Я никогда не мог оправдать надежд папы. Первая надежда провалилась, когда я все-таки родился, несмотря на настойчивое мамино курение и выпивку. Я это увидел по фотографии из роддома - он был разочарован. Вообще, я потратил много времени на исследования всего вокруг. Меня называли вундеркиндом, потому что когда другие дети орали и бесились, я молчал и впитывал информацию. Я развивался быстро, рано научился читать и вести разговор на уровне ученика средней школы, потому что у меня не было другого выбора. Плакать я разучился тоже рано, потому что отец при воспитании использовал преимущественно кнут. Я бы хотел сказать, что мама баловала пряником, создавая баланс, но нет - мама тоже использовала кнут. Родители посчитали, что укрепили мне характер, но на самом деле они расшатали мне рассудок.
В детсад я вошел молчаливым выглаженным и бледным ребенком, методично выполняющим любые просьбы воспитателей. Они видели, что пока другие детки в разноцветных костюмчиках играют в догонялки, в песочнице строят замки и не слушаются, я тихо сидел и собирал пазл. Это была большая картина на 6000 кусочков - я не знаю, как она туда попала. На ней был изображен человек в рубашке и галстуке - офисный наряд, только грязный, мятый. Лицо человека изображало дикую усталость, будто бы его разбудили от смерти, он смотрел на меня мутным взглядом и откладывался в мозгу, пока внутри меня формировалась личность. Справа на столе стояли часы, отстукивающие минуту за минутой, пока я рассматривал пазлы и собирал их. Я знал график - я его выучил наизусть. Когда часы отбивали нужное время, я бросал пазл, будто бы и не занимался им, и шел выполнять требования воспитателей.
Всю свою жизнь я выполнял план. Я был рожден для этого. Но есть у меня особенность.
Я никогда не мог собрать тот пазл. 6000 деталей никогда не складывались в одну картинку. Другим детям не нравилось, что под их носом кто-то не жует сопли и не играет в догонялки. Среди них был один забияка, которого звали Ваня. Ваню все любили, его папа спонсировал детский садик, и поэтому к маленькому избалованному мальчику все относились подобающе. Если он сломал игрушку, его не ругали – ему давали новую. Если он не спал в тихий час – ему давали посмотреть телевизор или поиграться. Если он бил другого ребенка – ему устанавливали рамки избиения. Без синяков и крови, а так - пожалуйста.
К слову, папа отказывался временами платить за мое пребывание в детском саду, и я, бывало, питался объедками и подачками доброй поварихи. Меня не выгоняли, потому что мой дед - заместитель начальника местной налоговой. Я видел деда раз в два месяца – он ругался с отцом и уходил. Платежи все же поступали, хоть и с опозданиями, и всех этих обстоятельств было достаточно, чтобы весь персонал детского сада, исключая сердобольную повариху, начал меня тихо ненавидеть. Отсутствие платежей сказывалось на общем доходе, и директор порой использовал жадность моего отца как аргумент задержать зарплату на пару дней, а то и на неделю. Воспитатели выбрали политику кнута, как и мои родители.
Ване не нравилось, что я собираю пазл и больше ничего не делаю. Он считал, что так я пытаюсь казаться умнее и лучше других, а Ваня не мог терпеть того, что унижает его самолюбие. Сначала он ограничивался насмешками, поощряемыми всеми, затем, увидев, что я все также не реагирую и собираю пазл, он, нагло улыбаясь, подошел к столу и смахнул со стола то, что я уже собрал. Картинка разлетелась на составные, и я положил взятую детальку на стол, чтобы опуститься на пол и собрать мой разрушенный труд, но Ваня махнул ногой перед моим лицом и разбросал пазл по комнате. Чтобы найти все кусочки, я потратил неделю, поскольку они были маленькие.
Ваня ломал мой пазл каждый раз, когда я приближался хотя бы к половине. Все смеялись, а я молча собирал детальки, нервируя Ваню. Ему не нравилось, что я не реагирую на его действия, и тогда он решил поступить хуже.
Как-то раз я сидел, как обычно, за столом, и складывал мозаику, аккуратно высматривая нужные кусочки, когда ко мне подошел Ваня. Его еще не полностью сформировавшийся мозг не мог синтезировать мысль о том, что меня не задеть силой. В тот раз он скинул пазл на пол, а когда я опустился на пол, чтобы их собрать, он ударил меня в бок ногой. Сначала я думал, что воспитатель этого просто не замечал, но потом выяснил, что он все видел. Ваня ударил меня еще раз, смахнул со стола оставшиеся детальки, а потом пошел играть. Воспитатель так и не подошел ко мне.
Ваня поставил мне синяк на боку, но никто об этом, кроме меня, так и не узнал. Я все стерпел, поднялся и принялся собирать кусочки в коробочку. В очередной раз ничего не вышло.
В этом мы с Ваней похожи. Мы оба занимаемся одним и тем же, несмотря на то, что ничего не выходит, и делаем это без следа скуки. Делали, точнее. Я покинул детский сад вчера днем. Поскольку за мной, как обычно, никто не пришел, мне вручили документы, рюкзак с тапочками и прочими мелочами, и воспитатель, скрипя зубами, довел меня до автобусной остановки. Также в рюкзаке лежала заветная коробка с пазлом, который я надеялся собрать хотя бы сейчас. Я просидел три часа, пока к остановке не подъехал фургон, из которого ко мне вышел полноватый человек и предложил довезти меня до дома. Я молча сел к нему в машину, и мы поехали. Меня не удивило, что он проехал нужный поворот, по нему было видно, чего он хочет. Я видел по НТВ этого человека – его там назвали педофилом.
Почему я сел к нему в машину? Я просто не хотел больше ждать родителей, которые, видимо, решили выпить и уснули. Поскольку я немного боюсь темноты, то идти сам не решился. Почему вы улыбаетесь? Что вы ожидали от шестилетнего ребенка?
Он остановился в переулке и вышел из машины, а затем начал рыться в своих вещах в фургоне. Он не знал, что еще пару дней назад я украл у папы раскладной нож, чтобы когда Ваня снова подойдет сломать мозаику, ударить его несколько раз. Я обиделся на него и хотел, чтобы он раскаялся. Но Ваня так и не пришел, потому что заболел.
Когда дядя вернулся, он грубо сказал мне, что ударит меня, если я не выйду из машины и не залезу в фургон, в котором он расстелил какие-то тряпки. Я не стал спорить, потому что не умею. Я просто вылез из кабины и воткнул нож ему в бедро, а затем провернул. Дядя закричал и упал, схватился за нож, но вытащить не смог. Пока он корчился от боли, я вернулся в машину и обыскал панель и бардачок, найдя только кипу фотографий с голыми детьми. Когда я вернулся, он уже вынул нож из ноги, поэтому мне пришлось пнуть его по ране, подобрать выпавший из руки нож и воткнуть его в шею.
Дядя захрипел и упал, а я схватился за нож и снова ударил, чтобы убедиться в том, что он не помешает мне дойти до дома. Он умер, а я взял вещи, нож и отправился домой, потому что мне нечего больше было делать. Я плутал всю ночь, пока не вышел, наконец, на знакомую улицу. Еще около часа я ждал у входной двери, пока родители проснутся и откроют.
Увидев меня, папа почесал затылок, а я молча прошел в свою комнату. Разложив и спрятав нож в рукаве, я достал коробку с пазлом, а затем сел и начал собирать. В этот раз не было Вани, чтобы мне помешать. Я потратил на это полдня, а потом в комнату вошел пьяный папа и спросил, почему я не в садике. Увидев, что я не отвлекаюсь, он начал выходить из себя, что с ним часто бывает, когда он пьян. Повысил голос и стал кричать, что я урод и сижу на его шее, что меня вообще не должно быть. Я бы обиделся, если бы не был занят.
Что случилось потом? Он рассвирепел и сбросил мой пазл со стола, надеясь привлечь внимание. Затем ударил кулаком о стол и вышел из комнаты, говоря плохие слова, а я принялся собирать кусочки с пола. Когда я убедился, что все 6000 кусочков на месте, я пошел на кухню, где курил папа. Увидев меня, он приказал идти в свою комнату, но я подошел к нему и воткнул нож в шею. Он начал захлебываться и выронил сигарету, а я ударил его еще раз, чтобы убедиться в том, что он больше не помешает мне собирать пазл.
А потом его нашла мама и позвонила вам. Вы пришли и увезли меня в участок.
Мальчик замолчал, продолжая сверлить взглядом обескураженных следователей. Они оба почувствовали страх от гнетущей ауры, испускаемой этим ребенком. Его руки до сих пор были испачканы в высохшей крови, пятна были и на одежде, даже на лице. В комнате повисла тишина, от которой может пошатнуться даже самый крепкий рассудок. Наконец первый следователь решил прервать тишину.
- Боже ж ты мой… - вздохнул он и встал со стула. – Посиди еще тут чутка, ладно, а мы пока разберемся, что с тобой делать. Может, тебе принести чего? Воды, не знаю…
Мальчик мрачно взглянул исподлобья на побледневшего следователя.
- Принесите мне мой пазл.