меня привез их родственник на такси, его тоже отец под репрессией. Целую дорогу молчал. Боятся они всех, понимаешь меня.
- Да, не сладко сейчас всем, особенно, семьям врагов народа.
- Какие они враги? Они оклеветанные люди, несчастные люди.
С пересадками, они добрались до линии фронта. Петренко сдал их в распоряжение майору, сказал:
- Прощайте. Не подведите меня, мужики.
Майор Корольков оглядел худых мужчин, сказал.
- Понятно, что приехали не из Крыма. Переодеть и поставить их на довольствие, - приказал он офицеру. - Ты, вроде пожилой человек, зачем рвался в штрафную роту?
- Повоюю, не такой я старый.
- Ну – ну, посмотрим тебя в деле. Сидоров тебе пополнение в штрафную роту.
К ним подошел молоденький лейтенант.
- Лейтенант Сидоров Павел. Куда мне их. Землянки все заполнены штрафниками.
- Сообща выройте еще землянку, пока нет наступления.
- Не побежишь, дед, назад.
- Не побегу.
- Пошли, представлю Вас штрафникам. Народ с гнильцой, но война всех объединила. Вчера, они со склада несколько банок тушенки украли. Хотели расследовать, но майор запретил, о чем – то поговорил с ними и они признались ему, что съели уже ее. Майор пообещал, что на первый раз он прощает, что если и дальше они будут обворовывать солдат, то без суда он расстреляет зачинщиков. У нас майор мировой мужик. Мне сказал, чтобы я не продолжал расследование, говорит, мол, завтра в бой они пойдут первыми и мало кто останется живым. Понятно?
- Понятно. Мы как все, не сдрейфим. Правда, я стрелять не умею. Вор я, домушник - рецидивист.
- Тебя, Алешей зовут. А, я Паша, выкопаете себе жилье в земле. Пойдем в лес , я тебя из винтовки научу стрелять. Понял меня, так, что старайся.
Штрафники охотно откликнулись на призыв лейтенанта.
- Миром не только яму можем вырыть, а котлован.
- Ройте не глубоко. Тепло сейчас и скоро мы двинемся дальше от леса. Алеша, найдешь меня в моей землянке. Хорошо?
- Да.
Мимо них прошел капитан, и лейтенант отдал ему честь. Капитан посмотрел, как ловко штрафники принялись за работу. Отошел несколько шагов, а потом резко повернулся и спросил:
- Матвеев, ты ли это?
Матвеев поднял голову и увидел перед собой... Рыкова, с которым работал на Урале. Это он выступил главным обвинителем в краже денег. За то, что Матвеев не выдал соучастников и не вернул украденные деньги, его посадили в заключение на десять лет.
- Николай Васильевич, узнай меня. Это я – Рыков Валерий Петрович. Ну, батюшка, как ты постарел.
- Простите гражданин капитан, вы обознались. Я действительно Матвеев, но другой.
Штрафники подняли головы и прислушались к разговору.
- Обиделся. А, ведь мы тебя, по существу, спасли от…, благодаря связям генерала Обухова. Давай, вечером покурим, и я тебе поведаю все и тем оправдаюсь перед тобой. Как стемнеет, выходи к тем бочкам, я буду ждать тебя. Не подведи. Завтра вам первыми идти в атаку и кто знает, останешься ли ты живым. Себе не прощу, что не рассказал тебе обо всем, сегодня. Придешь?
- Да.
Капитан ушел, а Алеша подскочил к Васильевичу.
- Что он от тебя хотел.
- Приглашал поболтать о прошлой жизни.
- Хотел тебе не говорить, чтобы не сорвался с места и не побежал искать свою семью. Малява пришла из воли, перед самым нашим отъездом. Пишут пацаны, что она с детьми уехала в Ленинград к своей подружке по гимназии. А ты и, правда, полковником был, а я тебе не верил. Подружка та, застрелилась на старом судне, отправив твою жену и детей на лодке к немцам. Мертвыми их никто не видел и то, что они умерли, это фикция. Мужик тот, который их отвозил, сказал, что всех троих он пересадил на лодку и они уплыли к берегам немцев. Тогда, шторма уже не было.
- Ты правду говоришь?
- Да. Маляву сожрал я, когда мы ехали в поезде. Петренко несколько раз обыскивал мои вещички и карманы, после похода в туалет. Не любил он меня, а тебя уважал он. Может быть, этот капитан, тоже, хочет тебе рассказать о жене.
- Нет. Пошли дальше улаживать наш быт. В землянке нам ночь пересидеть, завтра с рассвета в бой.
- Я пойду к Паше, обещал он меня научить стрелять. Этот сосунок рядом с нами станет в бою и за это, я его уважаю. Не открывайся никому, что жена живет у тебя у немцев, сам знаешь, что с тобой будет , старик.
- Они не останутся там. Будут пробираться в Париж.
- Ну и дела твои, Господи. Час назад ты был тихим зеком, а сейчас и полковник и жена с детьми жива и Париж на горизонте.
- Иди уже к Паше, балаболка. Я сам веток нарву для матраса.
Алеша ушел, а Васильевич начал приборку в землянке, в которой можно только сидеть, а не стоять или выползать и заползать на четвереньках. Вернулся Алеша с винтовкой за плечом.
- Шагай Васильевич к лейтенанту, там винтовки выдают.
Получив винтовку, Васильевич вышел во двор. Уже темнело. Он посмотрел в сторону пустых бочек, помедлив немного, он медленным шагом пошел в сторону их. (продолжение следует).