Никогда не говори никогда...
Сэр Томас Шон Коннери. 90
Где меня хоронить?! Да я вообще еще не уверен, что умру.
К тринадцати годам я знал про жизнь все, что мне нужно.
Моя жизнь — это смесь случайностей и удач. Когда началась война, мне было девять. Мы жили в полной нищете в Эдинбурге. Я начал работать в двенадцать, а через год бросил школу. Едва ли можно сказать, что я получил какое-то образование. Я до всего доходил своим умом. Вот почему я чувствую себя маленьким мальчиком в обществе интеллектуалов.
Когда родился мой брат Нил, он занял мое место в комоде, а меня переселили на кушетку. Мой отец был работягой, он приносил домой два доллара в неделю.
Первый прорыв у меня случился в пять лет. Но мне понадобилось семьдесят лет, чтобы это осознать. Понимаете, я тогда научился читать.
Моя самая ужасная работа? Полировщик гробов. У меня не очень получалось.
Я всегда хотел быть стариком с хорошим лицом — как Хичкок или Пикассо.
Кажется, я превратился в такого старика, который все время всех учит и наставляет. Это, конечно, довольно лестно, но не думаю, что я на самом деле таков. Мне хотелось бы думать, что кое-что за все эти годы я узнал. Но из тех ошибок, которые я продолжаю совершать, следует, что я мало чему научился.
Я никогда не ворчу. Я безмерно уважаю всех, кто делает свое дело профессионально, будь то плотник, светотехник или помощник режиссера с хлопушкой. Всякий, кто со мной работал, это подтвердит. Проблемы у меня возникают только с теми дебилами, которые создают проблем больше, чем решают.
Между мной и Бондом есть одно важное отличие. Он умеет решать проблемы.
Если бы людям не нравилось то, что я делаю, я бы сейчас был разносчиком молока. И я никогда об этом не забываю.
Безмолвный жест может в одно мгновение сообщить больше, чем минута диалога. В отличие от большинства актеров, которые не любят, когда режиссер выкидывает их реплики, я сам кромсаю свои изо всех сил. Когда Стивен Спилберг принял девять из десяти моих идей, как заменить диалог на визуальное взаимодействие в «Последнем крестовом походе», это был лучший в мире комплимент.
Я не англичанин. Никогда им не был и становиться не собираюсь. Я шотландец.
Французов не переспоришь.
С женой я познакомился за игрой в гольф. Она француженка и тогда не говорила по‑английски, а я не говорил по‑французски, так что особых шансов утомить друг друга беседой у нас не было. Вот почему мы очень быстро поженились.
Вы можете мне объяснить, откуда у женщин эта одержимость обувью? Много лет назад мне дали несколько пар на съемках одного фильма — так я их до сих пор ношу.
Кажется, единственная кинокомпания, на которую я не подавал в суд, — это Paramount. Все они ворье.
Меня поимели больше раз, чем портовую шлюху. Я дважды ловил за руку ребят, которые мухлевали с моими деньгами, — приходилось тащить их в суд и банкротить. Меня возмущает такое предательство и несправедливость. Ненавижу несправедливость.
Пропасть между людьми, которые могут снимать кино, и людьми, которые на это совершенно не способны, растет уже много лет. Слишком многие люди попросту боятся сказать: я не знаю. Они быстро окунаются, так же быстро выныривают, но совершенно не представляют себе, что делают.
Волос я лишился рано, и это сильно упростило мне жизнь. У меня не было всех этих проблем переходного возраста. Я всегда играл тех, кто постарше — например, отца Харрисона Форда и отца Дастина Хоффмана.
Честное слово, я совершенно не задумывался о своем возрасте, пока не пошел как-то к врачу на медосмотр. Он сказал, что у меня сердце молодого человека: «А ведь вам уже сорок!»
Я не мистер Милашка. Но я и не прикидываюсь мистером Милашкой