Ясной ночью под звёздами бедуины разожгли костёр. Мужчины сидели вокруг него, а их жёны и дети спали в палатках. Хусейн, их предводитель, смотрел на огонь. Его брат — Аббас, в чьих глазах отражалось пламя, стоял в стороне и сказал:
— Ибн Зияд не согласится на переговоры.
— Именно так, — ответил Хусейн, не оборачиваясь.
— Он убил нашего брата... — У костра сидели трое юношей — сыновья Акыля. Из них был старший: высокий и сильный, за что имел произвище у товарищей — «Копьё рода Акыля». — А Куфа, город-воиско, не защитил его, хотя обещал помочь в востании... — Он печально смотрел на то, как разрываются угли в огне. — Вот же лицемерие.
— Мы в молитве за него, — кивнул предводитель.
— Хусейн, теперь эта война не имеет смысла, — грустно произнёс один из сподвижников. — Куфийцы предали нас, а сражение предстоит уже завтра — это самоубийство. Несколько десятков человек не зарубят десятки тысяч.
Брат и правая рука Хусейна — Аббас — упрекнул соратника:
— Как ты можешь так говорить о джихаде!
— Я говорю только о том, что у нас нет никаких сил биться! — поспорил воин. — Воиско пьяницы халифа Язида перекрыло нам путь к Евфрату, а у нас кончилась вода. Что ты прикажешь делать?
— Я вам скажу, что мы будем делать, — встал Хусейн. Все посмотрели на него: нисходил такой яркий свет от его лица, что казалось — огня не было. — Прежде, чем мы погрязнем в междоусобицах касательно нашего дела, я хочу, чтобы вы знали: Аллах поведал мне ещё до того, как мы выехали в Куфу за поддержкой, что Ибн Зияд направит на нас полчищу всадников и дождь из стрел, — Хусейн провёл взглядом по всем присутствующим. — Я отпросил ещё одну ночь для нас, чтобы те из вас, кто не хотят смерти, могли уйти — это ваше право. — Воин, споривший с Аббасом, стыдливо опустил взор. — Я же остаюсь, — строго изрёк предводитель. — Если даже окажется, что все сбегут, я остаюсь. Смерть лучше позора. Я исполню завещание моего любимого брата Хасана, —Предводитель взглянул на сыновей Акыля. — Я утвержду халифат моего дорогого отца — Али, — затем он глянул на Аббаса, который закрыл глаза, сдерживая слёзы. — Я сохраню наследие моего деда — Мухаммада Мустафы. — Хусейн вскинул правую руку вверх. — Разве вам не известно, что пророки не оставляют никакого иного наследства, кроме знаний и религии?
— Известно! — хором ответили соратники.
— Так знайте же, — улыбнулся Хусейн, бросив вперёд кулак. — Наследие моего деда такого, что в борьбе за него нет никакого поражения. — Воины приободрились и встали со своих мест. — Эта борьба — не самоубийство, а самопожертвование, так как первое — это побег от джихада, а второе — смерть на его поприще. Истинно говорю вам! Аллах свидетель, что Язид и его слуги оставили джихад!
— Садака анта! — обрадовались сподвижники, вспомнив, как также говорили их отцы Пророку Мухаммаду в ответ на его призыв к войне против многобожников.
— Так кто же из вас боиться смерти от тех, кто уже умер? — провёл рукой вправа от себя предводитель.
— Никто из нас! — вскинули кулаки соратники Хусейна.
— Кто из вас уйдёт, а кто останется сражаться? — провёл другой рукой влево от себя внук Пророка.
— Мы останемся сражаться! Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! — вскрикивали победный клич верные Аллаху и Его Имаму.
— Амин! — закончил Хусейн... и увидел перед костром свою жену — Рабаби.
Все удивлённо посмотрели на неё, не понимая, как она так безшумно подкралась: в её руках плакал малыш Абдуллах, которому недавно исполнился шестой месяц. Его мама нахмурила брови и нежно сказала мужу:
— Хусейн, можете, пожалуйста, немного потише: дети спят.
Предводитель смущённо потёр шею и подошёл к супруге, чтобы взять у неё сыночка:
— Да, прости, дорогая.
— Ничего страшного, — любяще ответила Рабаби. — Вы тоже давайте ложитесь спать. Завтра у нас важный день.
Младенец Абдуллах радостно смеялся в руках отца. Тот качал его, тепло улыбаясь, и упоюкивающе читал колыбельную.
Продолжение следует...
