Речь идет не о каком-либо «потешном» экранном скетче или телепроекте, а о фильме, посвященном трагическим событиям первой зимы ленинградской блокады, который поставил режиссер Андрей Зайцев. Картина получила название «Блокадный дневник» и должна была выйти в российский в прокат как раз к 9 мая нынешнего юбилейного года. Но пандемия внесла свои коррективы в планы прокатчиков. В результате фильм успел завоевать Главный приз Московского международного кинофестиваля и оказаться в программе петербургского фестиваля «Виват кино России!». Здесь-то он встретился со «своими» зрителями, коими оказались жители северной столицы…
Скандала не получилось, а вот недоумение, чтобы не сказать «раздражение», по поводу увиденного «Блокадного дневника», возникло и до сих пор никуда не исчезло. Когда весной появились первые анонсы нынешней премьерной картины, то уже возникла волна негодующих откликов на тему: почему Ленинград ТАК отвратительно показан в фильме, а ленинградцы обрели облик еле передвигающихся фигур в стиле «кинозомби», скорее похожих на персонажей какого-нибудь «ужастика» с названием «Город живых мертвецов». К сожалению, два часа времени, потраченные на просмотр новой версии жизни блокадного города, еще только усилили то, первое впечатление. И от него уже никак было не избавиться на протяжении всего фильма, будто в насмешку отсылающего к литературным первоисточникам – сочинениям Ольги Берггольц и Даниила Гранина на темы блокады.
Андрей Зайцев честно указал в титрах эти тексты – «Дневные звезды» и «Мой лейтенант» соответственно, но там же поразила другая надпись – «использованы личные дневники блокадников» без указания имен и фамилий авторов. И это окончательно утвердило в сомнении относительно достоверности того, КАКИМ показан осажденный город и его жители в «Блокадном дневнике». Понятно, что режиссер стремился спродуцировать у будущих зрителей чувство ужаса от увиденного. Мол, вот в каких нечеловеческих и ужасных условиях жили ленинградцы в ту самую лютую зиму 1941/42 годов.
Видимо, это и вызвало появление пролога картины, в которым сытые и ухоженные фашисты с плохо скрываемым удовольствием готовятся к продолжению регулярного и беспощадного артобстрела города. Далее следует резкий переход, и срабатывает жесткий контраст с переносом места действия в квартиры и на улицы Ленинграда, когда мы видим не людей, а будто бы передвигающихся в сомнабулическом сне персонажей фильма. Главным действующим лицом оказывается некая Ольга (Ольга Оззолапиня), молодая женщина, которая собирается хоронить умершего мужа, а затем отравится через весь заснеженный город к своему отцу, работающим врачом где-то на невской окраине.
Этот поход и становится тем сюжетным стержнем, на который режиссер (он же и автор сценария, и режиссер монтажа, и продюсер) нанизывает, будто на шампур, кровоточащие эпизоды страданий, смертей и картинок с выставки визуальных мифов и легенд о блокадном Ленинграде. Впрочем, крови не видно, ибо все в кадре «замерзло», и черно-белая фактура изображения помогает создать впечатление мертвого белого города, как града обреченного. Эффект усиливают компьютерные «навороты» в виде ледяных замерзших струй, свисающих чуть ли не из каждого окна. Это, конечно. красиво, но бессмысленно, ибо отопление и водоснабжение к февралю 1942 года (обозначенное титром время действия) уже давно не работало, и этим «красотам» просто неоткуда было взяться.
Заметим, что «Блокадный дневник» анонсировался как гиперреалистический фильм о блокаде Ленинграда. На самом деле, весь «реализм» творения господина Зайцева оказался вполне за пределами учета реальных обстоятельств быта и жизни осажденного города, будто вымороченный посыл по принципу «Ужас! Еще один ужас! И снова – ужас!». Видимо, такова была конечная творческая цель, для достижения которой были пущены в ход все средства, обманки и уловки – хитрые, беспощадные к чувствам зрителям и исторической правде. Взять хотя бы такую деталь, как постоянно демонстрируемое и декларируемое в фильме чувство голода. В кадре то и дело мелькают какие-то жалкие хлебные катыши величиной с мизинец. Хотя в феврале того же 42-го ежесуточная норма выдачи хлеба на человека по иждивенческой карточке составляла уже 300 грамм, а 16 февраля была начата даже выдача мяса.
Бессмысленно продолжать перечислять неточности и умышленное искажение фактов и обстановки в блокадном Ленинграде в угоду создания атмосферы безысходности и трагической обреченности, чем так настойчиво занимается творческий коллектив «Блокадного дневника». Мы здесь имеем дело с эстетикой беспардонного киногиньоля. И чем дальше движется история мучительной «прогулки» Ольги, тем она становится все более навязчивой, вызывая вполне понятное чувство неприятия и отвращения. И, в первую очередь, из-за того, что большинство кадров, выстроенных режиссером и оператором, перенасыщено видами человеческих трупов, которых, очевидно, «изображают» бутафорские муляжи. И обращаются с ними именно как с муляжами.
Описывать и перечислять все кадры, где зрители видят тела замерзших и умерших горожан, не имеет смысла, иначе придется пересказывать две трети фильма. И уж совсем не хочется вспоминать: как с ними обращаются в кадре. Это даже не Босх и «Ад» Данте, а что-то совсем иное – за гранью Добра и Зла. Понимаю режиссера, вдохновленного благородной идеей заставить зрителей вспомнить о жертвах блокады. Но еще со времен трагической натуралистической фрески Элема Климова «Иди и смотри» мы усвоили гуманное (по отношению к зрителям) правило: для того, чтобы потрясти жестокостью, вовсе не обязательно показывать ее во всех деталях и подробностях.
В «Блокадном дневнике» об этом никто и не позаботился. И поэтому все показанное нам, во-первых, воспринимается как «страшилка», почти на грани пародии с тщательно загримированной массовкой и изошренными фантазиями в стиле не то стимп-панка, не то некрореализма. А, во-вторых, таких сцен в картине излишне много. И подобные эпизоды вызывают недоумение и законные вопросы: если ВСЕ население Ленинграда было именно таким(как показано в фильме), потерявшим человеческий облик, то, тогда КТО трудился на оборонных предприятиях, КТО охранял в городе порядок и КТО защищал его. Вольно или невольно гражданин России почти 80 лет спустя после блокады воспроизвел в своем фильме пропагандистский лозунг нацистской пропаганды, утверждавшей, что Ленинград – это «город мертвых».
А для того, чтобы усилить воздействие на публику, режиссер вводит закадровый текст «от автора», якобы зафиксировавший ее впечатления в личном дневнике. Только вот непонятно: почему женский текст озвучивает мужчина, то есть сам режиссер. Тем более, что львиная доля рассказанного от лица Ольги напрочь отсутствует в тексте книги самой Берггольц, и что заставляет подозревать Андрея Зайцева в следовании собственным представлением о том, что происходило на улицах Ленинграда в блокаду. Именно этим и ничем иным и не объяснить странную отсылку к дневникам анонимных блокадников. Москвичу Зайцеву, наверное, неизвестна одна черта истинных блокадников. Они не только никогда не рассказывали о пережитом в те страшные и мрачные дни, но даже не хотели вспоминать об этом.
Собственно, на этом можно было и завершить разговор о «Блокадном дневнике», который имеет такое же отношение к битве за Ленинград, как фильм Спилберга «Спасти рядового Райана» к рассказу об истинных победителях во Второй мировой войне. Но окончательно от полного неприятия увиденного в творении господина Зайцева спасает мощное актерское выступление в фильме Сергея Дрейдена, так сыгравшего отца Ольги, что не надо ничего рассказывать и демонстрировать, а просто вслушаться в его интонации и вглядеться в лицо артиста, в котором буквально высвечивается вся боль и все мужество тех, кто жил и сопротивлялся голоду, холоду и врагу. Вот где – подлинное трагическое переживание и человеческое отношение к самому жестокому периоду в жизни Ленинграда и ленинградцев.
К счастью, мы знаем: КАК закончилась битва за Ленинград и КТО победил в Великой Отечественной. Но, похоже, об этом после просмотра фильма «Блокадный дневник» вряд ли узнают его зрители. Им не суждено узнать: почему «город мертвецов» оказался живым, а его жители победителями…
Сергей Ильченко