Я слушала разговоры девчонок про первую встречу со своими малышами. По накалу страстей и количеству проливаемых слёз мои соседки переплюнули даже Болливуд. Мне сказать было нечего. Своего ребенка я увидела через неделю после кесарева, когда смогла по стеночке доплестись из послеродовой в другое крыло – в отделение детской реанимации. Бахилы, маска, халат, обработка рук – и меня подводят к кювезу. Первое на что я обращаю внимание – это отметка с моей фамилией, а после на маленькое существо за прозрачной перегородкой. Именно существо, потому что шестимесячный ребенок не похож на милого пупса. Скорее на смесь лягушонка и инопланетянина: надутый живот, тонкие конечности и огромные чёрные глазища. Я рассматриваю её как хирург опухоль: сосредоточенно, с любопытством.
- Вы можете потрогать ребёнка, если хотите, - прервала молчание медсестра.
- Нет, спасибо.
Не думайте, я не испытывала отвращения, просто не чувствовала такой острой необходимости. Материнский инстинкт, который у моих соседок перешёл в активное состояние ещё во время беременности, у меня отрешенно молчал. Это малоизученное чувство держало моих подруг "по несчастью" перед закрытыми дверьми реанимации, изводило ночами, прорывалось слёзными мольбами побыть со своим ребенком подольше. Мне же хватало пяти минут. Лишь однажды я пробыла дольше, и то потому, что стало дурно. Слушая других мамочек, я не комплексовала – мне просто было странно не испытывать тех чувств, о которых они говорили.
После выписки жизнь, наконец, начала входить в привычную колею. Дом – это не больница, здесь было гораздо легче психологически. Когда мы уже прошли все эти детские кошмары в виде колик, прорезывания зубов, введения прикорма, то получили большой и «приятный» подарок. Выяснилось, что у Лисы глухота.
Всё заново и по кругу. Новые обследования, анализы, снова больницы и прайс на операцию. Мы с мужем оторопело смотрели на эти больные цифры, не зная, что делать дальше. Придумали, выкрутились. Те три месяца напоминали бешеные скачки наперегонки с собственным здравым смыслом. И вот малую увозят в операционную. Мы, выдохнув, заваливаемся на больничную койку, чтобы посмотреть кино. Наш сосед по палате, чьего ребенка увезли часом раньше, в недоумении смотрит на нас.
- Вы что, не переживаете?
- Да как-то не особо. Зачем?
- Ну как? – мужчина удивленно переводит взгляд с меня на мужа. – А риски?
- От того, что мы будем метаться по палате, риски не уменьшатся, - муж включил фильм.
Сосед вышел в коридор. Он простоял там все эти три часа, пока из грузового лифта не выехала каталка с его малым.
За пять лет таких примеров накопилось огромное количество. Пресловутый материнский инстинкт ничем себя не выказывал.
- Ты к ребенку и к собаке относишься одинаково! – возмутилась как-то моя знакомая во время совместной прогулки.
- А это плохо? Кормлю, гуляю, купаю, играюсь. Что ещё ребенку надо-то?
- Но ты же мать! Это твоя частичка, твоё счастье.
- Геморрой это, а не счастье, - подумала я, но вслух произнести не рискнула.
Лиса, широко улыбаясь, прибежала похвастаться игрушкой, которой с ней поделилась новая подружка. В порыве внезапной нежности чмокнула меня в щеку и унеслась обратно. Я откинулась на спинку лавочки и смотрела, как мой подросший лягушонок играет с чужими детьми. Внутри было тихо как на море в штиль. Я так и не смогла понять, что такое материнский инстинкт. Может, просто выдумка?